Читать книгу Голоса Расальха. Книга первая: На полпути к себе - Ферестан Д'Лекруа - Страница 5

«Вавилон». Планетарная система Чиар

Когда утро неискусственным светом золотит багровые, лишь видимые истинному зрению детей и кошек, купола Храма проводов…

Когда провода превращаются в чёрных змей, символ ещё не наступившей, но уже торжествующей эпохи…

Когда?

Таких городов ещё нет на картах, но есть такие миры, где электрический свет дороже солнечного. Но, несмотря на это, весь мир всё ещё не ценнее единственной слезы ребёнка.

Наступает утро детей.

Города, в коих есть движимые любовью, порывами, иными чувствами пары – мужчины и женщины, такие города, а вместе с тем улицы, храмы и всходы1, заполняются детьми.

Да, да! Они появляются одним прекрасным утром без всяких не дающих спать соседям ночных бдений. Дети приходят из сгустившегося воздуха, выходят из зазеркалий магазинных витрин, да и пучки чернеющих химерами проводов порой сотворят черноволосого мальчишку или девчонку.

Так или иначе, в одно утро самые оживлённые улочки городов под Небом заполняются детьми-без-родителей.

Сегодня такое утро.

Кто-то ещё по дороге на работу, спеша, но не опаздывая, оставил стоящим на своём пути детям, случайно или намеренно, флакончик с мыльными пузырями. И вот теперь улица наполнялась сразу тремя самыми сокровенными частичками мироздания – детьми, мыльными пузырями и детским смехом. Утро рождения обещало быть весёлым.

Дети не желали стоять на месте, бегали, но не убегали от незримой, но явной точки своего появления (да, да, без родителей далеко не уходить!) за пузырями, друг за другом. Наверное, они бы играли в салки, если бы родители научили их. А так – добежит желтоволосая девочка до очередного мальчишки-без-родителей, постоит, посмотрит в его такие же, как и у самой, голубые глаза-озёра, и плакать. Вот только порой остановится рядом с ней случайный прохожий – молодой или старый, женщина или мужчина – взъерошит влажной от вымокшего в её слезах воздуха пятерней жёлтенькие волосики, да и уведёт девочку за собой… Называя её уже не девочкой-без-родителей, а Дочкой или Внучкой, лишь чуть позже рождая в первых словах любви к своему ребёнку Имя.

– Мальчик, а как тебя зовут?

– Не знаю. А как бы вы хотели?

– Сынок. Павел. Павлуша, – и мальчик улыбается, его берут за руку и уводят домой, туда, где нет мыльных пузырей и других детей-без-родителей, но есть Мама и Папа, а теперь еще и он – Павлуша.

День катится в гору, едва-едва отмеряя половину пути до вершины-угасания. Дети уже не так веселятся: лишь редкий смех разрывает тишину бурлящего иной, взрослой жизнью города. Будущие отцы и матери заседают на работах, некоторые даже обдумывают своё возвращение домой, через улицы и скверы, полные детьми:

…Ой, а я сегодня видела такую девчушку, ну точь-в-точь я…

…в желтом платьице и смеялась звонче других…

…а я вот сына себе присмотрел. Вечером обязательно заберу, уже и имя придумал…

…а я купил куклу и машинку – видел братика с сестричкой, близняшек —всегда хотел…

…а мой сразу меня папой назвал…

Вечер накатил слишком быстро: дневной ласкающий кожу жар сменился резкими пощёчинами предночного ветра. Детей становилось всё меньше и меньше, но таяли и нестройные ряды прохожих.

А вот один – мальчишка-без-родителей, не желтоволосый и не голубоглазый, как многие в этом возрасте. Смешной мальчонка, с носиком-картошкой и взглядом знающего что-то самое-самое важное в этом мире… И мир не хочет, чтобы это узнали другие. Родители. Взрослые.

Мальчик подходит к прохожим. Такого не делали дети и иных миров и времён, а он подходит, спрашивает:

– Вы ли мои родители? Возьмёте? Назовёте моё Имя?

Но что-то не так. Ему не отказывают, только называют причины:

– А у нас уже двое…

…

– Прости, мы ещё слишком молоды для детей…

– Я хочу девочку, и муж хочет дочку…

– Братика нашему Мише было бы неплохо, но не сегодня…

…

И вот на улице их остаётся трое или четверо. А вечер больше не может сдерживать в себе накопившиеся слёзы. Начинается дождь, а они, дети-без-родителей-и-надежды, стоят под его каплями. Кто-то выходится из дальнего подъезда, быстрые шаги и трясущийся, как маятник, от ветра черный зонтик. Места под зонтом только на двоих. Хозяйка зонтика, уже немолодая женщина, но всё ещё с материнским золотисто-тёплым отблеском в глазах называет три имени, принимая под маленький зонтик трёх девочек.

Мальчик-без-родителей остается один.

Когда ночь, подражая небу, накрывает Город и людей прошитым иголками-каплями бархатом своего одеяния. Когда провода начинают искрить, цветом и светом имитируя живую музыку. Когда тьма спускается с востока, а темнота принимает облик чёрной кошки – плачет ребёнок…

…из темноты, шурша о мокрый асфальт чёрным бархатом кружевного платья, выходит стройная леди. Хотя если внимательно вглядеться в её лицо – можно заметить глубокие морщинки, тянущиеся от крыльев носа к скулам, еле заметные синие кружки под разноцветными глазами и короткие темные волосы с призраком седины. Но все же она молода. Дождь не трогает её, огибая даже широкие поля агатовой шляпки с бутонами черных роз. Она шагает тихо, грациозно, лишь напоминая миру о своём присутствии шорохами складок высокого платья.

Мальчик замирает, не зная, что такое страх, но, смутно догадываясь о нём, как, не зная ещё о рождении, он догадывается о смерти. А леди касается ладошкой его вымокшей от слёз щеки. Мягкость прикосновения ложится темнотой на плечи ребёнка-без-родителей. И глаза мальчика загораются последней уверенностью в том, чего нет.

– Вы назовёте мое Имя?

Она улыбается. Тьма. Темнота. Леди, не знающая и никогда не называющая имён. Она привыкла, что называют её – по-разному и всегда ужасно.

– Назови его сам. Сын.

Темнота расступается, даря укрытое в себе дневное тепло. По мокрому асфальту мягко ступают четыре пары лапок – чёрная кошка возвращается домой со своим котёнком – Мартином.