Читать книгу Революция для своих. Постиндустриальная Утопия - Григорий Луговский - Страница 10

Ощущение двойственности бытия, разделение мира на внешний и внутренний – важнейшее впечатление, связанное с работой сознания. Имея модель мира в голове, можно значительную часть активности направлять на этот внутренний мир, производя в нем различные действия – от грез и фантазий (кто-то назвал их «сладострастием сознания»), до работы мысли по решению конкретных утилитарных задач.

Благодаря удвоению мира, мы можем одновременно производить какие-то действия во внешнем мире и занимать свой внутренний мир мыслями, воспоминаниями, мечтаниями. Простейшие примеры работы «сдвоенного мира»: наша речь, переводящая мысль, акт внутреннего мира, в высказывание – акт мира внешнего; возможность делать несколько дел сразу; способность понимать двусмысленности, намеки.

Но деление бытия на мир идей и мир вещей является упрощающей схемой. Во-первых, внешний мир открывается через шлюзы восприятия, а они несовершенны, ведь мы способны принять лишь часть информации, особенно когда слишком заняты своим внутренним миром, требующим свою долю внимания и энергии.

Во-вторых, в нашем условном внутреннем мире тоже есть разные этажи. Часть содержания своей психики мы не знаем и не контролируем, часть является продуктом нашей воли и еще какая-то часть скорее может быть определена как призраки, с которыми мы взаимодействуем, вступая в сотрудничество или конфликтуя.

К неконтролируемой части относятся сны и то, что называется бессознательное. Это слои нашей психики, в которых «зазипована» психическая программа от амебы до гомо сапиенса, подобно тому как человеческий зародыш во внутриутробном развитии проживает эволюцию от одноклеточного до примата. Вероятно, «призраки», появляющиеся на «сцене сознания», являются посредниками между бессознательным и сознанием. И чем их больше, тем сложнее управляться с ними сознанию.

Раздвоенность при развитии абстрактной мысли превращается в «растроенность», ведь субъект, определяющий меру того или иного в себе, должен оставаться нейтральным, то есть нулем на шкале. Ее проекцией становится представление о троичности бытия, где есть мир внешний, мир внутренний и собственно «Я» – волевой центр принятия решений, который не обладает собственным содержанием, а обладает свободной волей (о которой будем говорить ниже), прокладывает путь, выбирая между двумя другими силами. Эту схему мы находим и в концепции Я, Оно и Сверх-Я, и в первобытных представлениях о трех миров – божественном верхнем, человеческом среднем и демоническом нижнем. Здесь же можно видеть аналог христианской троицы, индуистской триады богов (тримурти: Вишну, Шива и Брахма). Речь идет о разных уровнях субъектности, доминирующих на отдельных этапах эволюции – как общей, так и личной. Рождаемся мы, прежде всего, как тела, затем активно проявляется воспринимающая часть психики – душа, а развитию собственно сознания – духа можно посвятить всю дальнейшую жизнь.

Экзистенциальная и этическая проблема внутренней разорванности рассмотрена еще в платоновском диалоге «Федр», где человек представлен как триада – возничий, злой конь и добрый конь. Управляющий повозкой возничий символизирует разум, а кони – волю и страсть. Платону считал, что воля направляет субъекта к благу, которое связывает нас со всеобщим (космосом – «красивым порядком»), а страсть – сила природных устремлений к благам телесным. Два коня представляют и две формы любви, одна из которых движет повозку тела к совершенству, а вторая – к удовольствиям и утехам.

Подобное триединство просматривается и во фрейдистском делении психики на Я, Сверх-Я и Оно, но с той разницей, что психоанализ реабилитирует страсти, осуждаемые Платоном и христианским обществом. Духовная разорванность между нуждами Эго, Супер-Эго и Ид, создает специфическую конфигурацию нашей свободы, живущей в противоречиях, поиск выхода из которых составляет львиную долю нашей столь богатой психической жизни. Эта разорванность тем ощутимей, чем больший потенциал свободы дан человеку. Она стала благодатной почвой для развития представлений о свободе воли, характерных для западного христианства. Подход европейского сознания к такому дуализму выразил Клайв Льюис: «У тебя нет души. Ты – душа. У тебя есть тело». А научно мыслящий европеец скорее поставил бы на первое место тело, а на второе – сознание (душу). Материалистическая философия, ставшая популярной в 19 веке, взяла под сомнение факт свободы воли в силу представления о приоритете тела, материального начала, которое и нашептывает (или прямо диктует) сознанию свои команды.

Хотя ни платонизм, ни фрейдизм, ни христианство не ставят под сомнение существование разумного начала – Эго, их взгляд на личный разумный выбор отличается. Обязан ли разум направлять именно к благу, а не к эгоистическим целям? Не слишком ли наивно такое представление о природе свободной воли? На то она и свободна, чтобы быть непредсказуемой в своих шагах и выборе цели. Здоровый субъект может быть устремлен к реализации своих желаний, которые могут вступать в противоречие с общественным благом. «Быть свободным» часто понимают как «быть диким», хотя человек уже не может по-настоящему вернуться в «потерянный рай», откуда его изгнала социализация. Благодаря своей воле, мы становимся особенными субъектами, выстилающими жизненный путь цепью выборов между приоритетами природы, культуры, либо уклоняясь от выбора.