Читать книгу Душеед - Максим Бодягин - Страница 2

Единственный твой враг, настоящий враг смотрит на тебя в зеркало по утрам сквозь твои же собственные глаза, которые, как тебе всегда казалось, ты хорошо знаешь. Это ты сам. Люди могут восхищаться тобой, любить, ненавидеть, презирать или бояться. Они могут даже обожествить тебя, восславляя, словно вселенского Монарха, властителя их чувств и мыслей, повелителя их душ, но… Только глядя в свои собственные глаза, ты можешь увидеть, кто скрывается за ними. Только бесстрашно заглянув в них, ты поймешь, кто ты на самом деле: король или шут, мудрец или юродивый, боец или трусливый слизняк. Но именно в эти минуты так трудно быть бесстрашным. Без опоры, без притворства, без игры на публику, в шокирующем обнажённом одиночестве…

Разумеется, он не произнёс вслух ничего из того, что подумал. Виктор Кромм, краснобородый сухощавый мужчина с крепкой шеей и запястьями молотобойца, вздохнул и занёс нож над еле заметной золотистой щетиной, начавший пробиваться на макушке. Чуть помедлив, он размазал по голове толстый слой взбитой пены, и сделал ножом движение, каким в детстве убирал излишек краски с холста при помощи мастихина. Детство. Оно закончилось более двухсот лет назад и сейчас Виктор Кромм был самым старым человеком в мире, хотя этот факт ему до сих пор нелегко было признать. Как и тот, что его глаза, к которым он мысленно обращался с этой пафосной речью, уже не были глазами человека.

Их радужка, светло-голубая у зрачка, выцветала и наливалась медью, становясь совершенно оранжевой по краю, отчего взгляд Кромма в минуты гнева, когда зрачки сужались, становился похож на бездушный взгляд волка. К сожалению, Виктор Кромм слишком хорошо помнил, кто сделал его таким, хотя никогда не говорил об этом ни единой живой душе. Отчасти от ужаса, который чувствовал всякий раз, когда окунался в эту часть прошлого, отчасти от того, что мало кто из ныне живущих понял бы, что именно он имеет в виду. А тот, кто понял бы его страшную тайну, тут же попытался бы лишить его жизни.

Кромм окончил бритьё, щедро ополоснул голову и вновь исподлобья посмотрел в зеркало из-под кромки толстого полотенца, наброшенного на макушку. На вид ему было чуть за сорок. Совершенно поседевшая в углах рта красная борода слегка маскировала глубокие борозды, прорезавшие его щёки, когда-то, двести с лишним лет назад, изъеденные подростковыми угрями. Но даже эта снежно-белая седина не смогла бы намекнуть случайному собеседнику, сколько лет на самом деле прожил Виктор Кромм.

Протей. Протей многоликий, неназываемый, детский ужас, победитель смертей, пожиратель жизней, прошептал Кромм, вглядываясь в оранжевый ореол, полыхавший по краю радужки: зачем ты проник в меня и почему так скоро оставил, навсегда обжегши мои глаза? Конечно, вспоминая историю с Протеем, Кромм чаще всего думал, что именно он сам, при помощи спонтанной магии, везенья и других факторов успел прогнать Протея прежде, чем тот окончательно пожрал его изнутри. Но червячок сомнения глодал его всегда. Всякий раз, когда Кромм вспоминал свою историю.

С течением времени самым жутким кошмаром Виктора Кромма стало подозрение, что Протей покинул его не полностью, что часть демона по-прежнему таится где-то в закоулках его тела, или разума, или, может, души, Кромм не знал, где именно. Иногда, обычно с похмелья, он доходил до полнейшего отчаяния и даже всерьёз раздумывал над тем, чтобы покончить с собой, настолько живым становился его навязчивый кошмар. Но потом его вытесняла ещё более страшная мысль: а что, если после моей смерти, остаток Протея найдёт себе нового хозяина, который будет слабее меня? Что, если Протею удастся поработить его полностью?

Кромм встряхнулся, прогоняя неуместные с утра депрессивные мысли, и бросил полотенце в корзину для грязного белья, где валялась пустая бутыль, которую он опорожнил накануне. В дверь ванной робко постучали и знакомый грудной голос окончательно вернул его на землю: Освободитель, ты готов поговорить с гостями? Конечно, дорогая Ле, дай мне всего пару минут, с улыбкой ответил он через дверь, и быстро натянул панталоны, грубые штаны с простроченными вставками в паху и на коленях, намотал портянки, сунул ноги в ботинки и, на ходу завязывая тесёмки белой рубашки, вышел за порог.

Буамини Элеа, вежливо склонившись, ждала его у стола, за которым уже сидели высоченный худой буамакан Эссеу и незнакомая Кромму женщина лет тридцати, небольшого роста, с тёмно-оливковой кожей и облаком мелко-кудрявых волос, напоминавших тонкие коричневые пружинки. Старый владыка уны буама тяжело опёрся на столешницу и с усилием встал, поведя рукой в сторону смуглой гостьи: это Эумене, глава уны затра, Освободитель. Только теперь Кромму удалось разглядеть тонкую татуировку на тёмном лице Эумене, он поклонился и вежливо сказал: уж не думал я, что глава уны бойцов окажется столь женственной и столь элегантной. Затрини Эумене усмехнулась одними глазами: ты и вправду Освободитель, единственный человек, у которого получилось одолеть затру в честном бою? Кромм улыбнулся: этот бой не был честным, мне досталась роль скотины, приготовленной на убой. Но это так, затру Хантолеона я действительно победил, возможно потому, что он ещё молод.

Эумене встала и подошла ближе, разглядывая Кромма, будто диковинное животное. Стоя, она казалась ещё более хрупкой, но Кромм понимал, насколько обманчиво это впечатление. Тело Эумене более всего походило на ремень, сплетённый из тонких плотных жил. Она обошла Кромма по кругу, потом медленно опустилась на правое колено и сказала, приложив ладонь к сердцу: я, глава уны затра, берегущая теплокровных детей человека-отца и человеческой матери, пришла к тебе, Освободитель, чтобы рассказать кое-что. И поверь, мне очень горько произносить это.

Она поникла головой и некоторое время подбирала нужные слова. Буамакан Эссеу отечески подбодрил её, слегка похлопав по плечу, и затрини Эумене медленно сказала: мои источники в ледяном городе пересказали слухи о человеке по имени Фахрут. Буамакан Эссеу предполагает, что он открывал врата, которые ты, Освободитель, запер два столетия назад, изгнав из мира душеедов. Буамакан Эссеу также опасается, что этот Фахрут мог вдохнуть за вратами иноинфекцию. Так вот, мои источники подтверждают это предположение, Освободитель.

Кто-то уже заражён, возбуждённо спросил Кромм, роняя стул. Нет, ответила затрини Эумене: душеед в нём ещё не созрел, но этот человек, Фахрут, уже проявил два первых признака, он стал очень силён физически и глаза его стали похожи на царскую яшму, а именно об этих признаках говорят старые мистериумы.

Подробнее, мрачно попросил Кромм, поднимая с пола стул и расслабленно плюхаясь на него. Позволь мне, сказал буамакан Эссеу: сведения разрозненны, но они сходятся. В Орден поступила информация, подтверждающая то, что агенты затрини Эумене рассказали ей. Позавчерашней ночью в одном из гетто случилась потасовка. Невесть откуда взявшиеся в городской черте чафали якобы напали на ночного прохожего. По свидетельствам очевидцев, он не был вооружён. Но когда нападавшие, числом с добрый десяток, атаковали его, он попросту разорвал их на куски. Руками. Разбросанные конечности и головы находили в радиусе квартала. Позже опрос свидетелей показал, что незнакомец, скорее всего, известный своим дурным нравом наркоман Фахрут, старший брат члена городского совета Ассандре. Вы с ней знакомы. Один осведомитель довольно хорошо успел рассмотреть Фахрута, когда на его лицо упал луч света от фонаря. Осведомитель рассказал, что Фахрут даже выглядел удивлённым, будто бы всё это совершил не он. Проблема в том, что я лично неплохо знаю Фахрута, у него бесцветные глаза и он довольно слабосильный человек. Он совершенно не боец, Освободитель. А тут у него внезапно обнаруживается чудовищная сила и глаза становятся яшмовыми. Слишком много совпадений.

Эумене, размеренно кивавшая головой в такт словам буамакана, подняла изящную руку и сказала: мы, уна затра, считаем, что нужно успеть уничтожить Фахрута, пока он не заразил никого из людей в городе. Эссеу с досадой покачал головой: затрини, мы не знаем, запер ли он за собой врата, хватило ли у него духу на это. Если врата приоткрыты, это куда опаснее. В конце концов, если душеед внутри Фахрута созреет и станет началом эпидемии, никто из инфицированных не сможет покинуть ледяной город. Душеедам не пересечь пояс холода. Надо сначала надёжно запереть врата.

Эумене наклонилась к старику через стол и возразила: доподлинно мы этого не знаем. Старые мистериумы учат нас, что душееды различаются между собой так же, как различные животные отличаются от людей и друг от друга. Вдруг, это какой-то морозоустойчивый штамм? Старый буамакан улыбнулся: ты ведь не собираешься сама вмешиваться в дела города, затрини? Эумене слегка потупилась: прости, владыка, ты же знаешь, я очень эмоциональна.

Я считаю, что мы не можем послать в город Кромма, потому что не можем им рисковать, пояснил Эссеу: нам он куда нужнее тут. Если Фахрут заражён, то он может заразить и Кромма. А если Освободителю удастся найти машину снов, он сможет погасить эпидемию в зародыше дистанционно, не подвергая себя опасности.

Кромм старался сохранять на лице вежливую мину, но внутренне съёжился. Участвуя в разговоре, он чуть не выдал себя, чуть не признался, что никакой душеед не может заразить его после того, как его тело изменил Протей. Эта фраза почти вылетела из его рта, но он успел прикусить язык в последний момент. Адреналин шибанул в голову, тонкая струйка пота пробежала вниз от виска. Кромм встал, прошёл к окну, присел на подоконник и выглянул в открытую створку. На лужайке перед домом четыре девочки прыгали через длинную двойную скакалку и скандировали смешную детскую кричалку. Кромм посмотрел на их светлые кудрявые головы, светящиеся в лучах утреннего солнца, и сказал: если я найду машину снов, то автоматически решу сразу две задачи. Узнаю, закрыты ли врата, и смогу исцелить этого вашего Фахрута. Проблема в том, что для того, чтобы найти машину, мне нужно время. Владыка Эссеу, вы как-то говорили, что мистериумы о ней могут находиться в Большой Сеэре?

Да, кивнул старый буамакан: это селение, где живёт много акторов и музыкантов, они находят вдохновение в исторических сюжетах. Они же всё время ищут драму, им нужна буря страстей, поэтому так вышло, что значительная часть мистериумов о прошлых временах сама собой сконцентрировалась в светоче Большой Сеэры. Погодите, владыка знания, запротестовал Кромм: вы ведь говорили, что лучше читать тайные мистериумы, те, что не подвергались позднейшим редакциям? А я слышал, там целая система доступа, специальные помещения, скотадии какие-то.

Да нет там ничего этакого особенного, в скотадиях, засмеялась буамини Элеа: Кромм, скотадий – это просто тёмное помещение, где ты живешь три недели на хлебе и воде. Потом тебе приносят светильник и тот тайный мистериум, который ты хочешь изучить. Ты его можешь там всю жизнь читать, если захочешь, но всё это время тебе придётся сидеть на хлебе и воде. Ах, да, записывать нельзя, только запоминать наизусть.

Дорогая Элеа, у меня такое отвращение к разного рода тюрьмам, ты и представить себе не можешь, скривился Кромм. Буамы улыбнулись и переглянулись, после чего в разговор деликатно вступила Эумене: скотадий – это не тюрьма, Освободитель, там даже замка на двери нет, и это худшее из испытаний. Когда ты ешь только чёрствый хлеб, размачивая его водой, а за незапертой дверью, в светоче, люди едят жареное мясо и пьют вино. В скотадии испытывают твой дух, готов ли ты ради знания пожертвовать хотя бы своим уютом.

Послушай, затрини, с горячностью ответил Кромм: я в своей жизни такое говно жрал, на которое нормальный человек даже смотреть не сможет, меня хлебом с водой не напугать. Но просто у нас нет этих трёх недель, вы же все это понимаете, да?

Ничего, мягко сказал Эссеу: я напишу для тебя специальное письмо, чтобы буамы Большой Сеэры сделали ради тебя исключение. Я редко проявляю свою власть таким грубым образом, но тут действительно особый случай. У затрини Эумене как раз дела в тех краях, она сопроводит тебя. Заодно, в дороге вы ближе познакомитесь.