Читать книгу Душеед - Максим Бодягин - Страница 5

Кромм шёл, опустив на голову большой капюшон, опираясь на глевию, как на посох. Он старался держаться под кронами яблонь и не выходить на дорогу лишний раз. Несколько раз он видел оленей с еле отросшими молодыми рогами. Они нервно оглядывались, поводя чёрными, словно лакированными носами, но, заметив Кромма, вовсе не спешили убегать. Два раза он обнаружил следы кабана, а один раз даже краем глаза увидел, как метрах в ста от него здоровенный хряк деловито просеменил под яблонями, опустив рыло к земле. Кромм похолодел и поискал глазами дерево, подходящее для убежища, если кабан вздумает атаковать, но невысокие яблони, посаженные ровными полосами, вряд ли смогли бы обеспечить ему должную безопасность. К счастью, кабан был слишком занят собственными делами и убежал в зелёную тень деревьев, треща кустами и опавшими веточками. Толстозадая индейка суетливо перебежала дорогу, прикрывая широкими пёстрыми крыльями выводок ещё маленьких индюшат. Под ногами Кромма треснула ветка. Индейка возмущённо курлыкнула в его сторону и ускакала в чащу, уводя за собой детей.

Порой, когда Кромму казалось, что неподалёку он слышит гул двигателей, он снимал чехол с лезвия глевии и прижимался спиной к стволу дерева. Но ничего не происходило и он продолжал путь сквозь бесконечный волшебный сад, напоенный предчувствием скорого цветения. Вокруг носились оранжевые бабочки, блестели крыльями большие стрекозы, какие-то крохотные птички беззаботно высвистывали в кустах незамысловатые трели. Всё это великолепие, весь этот счастливый лес, словно перенесённый сюда со страниц детской книжки, так сильно контрастировал с резнёй, произошедшей на рассвете, что Кромм не знал, чему довериться: своим глазам или своей памяти. В его голове никак не могли смонтироваться вместе две картинки – та счастливая и даже нарочитая в своей беззаботности пастораль, которую видел перед собой сейчас, и воспоминания этой ночи: агонизирующие трупы разрубленных аэриний, обезглавленный затра, раненая затрини Эумене и брызги крови, широким веером заливавшие всё вокруг.

Часа через четыре с небольшим он добрёл до небольшого селения, точнее, это был один длинный дом, выстроенный в форме квадрата с большим внутренним двором в центре. Поодаль вразброс стояло ещё пять-шесть совсем уж крохотных домишек, а с другой стороны большого дома тянулся длинный амбар, возле которого лежали полуразобранные остовы виу-воу и других аппаратов, которые Кромму не удалось опознать. От амбара шли запахи разогретого машинного масла и разобранных подъёмников, источаших нечто кислое и едкое. Тут же, в порыжевшей от химикатов траве, лежал длинный ловец молний, медный кабель которого убегал в стену амбара. Над воротами висела яркая вывеска: Денитов Стан.

Питьевая вода у Кромма уже закончилась. Он подошёл к колодцу напротив ворот, ведущих во двор большого дома, и, набирая флягу из чистого жестяного ведра, украдкой оглядывался по сторонам. Эй, раздался сзади хриплый голос: ты – человек? Кромм выпрямился и обернулся на голос. Перед ним стоял толстопузый мужчина с носом картошкой. Круглое лицо обрамляла лохматая рыжеватая борода. В руке бородач сжимал большой топор. Кромм снял с головы капюшон и слегка поклонился: не самое вежливое приветствие, но да, я теплокровный человек, сын человека-отца и человеческой матери. Я принадлежу уне водолазов, родом с Привратника и держу путь в Большую Сеэру, чтобы повидать одну девушку, свою землячку, по просьбе её отца, кана Потафия.

Ого, да вы с другого краю земли, удивлённо сказал толстощёкий бородач: сам-то я обычно повежливее бываю, работа обязывает. Да просто сегодня ночью на брошенном Невольничьем тракте такое было, я в себя не могу прийти до сих пор. Простите, патрон, имени вашего не разобрал. Кромм улыбнулся и протянул руку: Ленос я, люди меня Крабом прозвали. Бородач с недоверчивой улыбкой ответил на рукопожатие: что-то вы не с той стороны в Сеэру-то идёте, патрон. Кромм понизил голос: да я ж с Привратника-то первый раз выбрался на большую землю, да что-то голову и потерял. А если честно сказать, по-простому – забухал я. Так что даже не знаю, где я сейчас нахожусь. Я и аэрокаб свой запродал. Правда, я его сначала здорово об дерево носом приложил, а уж потом продал, битый.

А сами-то не слышали, патрон, что ночью было, продолжил допрос бородатый. Кромм захохотал: эх, дружище, ты бы выжрал с моё, так тоже спал бы как убитый. Я ж с чафали гонял дня три или больше, денег уйму просадил. Помню только, что меня с монгольфьера ссаживали, а где, что, ничего больше понять не могу. А тебя как звать?

Я Денит, и отца моего Денитом звали, ответил собеседник, гордо выставив вперёд бороду: я из уны пульмонов, могу десять поколений предков назвать, что заведовали этой ямской станцией. Мы хоть и считаемся, что в глухомани находимся, но в большом уважении у людей, патрон Ленос. Тут Денит спохватился, хлопнул себя по бокам и вскрикнул: ох, простите меня, растяпу, патрон! Я ж вас даже внутрь не позвал! Да тут всё на свете позабудешь, когда такие дела творятся.

Скажите, любезный Денит, а что случилось-то, вежливо спросил Кромм, чувствуя, что бородатого пульмона так и тянет поделиться новостями. Денит придвинулся к нему поближе и сказал: утром один соседский живодел заезжал, он обычно мою технику проверяет раз в неделю, так он рассказал, что ночью, едва светать начало, когда самый сон, на брошенном Невольничьем тракте раздались взрывы. Ба-бах! Ба-бах! Много раз. Самый первый самый сильный был. А потом всё стихло. Я с утра мальца отрядил, Денита младшего, чтобы он на виу-воу сгонял туда посмотреть, что было. Он полчаса назад вернулся, на нём лица нет, патрон. Кто-то убил трёх затра! Целых трёх! Высоких защитников! Это кем надо быть? Людоеды что ли напали на них? Такого со второй Невольничьей войны не было, патрон Ленос. А в наших краях такого не бывало никогда вообще. Никогда, патрон. Помяните моё слово. Я всю семью в доме запер, хожу сам не свой, караулю вокруг. Сегодня караван должен прийти на ночлег, а я боюсь, патрон. Боюсь людоедов.

Кромм кивал с участливым видом, с трудом улучил момент перебить болтливого пульмона и спросил: а сын ваш никого, кроме затра не видел? Видел он людоедов-то? Денит почесал бороду и задумчиво сказал: он видел только гору человеческих тел, но ему затры даже посмотреть на них не дали, прогнали сразу. Он только заметил, что высокие защитники собирались сжечь эти трупы, что ли. Так-то он у меня мальчишка толковый, но ему ничего толком рассмотреть не дали. Он говорит, всё не мог оторвать глаз от мёртвых затра на похоронных помостах. Их уже и маслом полили, говорит, чтобы сжечь по обычаю всех затра.

Кромм кивнул и спросил: а что, драгоценный пульмон Денит, нет ли у вас чем отобедать? Бородач расплылся в улыбке: отобедать всегда есть, чем. Я ведь лучший пульмон в этой части света. Накормлю-напою, переночевать постель накрою, баня у меня великолепная, если замёрзли, если надо письмо отправить – хоть человеческой почтой, хоть с бегуном отправим. Если сломался аэрокаб – починим. Если прихворнули – к буаме отвезём, если сами не справимся. Вам надо добраться до Сеэры? Так я вас туда в лучшем виде отправлю. Если у вас монета водится, то на аэрокабе отправим вас, если с деньгами похуже, довезём до железной дороги. Нету денег совсем? Так я вас в караван пристрою, там работой рассчитаетесь. Это люди думают только, что пульмоном быть легко, а вы посмотрите, какая у меня станция! И кабак, и мастерская, и крепость, всё у меня тут. И припасов на месяц осады хватит.

Он говорил что-то ещё, но у Кромма уже голову повело от бесконечного потока хвастливой болтовни Денита. Он только согласно кивал и старался улыбаться как можно более восхищённо.

Кромму отвели крохотную комнатку на втором этаже, прямо над центральным входом. В подзакопчёном углу высилась печная колонна. Два оконца с полукруглым сводом смотрели вдаль на убегающую к горизонту пыльную дорогу между бесконечными невысокими яблонями. Наверняка на следующей неделе, когда всё это зацветёт, отсюда будет открываться фантастический вид, подумал Кромм.

Денит сначала приоткрыл дверь и лишь потом слегка заискивающе постучался. Кромм посмотрел на оленя, вышедшего на дорогу, и, не оборачиваясь спросил: почему они не боятся людей? Курносый пульмон подошёл поближе, разглядел животное и вежливо ответил: потому что мы бережём земных зверей, патрон. Мы очень бережём их. Кромм кивнул и задал новый вопрос: а иноформы тут есть?

Денит улыбнулся: что вы, патрон. Иноформ здесь почти нет. Здесь благословенные места, сады терминатора лучшее место во всей ойкумене. Чувствуете, какой воздух? Вот. И жарче уже не будет. Здесь не бывает ни жарко, ни холодно. Зима мягкая и короткая, снег выпадает всего на два месяца. А лето длинное и прохладное. Местные сидроделы снимают по два урожая яблок за лето. Севернее – поля свёклы под сахар, посевы льна для лучшей в ойкумене ткани. Южнее пойдут ягодные поля, круглое лицо Денита расплылось в мечтательной улыбке: вишня, ежевика, крыжовник. Мы кормим и себя, и ледяной город. Воистину счастье родиться здесь, патрон.

Кромм задумчиво пробормотал: но всё-таки как же не охотиться на кабана или косулю? Денит молчал. Кромм обернулся к нему и глянул прямо в глаза пульмона: что-то не так? Денит потупился, потом пробормотал: извините, патрон, я только сейчас сообразил, что вы издалека, а здесь о таком говорить не принято. Он поднял голову, выпятил подбородок и напыщенно, словно выступая с трибуны, добавил: и мы, пульмоны всех земель от северных окланов до южных станций на границе с племенами кей-бум, и сидроделы, и углежоги, и солекопы, и ягодники, и медоеды, и многие другие уны центрального терминатора не едим мясо. Таков закон. Мясо едим только на поминках, на свадьбах. Ну или если болен кто, ему бульон дают. Мы не трупоеды, патрон. Боги баланса дали нам счастье жить в краю, где земля родит всё, что нужно. К северу есть и салосолы, и другие животноеды. Много там и овцепасов кочует. Но мы – не они.

А если твоя дочь полюбит такого всем сердцем, неужели не благословишь её на брак, хитро улыбнулся Кромм. Денит испуганно сделал два шага назад, на секунду его лицо исказил страх, но потом он взял себя в руки: простите, патрон, я слышал о землях, где законы уны мало, что значат, но сам там не бывал. Неужели у вас на Привратнике браки между людьми из разных ун возможны? Кромм смущённо кашлянул и ответил: жизнь на Привратнике опасна. Иногда, чтобы сохранить баланс между ушедшими и родившимися, браки между унами разрешают. Недавно, например, Мокроногие выдавали своих дочерей за парней из уны резчиков.

Какое хуление, возмущённо воскликнул Денит, но тут же прикрыл рот рукой и глубоко поклонился: простите, патрон. Я никогда не ездил дальше четвёртой или пятой ямской станции ни в какую из сторон, и знаю только наши нравы. Пульмон может взять замуж женщину только из своей уны. Говорят, что от Западной мглы и до самого Привратника, от ледяного города и до владений кей-бум все пульмоны немного родственники.

Странно, на нашей стороне Привратника насчитывается всего три уны, припомнил Кромм. Он продолжал вежливо вести разговор о сложном общественном устройстве ойкумены, но говорил совершенно механически, украдкой изучая повадку пульмона. Почему я ни на йоту не верю тебе, честный Денит, подумал Кромм: потому что всё это банальный рекламный плакат, типа приезжайте к нам ещё, оставляйте нам как можно больше своих кровных сребреников. Не может быть, чтобы тут царили такие диетические нравы. Или может? Тогда понятно, почему пульмона так напугала ночная битва. И понятно, почему затрини Эумене вела себя столь беспечно. С другой стороны, что-то тут нечисто. В каждом райском саду просто обязан жить свой змей.

Итак, что вам приготовить, донёсся до Кромма голос хлебосольного хозяина: если вы из уны водолазов, то, наверняка, едите рыбу? У нас есть немного мороженой змей-головы. Кромм засмеялся: пойдёт что угодно, я с похмелья, да и путешествующим разрешается немного нарушить правила. Всё равно ни октопода, ни драккарии в ваших краях не найти. Денит снова сделал испуганные глаза: да упаси нас боги от этих тварей! Пойдёмте, женщины подадут вам ужин.

После сытного обеда из трёх видов разных каш, рыбного супа, куска вяленого мяса, хлеба и маринованных овощей, запитых добрым кувшином терпкого сидра, Кромма разморило и он еле добрался до кровати, упал лицом в подушку, да так и продрых до самого вечера, пока урчание в желудке не заставило его подняться. Он кое-как отлепился от постели, чувствуя мягкую истому и услышал за окном странные крики.

Золотая тарелка солнца почти коснулась нижним краем зубчатой линии леса. Кромм распахнул окно и глянул вниз. К ямской станции медленно подходил караван. Два здоровенных кутаса, не то, чтобы высоких, но с широченными спинами, скрипя ярмом и покачивая длинными рогами, волокли крытый брезентухой фургон, с козел которого на них орал краснолицый погонщик. Кромм высунулся наружу и насчитал ещё с десяток таких повозок, остальные скрыло облаком пыли, в котором темнело что-то большое и непонятное. Он с хрустом потянулся и отправился вниз, поглазеть на караван вблизи.

У широких подъездных ворот уже хозяйничал дородный Денит, помогавший разворачивать фургоны, распрягать и уводить к стойлу усталых кутасов. Тут же сновали и трое ражих детин, то ли сыновей, то ли племянников хозяина, Кромм не запомнил. У старшего из них уже кустилась такая же борода, как у Денита, той же формы, на шкиперский манер. Кромм сорвал с ближайшего куста сухую веточку, быстро заточил её ножом, сунул в зубы и двинул в хвост каравана, чтобы поглядеть, что там такое большое топало в пыли.

Из фургонов посыпали люди с уставшими запылёнными лицами. Поднялся гул, закричали дети. Кромм с улыбкой шёл вдоль каравана и вдруг остановился как вкопанный. Перед ним возвышался мощный коричневый горбыль высотой метра с четыре. Ныряя вниз к земле он превращался в толстую лохматую шею, оканчивающуюся совсем уж крохотной головой, состоявшей из опущенных книзу, будто обвисших, буйволиных рогов, крупного телячьего носа между ними и пары крохотных глазёнок. Кромм прошёл дальше, чтобы оглядеть животное целиком. Издали оно смахивало на зубра с бараньей головой и приземистыми толстыми ногами как у слона или бегемота.

Прицениваешься, спросил сзади слегка насмешливый голос. Кромм обернулся и увидел погонщика с багром в руках. Тот размотал с лица полосу ткани и снял похожие на лётные очки, освобождая лицо, и теперь стало заметно, как крепко пропылилась его кожа в незащищённых местах. Кромм мотнул головой в сторону незнакомой зверюги и сказал: там, откуда я родом, таких нет. Кто это? Тяглун это, он же тягловый бык, ответил погонщик с лёгкой ноткой хвастовства: у меня таких четверо. Жрут, конечно, много, но оно того стоит. Грузоподъёмность у них чудовищная просто. Тот, что тебе понравился, молодой ещё, за половину золотого декана могу тебе уступить, после того, как до Сеэры доберёмся.

Откуда ты знаешь, что мне надо до Большой Сеэры, с подозрением спросил Кромм. А куда ещё может понадобиться такому господину, хмыкнул погонщик: у тебя один жилет на два серебряных декана потянет. А ботинки? Кожа так выделана, что сразу видно, ты руками не работаешь, за медные грошики здоровье своё не гробишь.

Кромм льстиво улыбнулся: а я смотрю, ты в людях разбираешься. Сколько возьмёшь, чтобы доставить меня до места? Погонщик сплюнул на пыльную дорогу и улыбнулся в ответ: ехать ещё триста миль, вот по серебряной марке за каждую сотню миль я с тебя и возьму. Всего, получается, три серебряных. И ещё одну за еду, и одну, если будешь пить сидр. А если крепкое будешь пить, то и все две. Ну и за доставку багажа возьму тоже. Итого набегает серебряный декан. Кромм закатил глаза: да я за половину этой суммы найму у Денита аэрокаб и долечу за три часа!

Они начали торговаться и орали друг на друга с четверть часа, перебивая, плюясь, изрыгая матерщину и клянясь самыми страшными клятвами, после чего, погонщик сорвал с головы полосатый тюрбан, со всего маху бросил его в пыль, и протянул Кромму сухую руку: твоя взяла – сойдёмся на двух марках! На одной, но чтобы с комфортом, подмигнул Кромм, пожимая протянутую ладонь. Чафали я тебе не обещаю, но комфорт будет, ответил погонщик: хороший ты человек, по сердцу мне пришёлся.

Ужин прошёл шумно. Все гости Денитова Стана ели в большом зале, сидя за разноразмерными столами, хаотично расставленными под потемневшими от старости стропилами, с которых свешивались вязанки чеснока, лука, перца и разных трав. Невысокие плотные женщины с такими же красными и круглыми лицами, как и у самого Денита, разносили дымящуюся еду гостям, улыбками отвечая на шуточки приезжих. Кого-то они окликали и по имени, могли отпустить колкость в ответ, да так, что пол-зала разражалась хохотом. Кромм сразу понял, что многие путешественники часто останавливаются в Денитовом Стане. После пары-тройки громких тостов, гости стали ещё шумнее и начали ходить от стола к столу с небольшими подарками и стаканами сидра.

Кромм заметил, что несмотря на то, что в зале находилось человек пятьдесят, если не больше, женщины подносили каждому разную еду: кто-то ел мясо, кто-то ел только овощи, кто-то пил сидр, а кто-то только воду. Рассаживались за столы тоже из принадлежности к унам. Самыми малочисленными оказались кланы кузнецов и овцепасов, а самой большой семьёй – молотильщики льна, возвращавшиеся от родни, как понял Кромм из разговоров.

Трое высоких сухих овцепасов расположились отдельно от всех и пили из принесённых с собой овечьих рогов, вежливо улыбаясь чужим шуткам, но к другим столам не подходили и к ним тоже никто не приближался. Рядом с ними стояли типичные для пастуха тяжёлые посохи, оканчивающиеся разомкнутой петлёй для ловли овец. В раскрытый дверной притвор Кромм заметил, что глиняные миски, испачканные мясным соком, что оставались после овцепасов, женщины сразу разбивали и бросали в помойное ведро, что-то брезгливо шепча про себя.

К нему несколько раз подходили разные люди, вежливо – нарочитая вежливость, как понял Кромм, вообще была тут общепринятым стилем общения – осведомлялись, откуда он родом и чем занимается. Узнав, что он прибыл с другого края земли, участливо цокали языками, чмокали губами, чокались, выпивали и отходили к своим. Так мимо его столика прошли почти все, включая троих овцепасов, от мохнатых плащей которых кисло несло творогом.

Внимание Кромма привлекли двое подростков, тихонько сидевших в углу среди детей. Мальчик лет двенадцати и девочка одним-двумя годами младше его. Они явно были постарше остальных детей, но словно бы пытались спрятаться в их шумной стайке. Сидели они очень тихо. Златовласые, глазастые, с полупрозрачной бледной кожей, они сгодились бы на икону, подумал Кромм. Мальчик производил впечатление слегка аутичного, девочка же была побойчее, но всё равно их отделяла от других невидимая стена не то, чтобы высокомерия, но явно демонстрируемого чувства инаковости.

Иногда кто-то из мускулистых, заросших бородой по самые брови кузнецов с поклоном приближался к ним, принося воды или вяленых фруктов. Девочка благодарила их скупым кивком, а мальчик никак не реагировал на происходящее, лишь высматривал что-то на потолке меж стропил, глядя вверх со слегка полуоткрытым ртом.

Когда детей погнали спать, странная парочка тоже поднялась и пошла вслед за всеми. Кузнецы, как по команде, встали и пошли за ними, положив на плечи увесистые молоты, а у одного Кромм заметил даже вполне себе боевой на вид клевец. Никто не обратил на это внимание, вечеринка разгоралась. Кромм почувствовал себя отяжелевшим и вышел на воздух.

От дальнего угла амбара слабо потянуло табачным дымом, Кромм пригляделся и увидел, как длинная затяжка осветила красноватым светом лицо давешнего погонщика. Его костлявый нос узнаваемо торчал из-под полосатого тюрбана. Погонщик словно почувствовал взгляд Кромма и закрыл рот полоской ткани от тюрбана, выдувая дым в сторону. Кромм стоял в темноте и точно знал, что заметить его невозможно, тем не менее, вороватая повадка погонщика ему не понравилась, и он крадучись сделал ещё несколько шагов. Нет, услышал он громкий шёпот из-за угла. Ты поклялся, с напором прошипел погонщик в темноту. Ты тоже, ответил второй голос. Они ещё дети, с мольбой в голосе продолжил он. Погонщик помолчал, снова затянулся, открыв лицо, и ответил сквозь плотное облако дыма: ничего с ними не случится. Впрочем, как знаешь, можешь закрыть весь оставшийся долг одним словом. А можешь дальше мучаться, выдавливать из себя по грошику, пока тебя на нож не насадят. Выбор за тобой.

Кромм сменил тактику, просочился в амбар, пригнувшись, пробежал его насквозь и припал к щелястой стене, почти в упор глядя на беседующих. Очередная затяжка слегка осветила в темноте лицо Денита, который с мучительной гримасой пялился в небо, что-то взвешивая в уме. Два месяца осталось, тебе не собрать всю сумму за это время, с нажимом продолжил погонщик. А зачем тебе это, спросил Денит: продашь их? Не твоё собачье дело, пульмон, грубо ответил погонщик: я всего лишь посредник. Ты не делаешь ничего плохого, я не делаю ничего плохого, ты всего лишь подтверждаешь, что это они и всё. Дальше спишь спокойно. Никому ничего не должен, спокойно платишь выкуп за невесту, женишь сына, потом внуки пойдут, всё забудется.

Денит подёргал себя за бороду и буркнул куда-то в сторону: да, это они. Не слышу, холодно ответил погонщик: скажи членораздельно. Да, запальчиво сказал Денит ему в лицо: да, это они, серебряные колокольчики, дети кана Большой Сеэры! Доволен? Ну, не надо так, улыбнулся погонщик, похлопав пульмона по плечу: смотри, как всё здорово сложилось. Всё. Смотри, ничего же не произошло. Можешь спокойно идти к жене в постель. Лицо Денита исказила гримаса боли и досады, он шмыгнул носом, подтёр рукавом круглый нос картошкой и, неразборчиво шепча про себя, пошёл обратно к дому. Погонщик снова затянулся, потом прислонился спиной к стене амбара, опустился на корточки и тихо засмеялся нехорошим, змеиным смехом.

Кромм неслышно вышмыгнул из амбара, пробежал за кустами, проследил Денита до чёрного входа, вынул из-под камзола длинный нож и вошёл в дом следом за пульмоном. Денит только шагнул за порог, как Кромм прихватил его за рукав, положив лезвие прямо на его горло, заросшее слабо-рыжим волосом. Он чувствовал резкий запах пота, исходящий от пульмона, и явственно различал в нём привкус страха. Я обманул тебя, Денит, прошептал Кромм в большое, похожее на пельмень ухо мужчины: я не водолаз с Привратника, я – верховный кат всех человеческих земель. И сдаётся мне, что ты сейчас что-то очень интересное расскажешь. Или вместо свадьбы сына этот дом ждут твои похороны.

Пульмон оказался крепче, чем подумалось Кромму сначала. Пришлось пару раз довольно увесисто приложить Дениту в брюхо, прежде, чем он перестал ломать комедию и начал рассказывать нечто более-менее похожее на правду. Предыстория вырисовывалась запутанная и мутная, но в сухом остатке Кромм услышал подтверждение того, о чём и сам уже догадывался. Денит совершил сначала одну глупость, потом ещё одну, потом неприятности посыпались на него как первый осенний град. В итоге, он связался с погонщиком, которого знал как Сас Длинноносый. Погонщик сначала сильно помог пульмону разобраться с мелкими долгами, а потом, как выяснилось, выкупил самые крупные из них за две трети стоимости.

Потом он на полгода пропал, но Денит знал, что такие люди просто так ничего не забывают и начал наводить справки. В садах терминатора про Саса никто ничего плохого не знал, но ранней весной пульмон Денон Широкие Ворота с северо-восточного края ойкумены, не так далеко от Привратника, по-родственному предупредил Денита, чтобы тот был осторожен, поскольку под данное им описание подходит только один Сас. Его подозревали в связях с работорговцами, кан Хакен Косица и кан Кель Ворон с крайнего востока выдвинули против него прямое обвинение, но расследование ни к чему не привело. Племянницу кана Келя и младшего сына кана Хакена так и не нашли, а старшая дочь Косицы была найденной словно бы задранной диким зверем. Работорговец никогда бы так не поступил с потенциальным товаром, поэтому дело замялось и Сас бежал из-под стражи.

И что теперь, спросил Кромм. Не знаю, растерянно пробормотал Денит: он никогда не говорил мне о своих планах. От нас до Большой Сеэры находятся шесть ямских станций, но все они меньше моей, кроме одной. Ямские станции обычно стоят на расстоянии пятьдесят, край шестьдесят миль друг от друга. На любой из них Сас может встретиться с сообщниками. Но это точно будет либо на следующей станции, либо через одну. Если он действительно работорговец и просто использует сопровождение караванов для поисков потенциального живого товара, то ему выгоднее встретиться с подельниками подальше от Сеэры. Если я всё правильно понимаю, на этих словах Денита вдруг шатнуло и слёзы покатились по его круглому лицу.

Тихо-тихо, дружелюбно похлопал его по плечу Кромм: что именно ты понимаешь? Пульмон сначала мотнул головой, а потом шёпотом произнёс: я думаю, что Сас попытается похитить и продать детей кана Сеэры. Он не простой работорговец, он связан с Коггом Химероном.

Стой, выставил вперёд ладонь Кромм: я должен знать это имя. Я совершенно точно его слышал. Но откуда, никак вспомнить не могу. Денит покачал головой: Когг Химерон это человек-призрак, бог работорговцев. Меня пугали его именем, когда я ещё даже в сколию не ходил. Он легенда, все в наших местах думают, что он легенда. Но пульмон Денон очень серьёзный человек, поэтому когда он утверждает, что Когг Химерон реально существует, я ему верю. Более того, пульмон Денон считает, что Сас не простой человек в уне работорговцев, раз все обвинения против него касались детей канов. Вы казните меня, верховный кат?

Накануне свадьбы сына? Кромм усмехнулся: за кого ты меня принимаешь? А эти дети точно серебряные колокольчики? Точно, верховный кат, я много раз видел их, закивал Денит: а вы видели их охрану, патрон Кромм? Это они только сказки рассказывают всем, что они из уны кузнецов. Вы видели, какая загорелая у них кожа? Это люди кей-бум с крайнего юга, я вам точно говорю. Меня не обманешь, эти молоты, что они таскают с собой, вовсе не для кузнечного дела. Это боевые молоты. Такие называются бум и дали название их племени. Говорят, за бойца кей-бум дают пятерых других. Так простых детей не охраняют, я вам своей бородой клянусь, патрон Кромм.

И какой выкуп работорговцы могут запросить за них, спросил Кромм. Денит сощурился, прикидывая сумму в уме, потом махнул рукой: да они вполне могут стоить половину всей Большой Сеэры. Поймите, патрон Кромм, их ценность не измерить деньгами. Их прозвали серебряными колокольчиками, потому что они народное достояние Сеэры, они лучшие голоса ойкумены. Они как соловьи среди остальных птиц!

Даже не знаю, что мне с тобой делать, Денит, сказал Кромм, насупившись: ты ведь тяжкое преступление совершил. Пульмон рухнул на колени и обнял его ноги с криком: пощадите, господин верховный кат, прошу вас, умоляю, у меня ведь семья! Встань, брезгливо приказал Кромм: ты ведь вполне можешь ошибаться на счёт этого Саса. Я знаю, как тебе исправиться: ты скажешь мне, в каком фургоне едут серебряные колокольчики. А потом посадишь меня в соседний фургон и поручишься за меня.