Читать книгу Ровесницы трудного века: Страницы семейной хроники - Ольга Лодыженская - Страница 16

Лето проходило, приближался день отъезда в Можайск. Эту зиму мы уже не поедем в дом Тютина. Там увеличилась семья, и дом понадобился самим хозяевам. Мама сняла дом Голубева, он стоит на Большой Афанасьевской – не то что дом Тютина, в переулочке, по которому никто и не ездит. В общем, я довольна, а Таша говорит:

– А какой был сад у Тютиных, а здесь маленький огородик и ни одного деревца.

– Зато наш новый дом голубее старого. – Последнее слово всегда должно быть за мной. <…>

И еще у нас новость. Настя выходит замуж за стражника Стулова. Я уже давно видала на кухне усатого дядьку. Нам с Ташей очень жаль Настю, тем более что появившаяся Ариша нам не нравится, хотя мама ее нахваливает. Она все-все передает маме и часто жалуется на нас. Настя была красивая, а эта шлюпоносая и говорит о себе:

– Я не красивая, но симпатичная.

А главное, мне не нравится, что она нашу няню зовет «нянька», а маму «барыня», причем она не выговаривает букву «р», и у нее получается «бауня». Однажды у Лодыженских кто-то назвал бабушку «барыня». Она же строго ответила:

– У меня есть имя, меня зовут Ольга Владимировна.

У мамы тоже есть имя. Вот с этим вопросом я и решила обратиться к маме. Но мама отнеслась к этому равнодушно:

– Не все ли равно, кто как называет.

– Ну а зачем она нашу няню «нянькой» зовет? Она ей не «нянька».

Мама засмеялась, а няня, которая была тут же, улыбаясь, сказала:

– Хоть горшком называй, только в печку не сажай.

В отместку нашему недругу мы решили звать ее Аришка. Мама попросила Лолу поучить нас с Ташей танцевать. Это уже было гораздо интереснее. Мама садилась за рояль, а Лола преображалась: она становилась веселой и танцевала с нами.

Приближалось Рождество, оно обещало много радостей: елка в клубе, елка у Булановых, елка в Маниной прогимназии, наконец, елка у нас. От елки в клубе у меня осталось очень веселое впечатление. Играл оркестр, я танцевала в первый раз в жизни, да еще под оркестр. Мы носились непрерывно, то друг с другом, то с Лолой. И Ташенька, несмотря на свои пять лет, не отставала от нас, в своем розовом платьице, с розовыми лентами в косах. Ее приглашали нарасхват, и даже меня пригласила какая-то незнакомая большая девочка. На другой день Лола, придя к нам, сказала маме:

– Девочки были очаровательны.

– Любочка! – сказала мама, делая большие глаза.

– А что, Любовь Аполлосовна верно говорит, – не утерпела вмешаться я. – У нас платья просто прелесть: сколько на них буфочек и какие золотые полосочки!

– Вот видите, – сказала мама Лоле.

У Булановых елка всегда бывала в сочельник, день именин младшей Жени. Там мы не танцевали, но зато искренне веселились. Если наши мамы были строгими к нам в будни, то в наши праздники нам давалась полная свобода. А душой общества была Нина. Эта аккуратненькая, пропорционально сложенная девочка, с плутовскими, лукавыми глазами и густой шапкой темных волос на голове, несмотря на неправильные черты лица, излучала какое-то обаяние. Недаром, став взрослой, Нина пользовалась успехом больше любой красавицы.

– Моя Нина лучше Мани, – говорила Таша, – она веселая.

А я, вспоминая скромную поэтическую фигурку голубоглазой блондинки Мани, отвечала:

– Нет, Маня лучше, она умнее.

– У каждого свой вкус, – примиряла нас няня.

Но, конечно, самые красивые в семье Булановых были младшая Женя и старший Витя. Жене тогда исполнилось три года, но красота в ней уже чувствовалась. Серые глаза, оттененные длинными ресницами, тонкие бровки, волнистые пепельные волосы гармонировали с правильными чертами лица. А Витя напоминал модные в то время открытки английских мальчиков. Гордый, немного надменный профиль, синие глаза, светлые волосы. Оба походили на мать, Софью Брониславовну. Вообще, две подруги, наши мамы, дополняли друг друга. В маме была какая-то яркость и необычайная жизнерадостность, а Софья Брониславовна мягче и лиричнее. «Нежнее, чем польская панна, и, значит, нежнее всего». Слова Бальмонта очень применимы здесь, так как Софья Брониславовна была наполовину полька.

Как прошла наша елка, я не помню, зато елку в Маниной прогимназии помню хорошо. Большой зал, вокруг елки чинно танцуют девочки в форменных платьях. Нина взяла Ташу за руку и вышла с ней тоже танцевать, но в общий круг они войти не решились и стали забавно кружиться перед стульями, на которых сидели мамы. Все смеялись и любовались ими.

– Леля, – сказала Маня, – хочешь, пойдем в мой класс и я покажу тебе свою парту?

– Хочу, хочу! – И мы весело побежали по коридору.

Я с интересом осмотрела Манину парту, посидела на ней, а рядом на соседней парте лежала какая-то книга, я взяла ее и только раскрыла, как слышу:

– Девочка, разве можно брать чужие книги, как тебе не стыдно! – Ко мне подошла ученица с очень сердитым лицом. Я растерянно положила книгу на место, и… весь вечер был испорчен.

После этого случая я стала чаще и чаще задумываться над тем, что скоро мне ехать в институт. Сначала я успокаивала себя мыслью, что год – это целая вечность, потом, чувствуя, что год очень быстро уменьшается, стала утешать себя тем, что в институте мне будет весело, там так много девочек, и вдруг подумала: а ведь девочки-то бывают разные. Хорошо Мане: кончились уроки, и идет себе домой к маме, к своим близким. А ведь меня отвезут к 1 сентября, и до Рождества, три с половиной месяца, буду среди чужих.