Читать книгу Ровесницы трудного века: Страницы семейной хроники - Ольга Лодыженская - Страница 17

Зимой дома у нас появилась новая личность: часто стал приходить подрядчик Сергей Иванович Гудков. Когда он появлялся, в наших комнатах делалось очень тесно и всюду раздавался его громкий голос. Весной должны были начать строить новый дом в Отякове, и Гудков всегда приносил с собой какие-то планы и бумаги.

– Фу ты, какая теснотища у вас, – раздался его голос в гостиной. – Да вот, кажется, эта комната немного больше. – Он появился в столовой со своими бумагами, сдвинул мои тетрадки и расположился на столе. Я вскочила довольная, и мама почему-то на этот раз не послала меня учить уроки в гостиную.

Когда мама с Гудковым кончали свои разговоры и споры, на столе появлялась закуска и графинчик с водкой. Закусывая, Гудков рассказывал об охоте, как он однажды ходил на медведя. <…>

– А у Гудкова какая хорошая лошадь, серая в яблоках, – послышался Ташин голосок из уголка.

– У него и дочка-красавица есть, – сказала Аришка. А мама добавила:

– Богатая невеста.

– Как, разве Гудков богатый? – удивилась я, представляя себе его полушубок и высокие сапоги. – Разве богатые так одеваются?

Мама засмеялась:

– А хочешь, я тебе миллионершу покажу, вот увидишь, как она одета.

Мне только что объяснили большие числа, и мне казалось, что сосчитать миллион невозможно.

– Мамочка, покажи, – затянула я.

– Ну, только не приставать! Сегодня мне нужно к Соне, и я возьму вас с собой, но в дом не входить: вы поиграете с ребятами на улице, а я там буду недолго.

Когда уже начало смеркаться, мы вышли от Булановых и пошли по направлению к городскому саду.

– Что ж я не в ту сторону иду, – сказала мама. – Пойдем по базарной площади мимо рядов, я ведь тебе обещала миллионершу показать.

В торговых рядах было много мелких лавочек, у входа горели керосиновые лампы. Мама остановилась.

– Слушай меня внимательно: вот видишь, у крайней лавки, около бочки с селедками, стоит женщина – это и есть миллионерша.

– Ой-ой-ой! – закричала я.

– Тихо, – рассердилась мама, – когда мы будем проходить мимо, нам нужно вон по той дорожке выйти на нашу Афанасьевскую, никаких вопросов не задавать и не останавливаться. Ведь ты же большая, должна понимать, что это невежливо. Девять лет девке!

Мне было еще восемь. Мама почему-то мне всегда прибавляла год. Мы прошли мимо пожилой женщины, одетой в какую-то грязную, облезлую шубенку, она была подпоясана тоже грязным черным фартуком. Нет, останавливаться и смотреть на нее мне не хотелось. Когда мы проходили мимо, она кричала на здоровенного парня и показывала рукой на бочку с селедками. По дороге домой я засыпала маму вопросами. Сначала она отвечала мне, а потом ей это надоело. Дома я стала говорить на эту тему с няней. Но няня не разделяла моих ахов и охов.

– Кто там ее миллионы считал, – сказала она. – Каждый живет по своему усмотрению. А осудить легко. Нет, ты сначала влезь в его шкуру, а потом говори.

– Не хочу я в такую грязную шкуру влезать, – заявила я.

Но кто принял горячее участие в этом разговоре, так это Аришка.

– Ишь ты, не верит нянька, что у Стеклянниковой миллион. Да еще жалеть ее нужно: бедная, у нее миллион. А я ненавижу этих сквалыг и скупердяев. Каждую копеечку в кубышечку. Мне не миллион, мне хотя бы тысчонку дали, я бы показала, как надо жить: сейчас бы шляпу себе, манто отхватила. Фу-ты ну-ты, ножки гнуты!

– Счастье в шляпе, – усмехнулась няня.

– Не в шляпе, а в деньгах счастье. Без денег человек – бездельник, запомни это.

– Ну ладно, идем, бездельница, ужинать, – добродушно увела няня разошедшуюся Аришку. У меня уже начали привычно слипаться глаза, а ответов на свои вопросы я так и не получила.

Последнее время дома часто поднимался разговор о том, что долго не едет наш сторож. Раньше, бывало, он часто заходил, а сейчас его давно что-то нет. Мама решила поехать в Отяково. Запрягли Шведку в санки. И почему-то с мамой поехала няня. Нам с Ташей было дико глядеть, как она усаживается в санки. Мы так привыкли, что наша няня домоседка, она никуда никогда не отлучалась. Мама уезжает в Москву, Аришка уходит к себе в Косьмово, Настя, когда жила у нас, уезжала к матери в какую-то далекую деревню. А няня всегда дома. И вот, когда мы остались одни с Аришкой, мы почувствовали себя очень непривычно.

– Ну, теперь я над вами хозяйка, – заявила она, – чтоб меня слушаться!

Но власти своей над нами она показывать не стала, просто ушла на кухню, и мы ее почти весь день не видели. Сначала мы поскучали, нехотя пообедали, а потом разыгрались и не заметили, как прошло время.

– Ну, съели волки вашу маму и няньку, – сказала Аришка, входя к нам в комнату, но, увидев, что Таша очень расстроилась, добавила: – Да я шучу, дурочка, приедут.

Мы заняли свою позицию у окна, стало темнеть.

– Вот они приехали! – радостно закричала Таша. Аришка побежала взять лошадь. Господи, как они долго не идут. Наконец вот идет мама.

– Нас обокрали, – были первые ее слова. Но на меня и на Ташу эти слова не произвели никакого впечатления. Мы так обрадовались, что мама и няня приехали, и весело прыгали вокруг них. Только через некоторое время до нас дошел смысл происшедшего. Было обнаружено, что в Отякове большой дом оказался пуст в буквальном смысле слова. Ни людей, ни вещей. Флигель цел, как был, так и остался заколоченным. Сараи с дровами и сеном тронуты, но по-Божески, кое-что оставлено и нам. Зато большой дом совершенно очищен.

– Если палец порежешь, то не найдешь тряпочки перевязать, – говорила няня.

Из разговоров с отяковскими мама выяснила, что «сторож» вывозил часто возы, куда – неизвестно, большей частью «по-темному», – им это было «ни к чему», может, так и надо.

Пропажа барахла нас с Ташей, конечно, не взволновала, но кого нам было очень жалко, так это Змейку. Мама оставила ее для пользования «сторожу», да и Аришке без нее легче. На другой день мама пошла заявлять в полицию о нашей пропаже. Но так ничего и не нашли, хотя мы надеялись, что по Змейке могут найти концы. Уж очень она заметная была и по масти, и по породистости. Сторожить теперь взялся бывший дедушкин, а теперь и наш лесник Алексей Крайний.

Интересно, как в старину среди крестьянства были развиты прозвища. Фамилия Крайнего была Шишкин, но скажи «Шишкин», никто и не догадается, кто это такой. А прозвище к нему прилепилось из-за того, что много лет назад его изба была крайняя в Отякове. Уж давно она стоит посередке деревни, а Крайним он так и остался. Наша Аришка известна как Глазова, а настоящая фамилия ее Брунова. И живет ее семья в Косьмове, а по-настоящему, в документах, эта деревня называется Михайловское. <…>

Семья Глазовых была в дружбе с Александрой Егоровной и Михаилом Павловичем. Глава семьи – отчаянный пьяница, но безотказный помощник во всех делах Савеловых. Старшая дочь его Маша жила у дедушки с ранних лет. Маша совсем не похожа на нашу толстую Аришку: она с большими черными глазами, худенькая, прозвали ее «букашка», но, по-моему, она более походила на стрекозу – такая же красивенькая, и говорила быстро, точно жужжала; младшую дочь звали Таня, она была в возрасте нашей Дуни, и мама хотела, чтобы мы подружились с ней, но нам она не понравилась: какая-то ленивая, сонная, и ее тоже большие голубые глаза смотрели на все очень равнодушно…

С осени у нас появилась с Ташей новая игра в Лолу. Мне нравилось изображать ее. Вообще, дети очень любят подражать и представлять то, что они видят. <…>

В новой игре мне хотелось изображать Лолу чересчур строгой и все время кричать на свою ученицу. А кричать-то было не за что, Таша с таким интересом взялась учить буквы, что очень быстро выучила все. И вдруг она сама пришла мне на помощь:

– Ну ее, твою Лолу, неужели она тебе не надоела? Давай играть просто в училку и девочку. Ты будешь мне задавать уроки, а когда я хорошо выучу, почитаешь мне.

Ташино предложение мне понравилось, и игра у нас привилась. Таша уже стала читать по слогам в моем старом букваре.

Как хорошо просыпаться утром в воскресенье! Впереди целый день свободы. Сегодня вернется мама из Москвы. Занавеска чуть приоткрыта, и видно, как мороз разрисовал стекла: вот пальма, а вот маленькая елочка, и все посыпано блестками – это солнечные лучи прокрались к нам в гости.

– Няня! – проснулась Таша. – Сегодня мама приедет?

– А она уже приехала, – сообщает няня, – вчера вечером.

Таша вскакивает с постели и хочет бежать босиком, в рубашке к маме в спальню.

– Куда ты, какая быстрая, мама спит, да и холодно, еще печки не топлены. Ну, одевайтесь. Леля, кто быстрее?

А я стою на кровати и роюсь на своей полке. Когда вспоминаю эти полки, висевшие у нас над кроватями, думаю, что в наше время никто не повесил бы таких даже на кухне. Да, в наш век лакированной мебели и пластика эти полки показались бы уродством. Три доски, и у каждой по краям пробито два отверстия, в отверстия продета толстая веревка, затем эта веревка связывается узлом над верхней полкой, и все сооружение вешается на большой крюк, вбитый в стену. А мы очень любили свои полочки, они такие гладенькие, черненькие. Но кто-то опять положил мне коробку спичек. Терпеть не могу, когда мне кладут что-то чужое. Это Аришка, наверно, и я бросаю спички на пол.

– Вот и хорошо – говорит няня, подбирая спички, – я ей их и отдам, только ты пожалеешь. – Няня говорит как-то загадочно.

Я смотрю на полку сестры. Там лежит такая же коробочка. Таша вскакивает и открывает ее. Обыкновенные спички.

– Это мама вам привезла, их можно есть, – наконец объясняет няня.

Спички сделаны очень похоже. Палочки беленькие, мятные, а концы обмазаны шоколадом, так что иллюзия полная. За завтраком няня говорит маме:

– А вам тут сюрприз приготовили. Леля Ташу читать научила.

Мама смотрит недоверчиво.

– Вот, Ташенька, прочти, тут крупные буквы. – Няня подает ей газету.

– «Русское слово», – медленно читает Таша. – «Обозре…»

Но я нетерпеливо вскакиваю.

– Тут слова какие-то дурацкие, – и подаю Таше букварь.

– «Мама, Миша, Маша», – бойко читает моя ученица.

Мама в восторге, целует и хвалит обеих.

– Вот бабушка и тетя Соня обрадуются, а то я все их огорчала тем, что Леля плохо учится. Сегодня же напишу им письмо.

Вдруг звонок. Аришка бежит открывать дверь, возвращается с улыбкой до ушей и подает маме свернутую бумажку:

– Вам телеграмм.

– Телеграмма, – ворчливо поправляю я.

– А так красивше: вам – телеграмм.

Таша бросается к маме.

– Ты опять уедешь?

Лицо мамы становится немного грустным.

– Нет, нет, никуда я не уеду, моя цыпочка. Какая погода чудесная, – быстро переходит она к хорошему настроению, – солнышко светит, идемте гулять.

– Солнце на лето, зима на мороз, – говорит няня, доставая наши одежки.

На Пасху я получила поздравительную открытку от тети Сони. «Какой ты молодец, что выучила Ташу читать, – писала она. – Надеюсь, так же будешь молодцом и на экзаменах».

Боже мой, все только и говорят об этих экзаменах! Но, странное дело, они меня совершенно не волнуют. А тревожит меня мысль о том, что скоро в институт, насовсем. Когда я думаю об отъезде, точно какая-то льдинка проскальзывает мне в сердце и становится так холодно и тоскливо. Но не надо об этом. Ведь впереди три месяца. Лето. Отяково. Булановы приедут погостить недельки на две, Дуня будет приходить каждое воскресенье. Мама сказала, что как мы только вернемся из Москвы, то сразу переедем в Отяково.