Читать книгу День рождения мертвецов - Стюарт Макбрайд - Страница 10

На стене у Хелен Макмиллан висели почти те же самые плакаты, что и у Кети. Правда, группы в основном принадлежали к безвкусно-пластиковому направлению музыки проекта «Икс-Фактор»[21], в то время как Кети любила претенциозно-тоскливый эмо-рок[22]. В остальном же настроение было одинаковым: это вещи, которые мне нравятся, и это объясняет, кто я такая.

У Ребекки это были «Никлбэк» и «Пуссикэт Доллз»[23]. Она всегда была странным ребенком.

– Нашли что-нибудь?

– Мммм? – Я оторвал взгляд от громоздкого рабочего стола в углу спальной комнаты.

– Вы нашли что-нибудь? – В дверях стояла доктор Макдональд.

– Ищу…

Посредине односпальной кровати, в окружении разноцветных плюшевых медведей, устроился громадный пушистый розовый носорог. Все было разложено в идеальном порядке. Покрывало и наволочки гладкие и хрустящие, как будто их регулярно меняли, – бесполезно искать спрятанные тайны под матрасом, если кровать Хелен перестилали в течение всего года с тех пор, как она пропала. Даже если там что-нибудь и было, все уже было давным-давно найдено. Но я все равно проверил. Только деревянные планки основания кровати да пластиковые коробки для хранения вещей, которые я уже просмотрел.

– Эш, с вами все в порядке?

Матрас плюхнулся обратно на деревянную раму.

– Они рассказали что-нибудь дельное?

– Вы не будете возражать, если я буду называть вас Эш, ладно? Мы будем работать вместе, и называть вас детектив-констебль Хендерсон кажется мне ужасно формальным, и еще вы выглядите встревоженным или, может быть, обеспокоенным, и если по-правде, то слегка подавленным – это, наверное, из-за ссоры с журналисткой… ее заявления мне кажутся слишком острыми, не правда ли, это совсем не…

– В таком случае я отвечаю «нет». – Я подоткнул простыню и расправил покрывало. Чтобы выглядело не совсем так, как будто я вломился в спальню их дочери. – Первая открытка самая тяжелая… Ну, скажем так, они все просто ужасные, мать их, но первая открытка – это когда вы осознаете, что ваша дочь не сбежала, что с ней случилось это… – Я поперхнулся. – Это должно быть просто ужасно.

– Они сказали, что Хелен была девочкой тихой, любила книги и своих песчанок и по воскресеньям ходила к бабуле на ланч. Она не была неуправляемой, не пила и не баловалась наркотиками… или там с мальчиками. Не правда ли, это так грустно – мы живем в такое время, когда людям приходится спрашивать себя, не трахается ли с кем-нибудь их двенадцатилетняя дочь, не принимает ли она наркотики. А вы еще говорите: «Вот когда вы узнаете, что ваша дочь…»

– А что случилось с песчанками? – Я еще раз внимательно осмотрел комнату. Клетки нигде не было.

– Они умерли. Когда об этом заходила речь, язык тела[24] у Иэна становился оборонительным. Он, наверное, ухаживал за ними месяца три-четыре с тех пор, как она пропала, сначала это было долгом, потом превратилось в сделку: если я сохраню этих песчанок живыми, она вернется к нам, – и чем дольше это длилось, тем больше они отчаивались. Эти песчанки становились символом исчезновения Хелен, а потом они стали ответственными за него, и постепенно Иэн прекратил их кормить, и они умерли.

– Какая милая…

– Или, что тоже возможно, однажды ночью он напился и забил их до смерти молотком. – Доктор Макдональд повертела в руках очки. – Детектив-старший суперинтендант Дики сказал мне, что вы все еще поддерживаете связь с родителями Ханны Келли?

– У Ханны не было песчанок.

– Ее дом такой же, как этот, и они тоже сделали из него святилище в ее память… и они что, так же ждут, что она однажды вот так вот возьмет и вернется, как будто ничего не было?

Пока я ворочал матрас, розовый носорог упал на пол. Я поднял его. Пушистый. Мягкий. Теплый.

– Ее родители больше здесь не живут. Раз пять переезжали за последние восемь лет, и он все время находил их. Каждое шестнадцатое сентября – очередная открытка.

Доктор Макдональд обняла себя одной рукой и, склонив голову набок, мрачно уставилась на висящие на стене над рабочим столом книжные полки. Они были забиты книгами в твердых переплетах: штуки две в кожаном – Диккенс, Клайв Стейплз Льюис[25], другие – в выцветших картонных обложках: Иэн Флеминг, Джилли Купер, Харпер Ли[26]. Было еще несколько, которые выглядели, так, словно были обернуты в прозрачные пластиковые обложки: Энтони Горовиц, Габриэль Кинг[27], пара Гарри Поттеров и какое-то вампирское дерьмо. Она сняла с полки «Лунного гонщика»[28], пролистала – морщины между бровями стали глубже. Потом, прикусив нижнюю губу, проделала то же самое с «Львом, Колдуньей и Платяным Шкафом»[29].

– Я уже просмотрел их. Никаких секретных записок между страницами не спрятано. – Посмотрел на часы: – Пора двигаться.

Никакой реакции. Она все так же, прищурившись, смотрела на книгу.

– Эй? Вы здесь?

Моргнула:

– Да, конечно, уже пора.

Доктор Макдональд сунула книгу обратно на полку и взяла с тумбочки фотографию в рамке. На ней была маленькая девочка в розовом платье принцессы, с тиарой на голове, волшебной палочкой в руке и парой крылышек за плечами. Улыбка во весь рот. Двух зубов не хватает. Ярко-рыжие волосы собраны во что-то вроде пучка. Она держала в руках хеллоуинскую тыкву – сквозь оскаленный рот сверкала свеча.

– Когда мне было восемь, – сказала она, – тетя Джен сделала мне костюм к Хеллоуину. Что-то наподобие комбинезона, черный, белое пузико и лапки, роскошный хвост и громадная, с метр высотой, полосатая красно-белая шляпа. А все мои подружки хотели быть принцессами из диснеевских мультиков.

– Ребекка была зомби. А Кети вырядилась Ганнибалом Лектером. Мы одели ее в оранжевый комбинезон, и Мишель сшила для нее смирительную рубашку из старого одеяла. – Мои губы растянула улыбка. – Я принес ей ограничительную маску, и мы таскали ее за собой на такой тележке с двумя колесами, а Ребекка тащилась за нами и рычала на каждого встречного: «Мозззгиии»… Они съели столько леденцов и батончиков «Марс», что их тошнило несколько дней. – Я провел рукой по мягкому розовому носорожьему меху. – Это был наш самый лучший Хеллоуин.

И самый последний. Потом этот ублюдок похитил Ребекку, и все пошло к чертям.

Я посадил носорога обратно на кровать и разложил вокруг него банду разноцветных плюшевых медведей. Сунул руки в карманы. Пожал плечами:

– Ну, вот как-то так…

Доктор Макдональд поставила фотографию обратно на тумбочку.

Молчание.

Я откашлялся:

– Нам, наверное, пора.

Звук от дворников на ветровом стекле был такой, как будто кто-то тер по нему воздушным шариком. Туда-сюда, оставляя на стекле грязные разводы там, где дождь отказывался выполнять свои обязанности. Скрип-скрап, скрип-скрап.

Доктор Макдональд заерзала на своем кресле:

– Конечно, в этом не было никакой его вины, вам хорошо известно, какими могут быть патологоанатомы – короли своего собственного маленького королевства, и каждый, кто проявит хоть малейшую силу воли или станет противоречить им каким-либо образом, немедленно в ответ получит пространную лекцию о том, как делаются дела в «настоящем мире». Ну, я имею в виду, что они могут даже сказать, что…

И опять по новой, снова и снова, и так всю дорогу до Данди. А снаружи – дождь, дворники скрипят и мотор рычит, и все это перерастает в головную боль, которую любой сейсмограф, мать его, может засечь на другом конце света.

В пелене дождя замаячил зеленый дорожный знак – «Олдкасл 5».

Слава Тебе, Господи.

– …и поэтому, когда я повернулась и указала ему на то место, куда был сделан укол – его не было видно из-за укусов на груди, – я подумала, что он сейчас вот-вот взорвется, просто бах – и всё, прямо на том самом месте…

По крайней полосе проревел громадный восемнадцатиколесный трейлер, и старенький «рено» закачался на рессорах, захваченный мощной воздушной струей. Ветровое стекло залепило грязными брызгами из-под колес.

– …в том смысле, что психологически это было именно то самое место, куда следовало смотреть, но поди попробуй даже попытаться сказать ему об этом.

И опять, снова и снова.

Я вцепился в рулевое колесо – представил, что это ее горло, и сжал…

– Эш?

А я все давил и давил.

Молчание. Только рев мотора, дорога, радио и дождь.

Она кашлянула:

– Я ведь вам совсем не нравлюсь, правда? Каждый раз, когда вы смотрите на меня, потом следует небольшая пауза, как будто вы сдерживаетесь, чтобы не забить меня до полусмерти. От меня исходит угроза или я на самом деле так вас раздражаю? Готова поспорить, что это раздражение. Я всегда раздражаю людей, когда нервничаю, а новые люди всегда вызывают у меня нервозность, особенно когда они с ног до головы покрыты ссадинами.

– Может быть… Может быть, нам стоит немного послушать радио?

Снова молчание, а потом короткое:

– О’кей.

Она протянула руку и прибавила громкости. Из динамиков захрипела песня одной из тех эмо-групп, которые так нравились Кети, – сплошные гитары и унылый вокал.

Я скосил глаза на пассажирское кресло. Доктор Макдональд пристально смотрела в боковое окно, обняв себя обеими руками, как будто могла расколоться посредине, и только таким образом можно было удержать обе половинки. Дулась, наверное.

Пока она делает это молча, меня это не волнует.

Автострада взобралась на Перл-хилл, прошла мимо громадного здания «Костко»[30] и начала спускаться вниз. Потом нырнула к Олдкаслу, и перед глазами открылась широкая равнина. Янтарный свет уличных фонарей, как на карте, высветил город. На освещенную прожекторами вершину холма обрушивались порывы ветра с дождем и разбивались о разрушающиеся парапеты. На другой стороне реки мерцали красные сигнальные огни на верхушке блэкволского трансмиттера. На склоне холма едва виднелись жилые многоэтажки и грязные муниципальные дома Кингсмита – словно приливная волна из бетона, готовая все сокрушить и унести прочь. Небо было похоже на избитую жену.

Добро пожаловать домой.

Я припарковал раздолбанный «рено» у обочины и выключил мотор. Макдермид-авеню представляла собой ряд четырехэтажных домов грязно-бежевого цвета, с решетками, ограждающими тротуары, и со ступенями лестниц, ведущих к входным дверям. Пятна спутниковых антенн торчали на стенах из песчаника, словно угри на носу у тинейджера. Эркеры, фрамуги, корявые дубы и буки, выстроившиеся вдоль дороги. С их голых ветвей стекали капли дождя. На заднем плане торчала пара дымовых труб местного крематория, принадлежавшего каслхиллской больнице, – завитки белого пара тянулись к синюшно-серому небу.

Доктор Макдональд взглянула на эту красоту сквозь ветровое стекло:

– О господи…

Пара микроавтобусов телевизионщиков, побитая «вольво» «Би-би-си – Шотландия» и несколько дерьмовых хетчбэков были припаркованы напротив полицейской патрульной машины, перегородившей дорогу почти посредине. Журналюги сидели в машинах, прячась от дождя, зато телевизионщики торчали на улице и, нацепив на лица самое мрачное выражение, снимали стэндапы для следующих новостных выпусков. В одной руке они держали зонтики, в другой – микрофоны и старались не выглядеть слишком возбужденными.

Ублюдки.

Я открыл дверь и выбрался из машины. Ледяной дождь больно жалил лоб и уши.

– Лучше смотреть вниз и рта не раскрывать.

Доктор Макдональд выбралась из машины вслед за мной, придерживая рукой кожаную сумку – длинный ремень по диагонали пересекал ее грудь, словно персональный ремень безопасности. Пошла вслед за мной, я же направился к бело-синей пластиковой ленте с надписью «ПОЛИЦИЯ». Если повезет, проберемся на место преступления, прежде чем кто-нибудь нас заметит.

Констебль Дагайд стоял по другую сторону ограждения, перед патрульной машиной, сверкая глазами из-под козырька не по размеру большой фуражки. Его флуоресцентно-желтая светоотражающая куртка маслянисто блестела. Как и его рожа. Только куртка не была такой мерзкой.

Дагайд вздернул подбородок и постучал двумя пальцами по носу. За моей спиной лязгнула дверь машины. Потом еще. Потом английский акцент, прямо у моего плеча:

– Офицер Хендерсон? Послушайте!

Я продолжал идти.

Сбоку запрыгала женщина в дафлкоте[31], протягивая мне под нос микрофон:

– Это правда, что вы обнаружили останки еще одного человека?

Встрял кто-то еще:

– Вы уже опознали первое тело?

– Ваши комментарии по поводу очередной жертвы из Данди – Хелен Макмиллан? Даглас Келли будет говорить с ее родителями?

– Ваша дочь тоже пропала. Это помогает вам понять, как чувствуют себя члены семей жертвы?

А я все продолжал идти – оставалось всего метра полтора до спасительного полицейского ограждения.

– Следствие идет по нескольким направлениям, – пробурчал я. Никогда не давай ублюдкам того, что они могут процитировать.

Передо мной откуда-то нарисовался приземистый мужичок – хрящеватые уши, перебитый нос, в руке маленький цифровой диктофон.

– Как вы можете прокомментировать критику в ваш адрес касательно того, что восемь лет назад вы провалили расследование дела о похищении Ханны Келли и позволили Мальчику-день-рождения убить ее… Эй!

Я оттолкнул его и нырнул под заградительную ленту, придержав ее рукой, чтобы доктор Макдональд могла пройти вслед за мной. Констебль Дагайд, прислонившись к капоту машины, ухмыльнулся. Небрежно бросил руку к козырьку:

– Доброе утро, шеф. Отличные синяки – очень модно.

– Ты слил информацию этим ублюдкам, да?

– Всего лишь бутылка «Макаллана»[32], шеф. – Ухмылка стала еще шире, растащив за собой пухлые щеки. – Ну что тут можно поделать?

Я продефилировал мимо, не принимая его вызов. И очень сдерживая себя, чтобы не врезать ему коленом по яйцам.

Доктор Макдональд семенила за мной:

– Он что, действительно слил этим репортерам информацию за бутылку виски? Что это за офицер полиции, который принимает взятки подобным образом… в смысле, ведь это нехорошо, правда, это просто отвратительно, и мы должны сообщить о его поведении…

Да, и посмотрим, что из этого получится.

От дороги спускалась грязная тропинка, заросшая травой, и исчезала в щели между двух построенных из песчаника зданий.

Наверное, когда-то Кэмерон-парк производил приятное впечатление – скорее всего, в те стародавние времена, когда вокруг проживали приличные люди. Дубы, подстриженные ножницами, бузина и ясень; блестящие листья кустов рододендрона; цветочные клумбы и декоративный кустарник; пруд; оркестровая веранда с утрамбованным пространством для танцев… Сейчас это место стало приютом для сорняков и мусора. Из зарослей травы носом вверх торчала тележка из супер маркета – одного колеса не хватает, пустые пакеты из-под чипсов запутались в металлической решетке. Рододендроны разрослись громадной массой, накрывая землю под собой глубокой тенью. Их сочные зеленые листья дрожали под каплями дождя.

В подлеске были установлены три синих пластиковых шатра. Один, самый большой, – рядом с грязно-желтым экскаватором и длинной траншеей, разрывавшей колючую проволоку кустов ежевики. Второй стоял рядом с полуразрушенной оркестровой эстрадой, а третий едва виднелся в густых зарослях рододендронов.

Шатры периодически мерцали изнутри – вспышки от фотоаппарата отбрасывали на пластиковые стены отблески силуэтов стоявших на коленях людей.

Сквозь дождь громыхал мужской голос:

– Мне наплевать, приведите все в порядок!

Доктор Макдональд отшатнулась.

Кретин в роскошном сером костюме и такого же цвета пальто вышел из шатра рядом с оркестровой эстрадой, в руках он держал зонтик и пачку бланков. Высокий лоб, очень коротко подстриженные волосы – как пушок на киви, – длинный нос и совсем немного волос в области подбородка.

– Дилетанты…

За ним мчалась женщина-констебль в форме.

Кретин шлепнул о грудь констебля пачкой бумаги, повернулся к несчастной корове спиной и, оставив ее мокнуть под дождем, вытащил мобильный телефон и стал набирать номер.

С минуту она смотрела в его стриженый затылок, потом кинула два пальца к козырьку и потопала по дорожке по направлению к нам, все время что-то бормоча себе под нос.

Я кивнул ей:

– Джули.

– Шеф. – Констебль Вилсон дернула подбородком в моем направлении. Дождь барабанил по полям ее котелка, про мокшие светлые волосы, собранные в конский хвост, болтались на спине. – Богом клянусь, когда-нибудь я вмажу этому ублюдку.

– Что, босса из себя строит?

Проходя мимо нас, она ткнула согнутым большим пальцем себе за плечо, в направлении оркестровой эстрады:

– Приходит к нам и ведет себя так, как будто мы здесь все, мать его, с дуба упали.

– Вот так вот.

– Да пошел он!

Доктор Макдональд взглянула на меня сквозь запотевшие стекла очков, покрытые дождевыми каплями:

– А что, здесь всегда так… в смысле, мне очень нравятся эти профессиональные разборки, особенно как вашему новому криминалисту-психологу, но тут, мне кажется… Эш?

Я снова направился к оркестровой эстраде. По виду она была очень старой – деревянные части растрескались и провисли, кое-где не хватало досок, половина крыши куда-то пропала. Завитушки из чугуна формировали декоративные вставки между распухшими колоннами, металл был разъеден и покрыт пятнами ржавчины.

– Эш? – Доктор Макдональд снова нагнала меня, сделав несколько смешных прыжков, чтобы идти со мной в ногу. Левой, правой, левой, правой. – Есть что-нибудь, что мне следует узнать перед тем, как мы вступим в контакт с вашей командой… в смысле, я никогда не встречалась ни с кем из них, и это будет закрытое пространство, а вы знаете, что я не очень хорошо веду себя под давлением социальных взаимоотношений, ведь здесь я знаю только вас, так что…

– Тогда почему бы вам не позволить мне вести разговор? До тех пор, пока вы не почувствуете себя более комфортно и сможете присоединиться к нам?

Она заткнется на какое-то время, что для меня будет дополнительным вознаграждением.

Синий пластиковый шатер рядом с оркестровой эстрадой был размером с гараж на две машины. На боку белыми трафаретными буквами шла надпись «СОБСТВЕННОСТЬ ПОЛИЦИИ ШОТЛАНДИИ – ОТДЕЛ ОСМОТРА МЕСТ ПРЕСТУПЛЕНИЯ – ОЛДКАСЛ – ШАТЕР В».

Кретин все еще говорил по телефону. Мотался взад-вперед, пиная пучки пожелтевшей травы. Но как только мы приблизились, поднял на нас глаза и прищурился:

– Подождите минуту… – Приложил мобильник к груди. – Где вы, черт побери, были? Дежурство началось три часа назад.

Точно, и это все от того, прости меня, Господи, что когда ты выходишь на улицу, то уже через тридцать секунд окружающим становится понятно, что ты полный, абсолютнейший кретин.

Я помолчал, дожидаясь, когда тишина станет совсем невыносимой. Затем дернул ноздрями, как будто почуял какое-то дерьмо:

– Доктор Макдональд, это сержант Смит. Он новенький.

– Я задал вопрос, констебль.

– Кхмм…

Пара «транзитов» была припаркована рядом с шатром, за ней – полицейский микроавтобус в полной экипировке для разгона демонстраций. Два солидных «лендровера». Никаких признаков большого черного «порш-кайена».

– Прокурор приезжал?

В мою грудь уткнулся палец.

– Мне наплевать, как тут у вас было раньше, до того, как я пришел сюда, констебль, но вот здесь и сейчас вы должны ответить старшему по званию офицеру, когда он задал вам вопрос.

Доктор Макдональд откашлялась, но рта не раскрыла. Для разнообразия.

Я посмотрел на палец, потом на кретина:

– Считаю до трех.

– Вы мне угрожаете? – Смит отскочил на пару шагов. Затем расправил плечи и вздернул подбородок: – Вы настолько безрассудны, констебль, что готовы броситься на меня?

Я улыбнулся. Почему бы и нет? Пройдет минут пять, а то и шесть, прежде чем кто-нибудь удосужится нас растащить. Скорее всего, все будут стоять вокруг нас и делать ставки. Драться! Драться! Драться! Пять минут – достаточно времени, чтобы выбить все дерьмо из этого надутого ублюдка. Я сжал кулаки. Костяшки, протестуя, застонали. Но оно того стоило.

Он сделал шаг вперед.

Позади меня голос:

– Шеф? – Олдкаслский акцент звучал так, как будто звуки выдавливали через забитый соплями нос. Рона. Подошла поближе.

Мешки под глазами того же цвета, что и кожа на лице. Куртка висит на плече, хотя льет проливной дождь и на улице так холодно, что пар вырывается изо рта. Застарелые пятна пота под мышками выбелили темно-синюю форменную ткань, и она стала светло-голубой. Соломенного цвета волосы собраны на затылке в кудрявый конский хвост. Верхнюю губу изогнуло что-то вроде нервной гримасы, обнажая ряд желтоватых зубов и бледные десны.

– Простите за беспокойство, шеф. У вас есть минутка?

Детектив-сержант Смит, наклонив голову, массировал рукой виски:

– Что еще?

Но Рона смотрела не на него, она смотрела на меня:

– Босс вас вызывает.

Смит расправил плечи:

– Я буду у него через…

– О, простите, сержант Смит, я вас не заметила. – Рона еще раз обнажила бледные десны, потом показала на меня: – Я говорила с…

Подбородок Смита задрался еще выше, и он процедил сквозь стиснутые зубы:

– В профессиональной полиции к детективам-констеблям не обращаются «шеф». Я достаточно ясно выразился?

Рона мило ему улыбнулась. Потом снова обернулась ко мне:

– Ну, как бы то ни было, шеф, если вы сможете к нему заскочить, будет здорово.