Читать книгу Вопреки всему - Валерий Владимирович Тимофеев - Страница 22

Весна. Что на душе у десятилетнего огольца? Снова ссылка в Ревду, лазанье по чужим огородам, пиратские набеги на скрапбазу18, где грудами громоздилась битая немецкая военная техника, предназначенная для переплавки в мартене старого уральского завода, полыхающего по ночам в полнебушка красными зарницами по окончании очередной плавки, под заунывные всхлипывания вездесущих «кукушек»19. А там, на базе, надыбать, таясь от сонных «вохровских» охранников, можно было многое: и клапана от самолетных двигателей, продырявив которые можно было запендюрить их из-за забора прямиком в огромную лужу перед тормозящим с крутой горки грузовиком, под радостное ржанье разбегающихся в темноту по огородам шалопаев, когда натрий вспыхивал ярким белым клубом пламени под ядреные матерки испуганного шоферюги; а ежели везло, то можно было нарваться и на затыренное в башнях танков и грузовиков оружие, от хреновенького ножичка до всамделишного боевого пистолета, который все равно отбирали старшие пацаны, чтобы потом, в урочище под Волчихой, показывать нам, как они палят по консервным банкам. Да че говорить-то, завлекательное это дело было.

Ан нет! Судьба уготовила новый поворот в моей короткой пока жизни. В мамкино Управление пришла разнарядка на одно место в Ленинградское суворовское училище войск МВД. И начались нудные конкурсные экзамены в клубе Дзержинского. Поначалу набежало под две сотни гавриков, потом, после отсева, осталось только два десятка, а после особо жестких испытаний осталось всего четверо пацанов, поставленных на государственный кошт и отправленных с сопровождающими на заключительный экзамен в само училище. А мама исхитрилась попасть в их число, и я впервые в жизни ощутил, вернее, осязал всю прелесть поездки в послевоенном плацкартном вагоне с непременно кипящим черным чаем и хрустящими, рассыпающимися во рту сушками, которые разносили по вагону проводники в форме со смешными погонами.

Уже по приезде в Питер выяснилось, что училище находится в Старом Петергофе, в трех чудом уцелевших от бомбежек и артобстрелов кирпичных зданиях, одиноко торчащих среди руин за двумя рядами колючки и спиралью Бруно. Супротив же окон столовки, на нейтральной полосе, между заграждением и вечно взвизгивающими электричками, на бетонных надолбах20 висел раскорякой разбитый прямым попаданием под башню немецкий танк с крестами на бочине, а все пространство вокруг было утыкано фанерками с надписями «Осторожно! Мины!» и «Ахтунг! Минен!». Все это было внове, и мы, развесив уши, слушали сказки бывалых воспитанников в черной форме с синими лампасами, эмвэдэшных фуражках и с надписями на синих же погонах «ЛГ», которую старые кадеты помогли тупым салагам правильно расшифровать – «Легавый городовой!», о нашем будущем житье-бытье.

Повергла поначалу в шок сытная еда в столовке, где все сидели за столиками по четверо, «добавка», которую приносили столько раз, сколько захочешь, улыбчивые тетеньки в белых фартучках, вот только огромные краснобокие яблоки давали лишь по одному разу, а очень жаль. А вечерами мы подглядывали в окошко, как, пропустив наряд всамделишных часовых, с ППШ на груди, «старики», поддев рогульками колючку, сматывались в самоволку в город.

Экзамены же тем временем отсеивали одного за другим, и остались только двое – Петька, сын уборщицы из Управления, и я, причем на последнем экзамене я его перещеголял. Радости моей не было предела, мысленно я примерял уже новенькую форму с блестящими кожаными ботинками, но недолго музыка играла, недолго фраер танцевал! Маман, по натуре очень въедливый товарищ, недаром ведь десяток лет прошел на «улице», то бишь на оперативной работе, надыбала друзей из числа воспитателей и, наслушавшись их, поняла, для какой работы будут готовить исходный материал, рухнула на колени перед генералом, командиром училища, и упросила поменять нас с Петькой местами, напридумывав всякой всячины.

Вопли мои, по-видимому, были слышны и на исторической Родине и были прерваны только посредством пресловутой и очень действенной портупеи. Вконец смирившись с горькой судьбой, я был вознагражден походом на только что восстановленный Петергофский каскад, где золоченые фигуры извергали потоки слепящей на весеннем солнце воды, и все это на фоне руин раздолбанного кронштадтскими дальнобойками старинного дворца. А Самсон, распяливший огромному льву глотку, фонтан «Дождик» и уходящий прямиком в Маркизову лужу, то бишь в Финский залив хоровод фонтанов и последующая морская поездка до Ленинграда окончательно усыпили мою пораненную несправедливостью душу. Полдня бродили по Эрмитажу, среди умопомрачительного великолепия когда-то давно живших царей, о которых и читывал-то только в русских сказках, изумленно пялясь на огромные картины, на которых, как в бане, голые тетьки и дядьки совсем уж бессовестно плясали, пили, ели и рубили друг дружке головы. Занятно жили, оказывается, эти древние, в школу не ходили, и халявной жратвы-то у них было навалом. Разгоревшийся от этого аппетит утолили в буфете под огромной мраморной лестницей с толстозадыми каменными бабами, где, окромя «Бархатного» пива и железобетонных коржиков, ничего не было, зато впервые в жизни легально удалось хлебнуть пивка.

Ну а потом заново в поезд и домой, к крикливой коммуналке, пацанам, дико завидовавшим будущему суворовцу, прохудившимся ботинкам, драным штанам и очередной ссылке то ли в Ревду, а то ли в деревню. Кончилась лафа, да и ладно. Знать, не судьба али Бог отвел.