Читать книгу Избранные труды. Том 4. Правовое мышление и профессиональная деятельность юриста. Науковедческие проблемы правоведения - А. Э. Жалинский - Страница 4

Социально-правовое мышление в самом общем виде можно определить как интеллектуальную деятельность, состоящую в решении задач, связанных с использованием правовых средств для упорядочения общественных отношений, включая преодоление преступности.

Что же представляет собой интеллектуальная деятельность, которая удачно или неудачно охватывается этим термином, на какой реальный объект она направлена? Говоря об этом, следует учесть некоторую имеющую свои корни нетрадиционность понятия социально-правового мышления. Оно, как показывают проведенные исследования, вызывает различные ассоциации, и прежде всего навеянные взрывом интереса к новому политическому мышлению и новому экономическому мышлению. В прессе, в научном общении стали больше говорить о творческом и управленческом мышлении, мышлении хозяйственника, кинематографиста, писателя. Причем обычно слово «мышление» практически употребляется с прилагательными «новое» или «старое». Сталкиваясь с таким словоупотреблением, читатель или слушатель имеет в виду, что выделяются элементы перестройки отношения, например, к экономике, что становится иной интеллектуальная деятельность, связанная с решением экономических проблем, в ней учитываются новые реалии, которые возникли в последние годы, что само это мышление начинает опираться на новые фундаментальные понятия, а поэтому общество должно мыслить принципиально по-новому, иначе решая те задачи, которые перед ним возникают.

Сейчас, пожалуй, является достаточно определенным статус нового экономического мышления. Отражающее его понятие заключает в себе информацию о самом его существовании и специфическом содержании экономического мышления, подчеркивая связи с соответствующими традициями. Оно же отражает указание на качественные отличия от традиционных подходов, на необходимость их использования. И, что весьма важно, увязывает интеллектуальную и предметную, преобразующие виды деятельности. Аналогична информационная емкость и социальная ценность понятия «новое политическое мышление». Оно также, причем в наибольшей степени, делает упор на необходимость перемен как в сфере интеллектуального, так и в сфере практического поведения. Как известно, здесь решаются проблемы преодоления стереотипов, укоренившихся в старом мышлении, выработки новых исходных принципов, признания действительных аксиом, разработки новых понятий, нового интеллектуального инструментария.[2] При этом новое мышление оценивается как «результат глубоких размышлений над реальностями современного мира, понимания того, что ответственное отношение к политике требует научного ее обоснования»,[3] как результат отказа от некоторых ранее казавшихся незыблемыми постулатов.

Значит, и в сфере политики понятие «новое мышление» является социально признанным и психологически привычным. Другое дело, что те или иные тезисы, отражающие содержание нового политического мышления, могут рассматриваться как нуждающиеся в более подробном обосновании или в развитии. Можно и не соглашаться с теми или иными суждениями или выводами. Есть сторонники определенного подхода к общеклассовым интересам; есть его противники. Это лишь подтверждает «живую жизнь» нового политического мышления, его значимость как общесоциального процесса, как сферы интеллектуальной деятельности всех социальных групп, затрагивающей интересы всех членов общества.

Понятие же «социально-правовое мышление» (или даже более традиционное понятие «юридическое мышление») все чаще используется профессионалами-юристами, но пока что не находит достаточно широкого употребления в повседневной практике. В нем до сих пор ощущается привкус профессионализма, отрешенности от повседневных забот; история нашего общества, ее противоречия, ее трудности и драмы не давали привыкнуть к необходимости правового мышления. А коль скоро очень мало и раньше уделялось внимания правовому мышлению, то трудно сразу перейти к обсуждению проблем нового правового или социально-правового мышления.

Поэтому и следует выяснить, присуще ли социально-правовое мышление всему обществу или это лишь часть профессиональной деятельности юристов, каково его содержание, что в нем постоянно, стабильно, а что преходяще, а уже затем выяснить, каким оно должно стать, чтобы его можно было характеризовать как новое социально-правовое мышление.

Итак, что стоит за понятием «социально-правовое мышление»?

Этот вопрос возникает обязательно, но полнота ответа на него зависит от того, что мы, собственно говоря, хотим сделать с получаемой информацией, от того, что мы хотим узнать с ее помощью. Мышление – сложнейший феномен. Его познание представляет неимоверные трудности для человека. В стремлении преодолеть их нередко прибегают к раздельному описанию мышления с позиций той или иной науки. Философская трактовка социально-правового мышления позволяет, в частности, описать соотношение субъекта и объекта с позиций познаваемости социальной действительности, поставить вопрос об истинности получаемых знаний, оценить методы познания, к примеру роль формальной и диалектической логики. Характеризуя социально-правовое мышление, можно развить и иной подход, определив его как психологический или социально-психологический. С его позиций вполне уместно рассуждать о видах социально-правового мышления; аналитическом и интуитивном, развернутом и свернутом, продуктивном и репродуктивном; о закономерностях индивидуального, группового, национального, общесоциального мышления. Используя социологический подход, в свою очередь, можно описать социально-правовое мышление как взаимодействие и борьбу групповых, ведомственных и иных интересов, как результат действия объективных и субъективных социальных факторов.

Каждый из этих подходов необходим и полезен. В меру возможности они и применяются правоведами как жизненно важные.[4] Приведем несколько примеров. Остро, как известно, стоит вопрос об истинности мышления юриста, который по своей обязанности доказывает виновность или невиновность того или иного лица. Кажется очевидным, что всякое утверждение следователя и суда должно быть истинным. Однако некоторые ученые-юристы полагают, что правовая оценка фактов на основании уголовного закона, т. е. то, что называется квалификацией преступлений, не может рассматриваться как истина, поскольку она зависит от отношения судей к рассматриваемому деянию.[5] Возражая такой позиции, советские правоведы академик В. Н. Кудрявцев, А. И. Трусов справедливо пишут, что, если бы понятие объективной истины не распространялось на квалификацию, каждый судья смог бы мерить на свой аршин и его выводы нельзя было бы ни проверить, ни исправить.[6] К сожалению, нередки случаи, когда это именно так и было.

Далее, обычно на практике возникает много объективных и субъективных осложнений для юриста, стремящегося обеспечить истинность и мышления, и его результатов, т. е. сделать правильные выводы о связи между доказательствами, оценить их значение, выявить ложность той или иной информации, понять, почему иные свидетели заведомо лгут, а обвиняемые оговаривают себя.

И здесь необходимым оказывается психологический подход к социально-правовому (юридическому) мышлению. С его позиций специалисты стремятся выяснить природу ошибок при принятии решений, влияние на них особенностей восприятия информации, степени устойчивости следователя к незаконному давлению и другие факторы.

Наконец, возьмем более общий вопрос. В Уголовном кодексе РСФСР можно проследить, как наличие колец на срезе дерева, изменения, внесенные в различные статьи через краткие промежутки времени. Человеку, редко сталкивающемуся с уголовным законом, быть может, это покажется странным. Но, скажем, понятие тяжкого преступления, введенное в закон в 1972 г., изменялось в 1973, 1974, 1982 и 1984 гг.[7] Можно назвать это поиском. Но в данном случае меняются не взгляды ученого, а меняется положение людей, которые оказываются то виновными, то не виновными, то опять виновными.

По меньшей мере частично причины такого положения можно выявить, обратившись к логике внесения изменений, к социально-правовому мышлению, анализируя его с разных позиций: суверенности, истинности мышления, способности адекватно отражать социальную действительность, характера интересов тех ведомств, которые имеют наибольшее влияние на законодателя; закономерностей и состояния самого мышления, его засоренности информацией, далекой от реальной жизни; оценки социальной активности личности, решающей мыслительные задачи.

Совершенно прав ленинградский ученый Л. С. Явич, который, характеризуя состояние высшего юридического образования (а оно дает подготовку к профессиональному социально-правовому мышлению), написал: «Главный недостаток – в неудовлетворительном обеспечении правовой культуры тех, кто получает высшее юридическое образование, в их чиновничьем мышлении и безынициативности, а то и беспринципности».[8]

Значит, социально-правовое мышление в самом деле нужно и можно описывать с разных сторон и с разных позиций. Несомненно, оно представляет собой реальность весьма сложную, противоречивую, трудно поддающуюся осознанию и описанию. Интересуемся ли мы противоречиями и трудностями социально-правового мышления, замечаем их или нет, несомненен тот факт, что такое мышление есть способ существования человека и общества, способ жизнедеятельности, а одновременно и инструмент выживания, средство адаптации к окружающей среде и преобразования ее. Социально-правовое мышление – это отнюдь не абстракция, это – реальность общественной жизни.

В то же время оно бывает разным в различные периоды истории. Им в разной степени владеют различные социальные группы, и это очень сильно сказывается на их положении, на их социальных возможностях.

Последнее обстоятельство очень хорошо подметил писатель Василий Белов, с которым можно, конечно, и не соглашаться по многим вопросам, но которому никак нельзя отказать в наблюдательности. Отвечая на призыв дать слово крестьянам на страницах газеты, он заметил: «Конечно, надо, да возьмут ли?» И продолжил: «Писанины на их веку было достаточно, разговоров и оргвыводов и того больше. Сам-то процесс писания тоже требует определенной выучки, определенных навыков… Трудно забыть те времена, когда хороший почерк был главным условием сделать в деревне бюрократическую карьеру».[9]

А ведь за этим почерком наверняка стоял еще и определенный способ мышления, имевший, конечно же, свои социальные и социально-психологические корни, но действительно определявший возможности и карьеру человека.

Сейчас, в современных условиях, реалии социально-правового мышления, этого способа жизнедеятельности общества, интеллектуальной деятельности личности становятся иными. Общество осознает его необходимость как для того, чтобы поддерживать требуемые уровень и качество правопорядка в стране, так и для того, чтобы решать более крупные социальные задачи, обеспечивать свободное развитие личности, прогресс общества, его репутацию, качество образа жизни.

Такая мысль была сформулирована академиком В. Н. Кудрявцевым на научно-практической конференции МИД СССР. Она, возможно, и непривычна для нас, но тем не менее довольно наглядно иллюстрирует необходимость развития и углубления правового мышления. «Создание правового государства ведет к укреплению репутации нашего государства, поскольку то, что мы называем юридическим мышлением, на Западе очень распространено. Когда мы с пренебрежением относились к презумпции невиновности, к суду, к адвокатуре, ко всем тем институтам, которые раньше трактовались как буржуазные, то какой образ социализма, какая репутация, какое доверие, какое представление о социализме могли складываться в мире? И не только среди обывателей, но и среди интеллигенции, образованных людей. Предстоит преодолеть еще много трудностей и стереотипов».[10]

С этих позиций попытаемся охарактеризовать социально-правовое мышление по ключевым словам, образующим этот понятийный оборот. Прежде всего, почему используется именно такое понятие, как «мышление»? Ведь довольно широко используются и понятия «сознание», «познание». Причем если правоведы не очень часто говорят о юридическом или правовом познании, то правовому сознанию посвящено много работ; о правовом сознании, его воспитании говорится и на управленческом уровне, при организации правовой пропаганды, юридического всеобуча. Когда расшифровывают понятие мышления, подчеркивается следующее: это – деятельность человека. Она состоит в познании, освоении, отражении объективного мира; она воплощается в понятиях, суждениях, умозаключениях, теориях, концепциях, законах. Мышление осуществляется на основе специфических процессов обобщения, выходящих за рамки чувственного отражения и представляющих собой опосредованное отражение действительности. Оно активно и связано с решением тех или иных задач, отражающих реальную действительность и диктуемых взаимодействием человека (общества) с нею.

По-видимому, существуют черты, закономерности, сущностные свойства, которые выражают единство мышления, сознания, познания. Собственно, поэтому обозначающие их понятия нередко используются как синонимы, заменяя друг друга. Это видно и из часто цитируемого изречения В. И. Ленина «…от живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике – таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности».[11]

Тем не менее некоторые черты разделяют процессы сознания, познания, мышления. Иначе было бы беспредметным их раздельное исследование, описание. Оставаясь на почве права, скажем, что мышление как процесс отличается следующими чертами: активностью, преобразующей направленностью, нацеленностью на решение мыслительных задач. Вполне возможно, что такое разграничение либо недостаточно, либо не вполне корректно для философа и психолога, Но попробуем показать, что на материале права и правовой практики оно выражает многое.

Если взять изданные на русском языке книги по праву за долгий период, то можно видеть, что отношение правоведения к мышлению как к реальному процессу жизнедеятельности человека и как к социальной деятельности довольно неоднозначно. В ряде работ правоведы с уважением писали о юридическом мышлении, о правоведении, о профессиональном мышлении юриста. В то же время некоторые специалисты в области судебной (или юридической) психологии, где, казалось бы, оно является одним из ключевых, употребляя это понятие, как бы снижали его ценность, рассматривали мимоходом, скрывая его за «спиной» других понятий, представляющихся им более важными. Вряд ли особенно интересно показывать это на многих текстах, но пару примеров привести стоит. Вот, например, вызвавшая в свое время живой интерес специалистов работа В. Л. Васильева «Юридическая психология».[12] Если внимательно читать оглавление работы, то можно обнаружить главу «Правосознание», а о правовом мышлении нет ничего. И лишь говоря о профессиограмме юридических профессий, в частности следователей, автор в одном ряду указывает на необходимые особенности и качества следственного воображения и мышления. И все же в правовой науке активизировались и развивались исследования некоторых направлений правового мышления. Так, мыслительную деятельность по решению очень важного класса задач подробно изучал В. Н. Кудрявцев.[13] Это задачи на квалификацию преступлений, т. е. получение правовой оценки поступка человека с позиций уголовного закона, ответа на вопрос: является ли этот поступок преступлением, предусмотренным в уголовном законе, или нет? Решение этих задач осуществляется, по мнению автора, на основе логической программы и с учетом эвристических особенностей мышления.

Подробно и многократно исследовались проблемы мыслительной деятельности на материалах доказывания в уголовном процессе, т. е. собирания, проверки и оценки доказательств виновности или невиновности лица, обвиняемого либо подозреваемого в совершении преступления Особенно много в этой сфере сделали такие специалисты как Н. Л. Гранат, Ю. М. Грошевой, А. В. Дулов, В. Е. Коновалова, И. М. Лузгин, А. Р. Ратинов и др. Раскрывая специфику мыслительной деятельности следователя, суда, они стремились показать типы задач, решаемых в процессе доказывания, выявить место дискурсивного (творческого) мышления, следственной интуиции, роль моделирования, внутреннего убеждения следователя и суда. Так, Н. Л. Гранат и А. Р. Ратинов, если суммировать их взгляды, изложенные в ряде работ, считают, что психологические особенности мышления следователя заключаются в наличии специальных типов проблемных ситуаций и видов задач, в использовании в мышлении профессиональных структур (систем, моделей, образов) и профессиональных мыслительных приемов (способов) действия, а также в определенном сочетании мыслительных операций и специфическом функционировании отдельных механизмов мышления (версии, внутреннего убеждения и т. д.) при решении следственных задач.

Вообще можно с полным правом сказать, пока речь идет о том, что юристы называют индивидуальной правоприменительной деятельностью, т. е. пока рассматривается решение профессиональных задач должностными лицами в связи с совершением конкретного преступления конкретным лицом, понятие «мышление» используется достаточно широко. И это понятно. Анализируется активная деятельность субъекта, который обязан принимать решения и принимает их. Тут и естественный интерес не к сознанию, не к познанию, а именно к мышлению.

Иной выглядит юридическая литература, посвященная более общим вопросам борьбы с преступностью, например проведению профилактических мер, роли социального контроля, деятельности общественности в этой сфере. Возьмем для примера одну из самых авторитетных коллективных работ – «Курс советской криминологии».[14] Здесь довольно подробно рассматриваются проблемы предупреждения преступлений. Отмечается, что оно осуществляется широким кругом субъектов: государственными и общественными организациями, гражданами. Характеризуются такие виды деятельности, как планирование предупреждения преступлений, криминологическое прогнозирование. Но понятия правового, социально-правового или криминологического мышления в этой работе нет. Далее, обратимся к весьма представительному сборнику «Преподавание юридической психологии и ее практическое применение в свете решений партии и правительства» (Материалы межвузовской конференции).[15] В известном смысле это – зеркало современного состояния юридической психологии и пограничных с нею правовых наук. Здесь опубликованы материалы целого ряда докладов, сообщений, посвященных вопросам правового сознания. Но вот понятие «мышление» встречается всего лишь один раз и опять-таки применительно к профессиональной деятельности сотрудников правоохранительных органов при решении служебных задач. Там же, где речь идет о психологии борьбы с правонарушениями как о социальном процессе, это понятие вообще отсутствует.

Аналогичное положение характерно практически для работ, посвященных отражению права и правовой практики общества, отдельных групп населения либо собственно правовой деятельности этих субъектов. То есть во всех практически случаях, когда научный анализ выходит за пределы профессиональной деятельности работников правоохранительных органов, понятие «мышление» исчезает.

Но игнорировать социальное отражение полностью нельзя. И на первый план выходят либо исследования правосознания, либо таких его форм, как общественное мнение. Думается, что случайности здесь нет. Правосознание обычно трактуется правоведами как сфера общественного, группового и индивидуального сознания, отражающая правовую действительность в форме юридических знаний, оценочных отношений к праву и практике его применения, правовых установок и ценностных ориентаций, регулирующих человеческое поведение в юридически значимых ситуациях. Это определение принадлежит юристам В. И. Каминской и А. Р. Ратинову. Авторы полагают далее, что результатами функционирования правосознания являются: правовая подготовка, ценностные отношения к праву, практике его применения, правовые установки и ориентации, а эмпирическими показателями оказываются соответственно юридические знания и умения, оценочные суждения (мнения) и, наконец, поведенческие позиции (решения).[16] Нетрудно заметить, что центр тяжести при раскрытии правосознания лежит на процессе отражения действительности. Отражение берется как смысловой центр правосознания, и именно его результаты влияют на поведение людей. При этом регулятивная функция правосознания вообще не раскрывается, а вся интеллектуальная деятельность сводится к пассивному отражению в сознании принятых кем-то установок и ориентаций.

На этой основе другие авторы в работе, посвященной правосознанию работников органов внутренних дел, проявив меньшую осторожность, уже прямо написали, что «важнейшей функцией социалистического правосознания выступает гносеологическая, отражательная».[17] Тезис изложен не очень удачно, но сказали авторы именно то, что хотели. Поэтому даже там, где они обращались к регулятивной функции правосознания, основное внимание было уделено все же тому, как формируется правосознание.

Случайно ли, что деятельность профессионалов на уровне индивидуальных правовых решений связывается с правовым (юридическим) профессиональным мышлением, применительно же к обществу и социальным группам господствующим становится понятие правового, сознания, отражения? На наш взгляд, в этом проявились, осознанно или нет, наследие бесконтрольного функционирования административной системы, фактическое игнорирование ленинских идей в сфере охраны законности и правопорядка. Изначально для подлинного социализма законность и народовластие неразделимы. Нам никак нельзя забывать того, что В. И. Ленин призывал к разнообразию форм и методов борьбы с преступностью, повышению социальной активности трудящихся. Сложившаяся же пирамида плохо контролируемой правоохранительной власти неявно исходит из допущения того, что народ должен усвоить и выполнить сформулированные наверху предписания. А тогда в социально-правовом или просто юридическом мышлении нет никакой нужды. Правосознание, т. е. отражение закона, выглядит куда более приемлемой формой интеллектуальной деятельности общества. Конечно же, это не значит, что понятие правосознания неверно, ненужно, непригодно. Это очень важное понятие, охватывающее собой реальные вещи. Но в сложившемся употреблении оно не соответствует происходящим в нашем обществе переменам.

Следовательно, понятие социально-правового мышления в полном соответствии с реальными процессами функционирования общественной мысли в сфере борьбы с преступностью выявляет в них то, что не охвачено понятием правосознания и отражает прежде всего активную интеллектуальную деятельность, связанную с ситуацией выбора, с решением некоторой возникшей задачи, либо формированием той или иной активной позиции по отношению к принятому решению. Такой подход идет в русле определения А. Н. Леонтьевым мышления как высшей ступени познания, понимания мысленных процессов «в качестве реализующих особый вид целенаправленных действий и операций, адекватных познавательным задачам».[18] Именно мышление, включая в себя отражение правовой действительности, направлено на преобразование, изменение действительности и предполагает активную деятельность социального субъекта. Следовательно, несколько огрубляя проблем у, можно представить дело так, что ознакомление, например, с действующим законом, осуждение преступности как негативного антиобщественного явления представляет собой лишь присоединение к общему и формально признанному мнению и действительно образует элемент правосознания.

Мышление же начинается там, где субъект интеллектуальной деятельности выбирает вариант решения, одобряя его или участвуя в его решении. Процесс социально-правового мышления может быть прерван, не окончен, но он уже начинается при осознании цели, при возникновении задачи и принятии на себя функции цели, решения. Так, на наш взгляд, можно обосновать необходимость и полезность обращения к категории «мышление».

Теперь можно обратиться к определению этой категории именно как социально-правовой. В чем же это мышление правовое, а в чем социальное, создается ли новое качество объединением этих двух прилагательных? Все эти вопросы закономерны и нуждаются в ответах.

Прежде всего о том, какое мышление можно и нужно считать правовым. На практике это очень важно для преодоления ответственности специалистов, подходов к решению возникающих задач, круга используемой информации, самих способов решения. Газета «Известия» в серии статей «Зона» поставила ряд вопросов об отбывании наказания в исправительно-трудовых учреждениях, что имеет, на наш взгляд, огромное значение. Одна из выделенных проблем – использование осужденных для решения хозяйственных задач. Принципиально, жизненно важно для общества – с каких позиции ее разрешать? Это объект социально-правового или экономического мышления? Если и того и другого, то что здесь более приоритетно? Предположим, общество соглашается с хозяйственным характером задач использования труда осужденных, и тогда происходит то, что к величайшему сожалению, часто происходит сейчас. Все подчиняется задаче принудительного труда, права осужденных определяются в соответствии с их хозяйственным предназначением и социальным статусом. Принудительный труд фактически блокирует экономическое развитие, временно позволяя обходиться без научно-технического прогресса и нормальной организации труда.

Если же это задача социально-правовая, то решать ее нужно в первую очередь с позиций социально-правового мышления; это меняет подход, и на первый план выступает необходимость исправления и перевоспитания осужденных, а отвлекаясь в некоторых случаях от штампов, и проблема обеспечения соответствия режима отбывания наказания приговору суда, поскольку в очень многих случаях суд отнюдь своим приговором не предписывает тех условий отбывания наказания, которые складываются в действительности.

Уже из этого примера достаточно хорошо видно, что не всякое мышление, связанное с решением какой-либо профессиональной юридической задачи, можно считать действительно правовым. Может сложиться и так, что правовые средства подменяются иными, внеправовыми, и задача получает неправильное решение. К приведенному примеру можно добавить и иной, противоположный по характеру. В частности, это излишняя, непродуманная замена мер уголовного наказания в отношении насильственных преступников мерами воспитательного воздействия. Еще одна группа примеров – замена четкой правовой нормы, определяющей порядок действий должностных лиц ссылками на их общеполитические и моральные обязанности, на внеправовое усмотрение. Эти примеры замены права декларациями.

Но есть еще одна, может быть, более сложная сторона дела. В последнее время юристы справедливо начали говорить о том, что не всякий изданный от имени государства нормативный акт есть право. Действовавшие когда-то уголовные законы об ответственности членов семьи и за совершенную кем-либо из них измену Родине не могли быть признаны правом, хотя на их основании выносились решения, менявшие судьбы людей. Эта проблема всегда была жизненно важной для страны. Но она становится разрешимой и оттого актуальной в условиях обновления правового государства, когда оно связано именно правом, а не просто подчиняет свою деятельность оторванным от интересов народа и малоэффективным установлениям.

Именно поэтому огромное политическое и правовое значение приобретает лишение правовой силы решений, вынесенных на основе юридических актов, являвшихся по существу антиправовыми. Шаг в этом направлении сделан в постановлении ЦК КПСС «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении политических репрессий, имевших место в период 30–40-х и начала 50-х годов». Здесь ЦК КПСС внес на рассмотрение Президиума Верховного Совета СССР следующее предложение: законодательным актом отменить внесудебные решения, вынесенные в период 1930–40-х и начала 50-х годов действовавшими в то время «тройками», «особыми совещаниями», а также считать всех граждан, которые были репрессированы решениями указанных органов, реабилитированными.[19]

Все это объясняет, почему же нуждаются в анализе и расшифровке действительно правовые качества и черты, свойства мышления. Решая эту задачу, следует прежде всего опираться на достижения юридической науки. Вместе с тем для этого необходимо изучить практику решений должностных лиц правоохранительных органов о реализации уголовно-правовых норм, проанализировать характер и способы обоснования различного рода предложений о совершенствовании законодательства и практики его применения, использовать опыт преподавания правовых дисциплин и на этой основе выделить те черты, которые делают его правовым, а затем и социально-правовым. На наш взгляд, правовым мышление становится тогда, когда:

а) оно направлено на использование возможностей и ценностей права, соответствующих его природе;

б) проектируются, предлагаются и используются правовые средства для их действительного достижения;

в) учитываются закономерности и свойства права;

г) решение юридических мыслительных задач осуществляется с соблюдением некоторых общеобязательных правил.

Попытаемся раскрыть эти признаки, еще раз подчеркивая, что разграничение правового и неправового мышления необходимо для формирования правового государства.

Направленность мышления, состоящая в использовании возможностей и ценностей права и превращающая его в правовое, быть может, несколько неожиданно стала весьма актуальной в процессе проведения политической, хозяйственной, правовой реформ, демократизации и гласности. Это не дежурная фраза. Перевод объединений и предприятий на хозрасчет и самоокупаемость; изменение форм и способов хозяйственной деятельности, в частности путем проведения в жизнь новых форм внутрипроизводственных отношений на основе подряда и аренды, общая перестройка хозяйственного механизма приводят, к тому, что люди, все это осуществляющие, жаждут упорядоченности, урегулированности отношений, гарантий собственной самостоятельности и безопасности. Отсюда многократно увеличилось обращение к таким понятиям, как «юридическая база», «юридический фундамент», «правовые гарантии». Отсюда происходят требования верховенства закона, независимости суда, избавления от произвола безответственных бюрократов. Это проявляется и в сфере действия уголовного закона. Выдвигаются требования защищать хозяйственника от произвольных, основанных на необозримых и устаревших инструкциях обвинений в должностных преступлениях. Одновременно ставятся вопросы об ответственности, в том числе и уголовной, за принятие заведомо неверных хозяйственных решений, разоряющих страну.

Как видим, признак направленности в сущности представляет собой отражение и воплощение потребности в правовом регулировании и социально-правовом мышлении. Он преобразовывает потребность в социальной урегулированности в конкретные представления о том, какими должны быть поведение людей, состояние отношений, структура управления и т. д. При этом служебная, преобразовательная функция мышления состоит в использовании возможностей, ценностей права, в конкретизации целей права, их адаптации к проблемным социальным ситуациям.

Каковы же ценности и возможности права, используемые социально-правовым мышлением? Прежде всего нужно сказать, что общенародное право является выразителем (должно быть выразителем) и определителем подлинной свободы личности в обществе, воплощает и обеспечивает единые и разнообразные интересы, справедливость общественных отношений.[20] И юристы правильно подчеркивают, что сопряженность права со свободой – одна из важнейших идей правового мышления.[21] Оно должно придавать социальной действительности свойство упорядоченности, стабильности, создавать гарантии ненарушаемости существующих отношений, установленного порядка. По-видимому, можно сказать, что право также имеет целью и способно отбирать и закреплять оптимальные способы поведения, то, что объективно не наносит урон общественным интересам. Эти ценности права социально-правовое мышление реализует и использует при решении социально-правовых задач в сфере действия уголовного, уголовно-процессуального, исправительно-трудового отраслей права.

Уголовный закон ставит своей задачей охрану общественного строя СССР, его политической и экономической систем, социалистической собственности, личности, прав и свобод граждан и всего социалистического правопорядка от преступных посягательств. Задачи уголовного судопроизводства – это быстрое и полное раскрытие преступлений, изобличение виновных и обеспечение правильного применения закона с тем, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден. При этом уголовное судопроизводство должно способствовать укреплению социалистической законности и правопорядка, предупреждению и искоренению преступлений, охране интересов общества, свобод граждан, воспитанию их в духе неуклонного соблюдения законов.

Во всех этих формулировках удачно или не очень подчеркивается служебная роль уголовного и смежных с ним отраслей права. Это очень важно и заслуживает многократного повторения, сколь сухими ни казались бы такие утверждения. Уголовные законы должны специфическими средствами служить обществу, его высшим целям. Они не могут иметь выходящих за их пределы собственных целей.

Поэтому действительно правовое мышление в данной сфере направлено, в частности, на выявление видов поведения, которые должны быть запрещены, на устранение возможности произвольно толковать запреты, на справедливое определение уголовной ответственности, на упреждение негативных последствий ее реализации, на обеспечение истины о совершенных деяниях, которые подлежат уголовно-правовой оценке, и т. д.

В конкретных ситуациях эти общие ориентиры предстают перед субъектом социально-правового мышления как необходимость принятия решений, например, о восполнении пробелов действующего права, изменении отдельных уголовно-правовых норм, обеспечении их реализации, планировании, направленности и проведении профилактических мероприятий, перестройке системы уголовной юстиции, получении правовой оценки тех или иных действий, возложении ответственности за совершенное преступление, организации исполнения уголовного и примыкающего к нему законодательства, предупреждении отдельных видов преступлений и др.

Второй признак, неразрывно связанный с первым, состоит в использовании правовых средств для решения возникших задач. На уровне мышления это проявляется в том, что право, правовые средства становятся:

а) одним из элементов объекта мышления;

б) частично его формой;

в) его аргументами;

г) способами выбора варианта поведения и его обоснования.

Интеллектуальная деятельность состоит в оперировании именно правовыми средствами.

Предположим (а жизнь оправдала, к сожалению, эти предположение), что возникает необходимость более прочной охраны прав кооператоров, арендаторов от злоупотреблений со стороны должностных лиц, от того, что называют проявлениями бюрократизма, коррупции, волюнтаризма. В общем она отражает проблемную ситуацию недостаточных гарантий урегулированности и стабильности статуса определенной группы граждан. Но стремясь ее решить, можно обращаться к идеологическим мерам, кадровой работе, экономическим мерам. Несомненно, это важные и нужные направления интеллектуальной деятельности. Но правового, как отмечалось выше, в таком мышлении пока еще нет. Когда же субъект обращается к средствам права, в частности уголовного, когда он желает использовать дополнительный уголовно-правовой запрет, уточнить имеющийся, повысить ответственность, обеспечить реализацию существующих уголовно-правовых норм, вот тогда возникает признак оперирования уголовно-правовыми средствами.

Следующий признак – признание и учет закономерностей и свойств права, специфики правового регулирования. Пожалуй, это наиболее трудный и характерный признак правовой мыслительной деятельности, показатель ее действительной развитости и суверенности.

Философы, социологи и юристы постоянно указывают на опасность упрощенного понимания права и место его действия. Конечно, на тот или иной закон можно возлагать любые надежды. Так часто и бывает. Граждане, например, требовали установления либо сохранения уголовной ответственности за нарушения паспортного режима, проституцию, самогоноварение без цели сбыта, уклонение от общественно полезного труда, осуществляемого в принятых правовых формах. Нередко возлагают большие надежды на усиление мер уголовной ответственности: длительные сроки лишения свободы, смертную казнь. Часто обеспечение социалистической законности связывается с расширением прав следователя. Может быть, если бы такие надежды исполнялись, и не стоило бы относиться настороженно к этим предложениям. Но право и правовые акты живут своей жизнью, а не той, которую им бездумно навязывают.

Если обратиться к уголовному закону, то можно видеть, что некоторые нормы не действуют, несмотря на различные усилия; другие действуют, но приносят совершенно неожиданные результаты. Некоторые проблемы деятельности правоохранительных органов также не решаются, иные решения опять-таки приводят к непредвиденным последствиям. Так, под воздействием общественного мнения были приняты уголовно-правовые нормы об ответственности за поборы, т. е. получение незаконного вознаграждения от граждан за выполнение работ, связанных с обслуживанием населения (ст. 156² УК РСФСР). Поборы есть, нормы есть, но уголовных дел нет. В чем причина? Правоведы предупреждали, что массовое поведение трудно карать уголовным законом, фактической поддержки он не найдет.

На протяжении длительного времени возникают требования о введении уголовной ответственности за бюрократизм. Правоведы по возможности сопротивляются этому. Почему? Правовая норма должна быть не только исполнимой, но и формально определенной. Дать же нормативное определение бюрократизма как явления пока невозможно.

Наряду с этим действие уголовно-правовых норм наталкивается иногда на организационные препятствия. Существует болезненная проблема игнорирования органами внутренних дел, да и не только ими, заявлений, сообщений граждан о совершенных преступлениях. За это наказывают, отдают под суд, однако явление остается. В чем же дело? Обычно объясняют стремлением руководителей органов внутренних дел к лучшим показателям. Это отражает реалии лишь частично, а во многом такой подход неверен. Дело в том, что руководители милиции города, района вынуждены, именно вынуждены, выбирать, что делать, ибо сделать всё они зачастую объективно не могут. И здесь нужно выбрать одно из решений: либо юридически ограничить объем работ, либо расширить наличные возможности.

Все это лишь отдельные примеры. Но они призваны показать, что характер мышления среди иных факторов определяется согласием с наличием правовых закономерностей и их учетом.

Наконец, последний рассматриваемый здесь признак правового характера мышления – соблюдение общеобязательных правил при решении юридических мыслительных задач. Правила эти разнообразны. Речь идет о требованиях к процедуре получения информации, об учете прав лиц, на которых может распространяться принимаемое решение, и др.

Итак, правовое мышление наличествует там, где – по меньшей мере – признается общеобязательность права, т. е. обязательность для всех адресатов закона, без каких бы то ни было исключений; формальная определенность норм, т. е. исключаются растяжимые, каучуковые формулировки, которые можно толковать вкривь и вкось; необходимость гарантий и возможностей исполнения принятой нормы; ее поддержка государством и обществом.

Правовое мышление осуществляется там, где учитываются и более частные, но исключительно важные свойства права, а именно его ресурсоемкость, т. е. необходимость затраты на реализацию правовых норм некоторой суммы средств и высококвалифицированного труда; старение права; наличие определенного разрыва между общенародной волей и ее воплощением в тексте; потери смысла при толковании; возможность злоупотребления и деформации целей; сочетание негативных и позитивных последствий действия отрасли права и отдельных правовых предписаний.

Правовое мышление, наконец, присутствует там, где обязательно учитываются права и интересы личности, признается возможность принятия решения в ее пользу при споре с государством или его представителями, существует понимание, что нарушение прав личности не может быть оправдано никакими возможными результатами, никакой необходимостью.

Теперь рассмотрим, почему правовое мышление следует именовать социально-правовым. Часто говорят о правом мышлении, юридическом мышлении. Дополнительное определение «социальное», «социально-правовое» может показаться излишним. Однако все же существуют доводы в пользу такого обозначения. И доводы эти не формальны.

Теоретически бесспорно, что право социально по своим содержанию и целям. Практически же существует весьма серьезная опасность игнорирования этого свойства. Нередко встречается то, что можно назвать гносеологическими корнями юридической ведомственности, самодовлеющего цехового профессионализма. Многие проблемы иногда решаются не с позиций социально важных требований права, а исходя из стремления следовать формальным дефинициям закона, что облегчает деятельность правоохранительных органов. В ряде случаев возникает коллизия между приоритетами социального и правового, между справедливостью и законностью.

Возьмем к примеру спор между юристами о целесообразности и допустимости освобождения от уголовной ответственности лица, совершившего деяние, содержащее признаки преступления, в стадии предварительного расследования без вынесения оправдательного приговора судом и с привлечением к иным видам ответственности, если будет признано, что его исправление и перевоспитание возможно без применения уголовного наказания (ст. 43 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г.). Доводы против этого связаны с тем, что освобождать от уголовной ответственности можно только лицо, совершившее преступление (иначе о привлечении к какой-либо ответственности не может быть и речи), и только по приговору суда, а значит органы расследования принимают решение о признании лица преступником, вторгаясь в компетенцию суда. Доводы за сохранение указанных законоположений состоят в том, что ни обвинительный, ни оправдательный приговоры здесь не выносятся и компетенция суда не нарушается. А с социальных позиций к ним добавляются следующие аргументы:

а) правонарушители в очевидных ситуациях избавляются от ненужных дополнительных ограничений и страданий, с которыми связано пребывание в роли обвиняемого;

б) сужается уголовная репрессия, поскольку суды, по крайней мере сейчас, мало склонны к оправдательным приговорам по делам, которые дошли до них;

в) экономится огромный объем рабочего времени следственного аппарата, который может сосредоточиться на действительно опасных преступлениях.

В итоге речь идет о гуманизации, рационализации уголовного процесса и уголовного наказания. (Здесь же отметим, что такой порядок действует практически во всех социалистических странах, и не только в них.)

Как видим, эту проблему нельзя решать без учета социальных факторов, но нельзя игнорировать и положения права.

При всей значимости собственно правового мышления, необходимости профессиональных юридических знаний и правовой культуры весьма опасно оставлять без внимания социальные последствия принимаемых решений, уходить от их этических предпосылок, пренебрегать справедливостью.

Ориентация на социальные закономерности, нравственность, справедливость, милосердие образует социально-правовое мышление, которое должно быть присуще всем социальным группам.

Таким образом, социально-правовое мышление действительно можно рассматривать как самостоятельный, специфический вид мышления, соотносимый с иными видами мышления.

С этих позиций можно перейти к характеристике нового социально-правового мышления, к выявлению того, что делает или может сделать социально-правовое мышление новым. На современном этапе, в условиях перестройки, необходимость нового правового, или нового социально-правового, мышления становится все более очевидной. Так Ю. В. Кудрявцев в обзоре «На путях правовой реформы, размышления над читательской почтой» указывает на мнение многих читателей, которые подчеркивают, что «без перестройки самого юридического мышления невозможны ни успешная экономическая реформа, ни демократизация».[22]

Выделим несколько групп объективных и субъективных причин, которые обусловливают перестройку в социально-правовом мышлении, его новизну. К числу объективных несомненно относятся громадные перемены, которые происходят во всех областях нашей жизни. Вслед за этим и параллельно этому меняются и правосознание, и само правовое мышление. Раз изменилась реальная обстановка, раз принципиально изменились возможности и характер правовых средств, которые используются для решения соответствующих задач, то несомненно должен меняться характер социально-правового мышления, его постулаты, его приоритеты, его подходы к решению новых задач. Здесь можно было бы привести массу примеров.

Происходящая демократизация всей общественной жизни принципиально меняет роль трудящихся в борьбе с преступностью. Привычный лозунг «привлечение трудящихся к участию в борьбе с преступностью» уже не соответствует новым условиям, потому что привлекать кого-то – это значит откуда-то «сверху» наделять правомочиями. В этом случае главным является орган управления, иной орган, а трудящиеся вносят только посильный вклад в его деятельность, оказывают необходимую помощь правоохранительным органам, которые не справляются со своими задачами ввиду ограниченности возможностей. Но теперь участие общественности, граждан в борьбе с преступностью понимается иначе. Оно прежде всего представляет собой социальный контроль как за деятельностью правоохранительных органов, так и за деятельностью тех граждан, которые могут совершить преступления. В его рамках общество должно формировать цели, реализацию уголовного закона, определять пределы отпущенных на эту деятельность средств и т. п. Таким образом, новое социально-правовое мышление направлено на то, чтобы все дела в стране квалифицированно решались народом и его полномочными представителями, находились под его полным и действенным контролем.

Становление нового социально-правового мышления, далее, осуществляется под воздействием общего усложнения всех социальных процессов. В социальное движение втягивается все больше людей. При принятии решения возникает необходимость перерабатывать все бо́льшее количество информации, учитывать разнообразные факторы. Представление о том, что для создания какой-либо нормы и обеспечения ее действия нужны только специальные знания юристов, что можно игнорировать выводы экономистов, социологов, историков, должно отойти в прошлое. Мы знаем, например, что функционирование системы уголовной юстиции, ее эффективность зависят не столько от нее самой, сколько от различного рода социальных факторов.[23] Но они анализируются с позиций, скажем, нового экономического мышления. Может ли мышление правовое оставаться при этом неизменным?

При этом растет значимость каждого социально-правового решения, суммы последствий, которые с ним могут быть связаны. В правовой литературе довольно много говорили о последствиях применения уголовного права и борьбе с преступностью, меньше – о последствиях самой преступности.[24] Но в новых условиях, когда резко возросла социальная активность, принципиально изменился общественный климат, необходим и новый подход к вопросам влияния права и правового режима на социалистический образ жизни, соответствия правовых средств этому образу жизни. Возникает необходимость в более надежной и базирующейся на широких этических основаниях оценке оптимальности соотношения решения социально-правовых задач с более общими целями социалистического развития. Сейчас, как никогда, нужно учитывать, насколько законодательные решения, те или иные правовые меры обеспечивают возможность человека реализовать в обществе свои способности, быть гуманным, милосердным, свободно выбирать свои цели: в соответствии с целями социалистического развития, не могут ли благие цели обратиться в дурные последствия.

В новом социально-правовом мышлении проявляется смена социальных приоритетов, ориентация на личность человека, личностный фактор. Приходится бояться того, что в сфере охраны порядка средствами уголовного закона эта идея будет трудно воплощаться в конкретные решения. И хотя в самом общем виде она наверняка не встретит возражений, совсем иное отношение может проявляться при решении конкретных социально-правовых задач.

Новый характер социально-правового мышления связан также с изменениями в юридической науке, с ее перестройкой. В принципе правовая наука добилась определенных успехов в решении тех проблем, которые возникали при построении социалистического общества. Однако как известно, у нас не были решены очень многие экономические и политические проблемы, о которых достаточно подробно сказано в партийных решениях, да и самими учеными дана довольно жесткая оценка положения дел в философии, экономической науке, социологии, управления, и трудно предположить, чтобы опирающаяся на них правовая наука могла быть благополучной.

Действительно, возникло несовпадение интересов правовой науки и правовой практики, теоретической работы и деятельности системы правоохранительных органов, уголовной юстиции и всех иных органов, которые заняты решением правовых задач. Некоторые проблемы, которыми занималась юридическая наука, не соотносились с проблемами практики, а некоторые вопросы, возникавшие в правоприменительной практике, лежали вне поля зрения юридической науки. У системы науки и системы практики появились самостоятельные цели, они развивались изолированно под влиянием собственных потребностей. Новое социально-правовое мышление должно совместить советскую юридическую науку и практику борьбы с преступностью.

Особенно сильно на становлении нового социально-правового мышления должно сказаться, на наш взгляд, повышение требований к истинности, достоверности, доказанности многих утверждений советской юридической науки. В рамках правовой науки высказывается ряд суждений, которые носят на первый взгляд аксиоматический характер. Если же попытаться разобраться в некоторых из них, то окажется, что они никогда и никем не были доказаны как истинные, и в этом смысле они не могут играть роль аксиом, хотя на них и претендуют.

Наиболее характерным примером является значение принципа неотвратимости наказания, положения о воздействии наказания на человеческое поведение. В рамках уголовного права и криминологии, равно как и в рамках уголовного права и криминологии в целом мире, нет достаточных доказательств того, что усиление наказания благотворно сказывается на снижении преступности, равно как и уменьшение наказания сказывается на ней негативно. Работы, которые были проведены по этому поводу, дали противоречивые результаты. А в ряде случаев они вообще говорят об отсутствии связи между наказанием и преступностью. Между тем, когда мы отвлекаемся от работ об эффективности наказания, мы рассматриваем тезис о благотворности влияния наказания на преступность и поведение людей как аксиому, которая ложится в основу предложений об усилении ответственности, криминализации того или иного поведения, расширения ресурсной базы советской юстиции и проч. Но все настойчивее ставится вопрос: можно ли дальше смотреть на этот тезис как на совершенно очевидный?

На наш взгляд, именно новое социально-правовое мышление позволит рассмотреть те или иные тезисы правовой науки с позиций их соответствия научному мировоззрению и социальным реальностям. При этом новое социально-правовое мышление должно включить организационные условия свободного и компетентного обсуждения возникающих проблем. Практически до настоящего времени мы не пришли к выводу о необходимости альтернативного мышления, спокойного рассмотрения тех или иных вопросов.

Все это приводит к тому, что выдвижение позиций, противоречащих устоявшимся положениям, подвергается очень существенным внутренним и внешним ограничениям. Внутренние ограничения состоят в том, что порой мышление юриста подчиняется диктату самоцензуры. Очень трудно противостоять тем положениям, которые уже признаны истинными и не нуждающимися в доказательствах. Разумеется, в каждом отдельном случае можно оспаривать то или иное утверждение, можно считать, что та или иная догма нуждается в пересмотре, но важно признать, что необходима разработка принципиально нового подхода, который обеспечивал бы периодическую переоценку достижении правовой науки с позиции сегодняшнего дня, происходящих изменений, общего соответствия данным той или иной науки.

Новое социально-правовое мышление необходимо для установления общего языка между профессионалами и непрофессионалами, между юристами и неюристами. Задача не в том, чтобы непрофессионалы обладали знаниями юристов, нужно создать общую область мышления, когда решение той или иной задачи юристами было бы понятно социальным контролирующим группам, были бы ясны возможные последствия принимаемого решения и когда сами люди, чья воля трансформируется в волю законодателя, могли бы определить, чего они ожидают от юристов и в какой степени они допускают использование определенных правовых средств для решения возникающих задач. Скажем, общество может стремиться к ликвидации какого-либо негативного поведения, усилению борьбы с ним. Юристы, решающие эту задачу с профессиональных позиций, прекрасно понимают, что ее решение уголовно-правовыми средствами может вызвать серьезные негативные последствия. В таких условиях практики иногда уклоняются от решения этой задачи под разными предлогами (научной неразработанности, организационных трудностей и др.). На самом деле подспудно имеется в виду, что предлагаемое решение данной задачи может оказаться слишком дорогим для общества. Но убедить в этом общественное мнение не всегда удается, что и проявилось в ряде перегибов в ходе проведения кампании по борьбе с нетрудовыми доходами. Можно полагать, что новое социально-правовое мышление вызывается к жизни стремлением не допускать впредь ошибок такого рода.

Таким образом, новое социально-правовое мышление формируется переменами, происходящими в нашем обществе, отражает их и служит интересам личности, отдельных социальных групп и общества. С этих позиций и специально не выделяя впредь в каждом случае определение «новое», обратимся к объекту социально-правового мышления, с тем чтобы определить его возможности и задачи, предметную выраженность как социального процесса, а уже на этой основе рассматривать ход решения мыслительных задач.