Читать книгу 0:2 В пользу в (б) реда - А. Я. Миров - Страница 4

Четырёхэтажный домик представлял из себя особняк. Ходят слухи, когда-то даже роскошный. Но из живых свидетелей осталось ровно никого, кто мог и хотел бы придать легенде статус прошлого. Поговаривают, раньше его населяли чрезвычайно выдающиеся личности. А сейчас? А что сейчас? Сейчас принято, что дети за отцов не отвечают.

Подъезд имел дверной проём гораздо просторнее стандартного, привычного глазу. Видимо, первые жильцы внушительный характер носили внутри не менее внушительной стати. Особо внушительный и особо выдающийся норов. Потому-то и размещались в особняке. Иное строение могло и не выдержать.

Сердцевину захватила широченная лестница, бесконечно печальная оттого, что пережила гибель собственных перил. С годами, если не сказать летиями, она до того очеловечилась, что начала расти ступеньками, будто то её нос или уши.

Каждый ярус особняка наделили троицей жилых помещений. На первом этаже относительно лестницы квартирки расположились следующем образом: одна слева, две справа. На втором ситуация иная: две слева, одна справа. Третий аналогичен первому. А четвёртый, как выяснили дотошные чиновники, сам по себе. Нет, визуально алгоритм не сломлен: пара дверей по левую сторону от статичного эскалатора, единица по правую. Однако ж дверка-то всего одна, а квартир за ней целых две. И табличек на ней тоже две: слева и справа. На обладательнице жёлтой трещины, что однажды легла поперёк и перетянула на себя всеобщее пожелтение, значилось 12. Рядом блестело золотом огромное число 13. И ежели читать цифры в соответствии с их происхождением, то бишь по-арабски справа налево, то замечаются естественные проводы яркости в муть. Циферки тоже стареют.

Слева от дверного полотна, которое отчего-то не стали делить на новое и старое, удовлетворившись общей древностью, имелась кнопка звонка. Маленькая белая пимпочка на массивной коробке из чёрного пластика. Внизу синим цветом, что невозможно шёл оранжевой стене, печатными буквами значилось:

– Зана Сиа —1 раз.

– Мурик Заваркин – 2 раза.

– Вера Никитична Капинбейкер – 5 раз.

Правее двери величаво наличествовал плоский медный колокол с кружком по центру и надписью «Press». Выглядел он настолько самодостаточно, что язык не поворачивался сказать звонок висел, скорее это стена к нему благодарно прислонялась. Снисходительно позволяла к себе прикасаться и увесистая табличка, указывающая на своих хозяев:

– Уськовы В. и В.

А за отгадкой, как так вышло, что одна дверь таит сразу две квартиры, пожалуйте внутрь. Звонить никому не будем, всё-таки это стеснительно – беспокоить незнакомых людей. Пройдём следом вот за той худенькой девчушкой, что крупными очками маскирует сочные акне, а объёмным рюкзаком уверенную сутулость.

Белые кроссовки размером с жирного кошака грохотом обвалились на пол. Узенькие ступни, глотнув облегчения, нырнули в тапочки с нечёсаным помпоном. На крючке повесилась маленькая кожаная куртка, наравне с владелицей убеждённая в своей натуральности. Тоненькие ручки поправили лямку испещрённой иностранными словесами майки, что весьма неуютно чувствовала себя на тщедушном тельце. Девчушка вопросительно замерла. Тишина дала положительный ответ. Немедля более, тапочки рванули в сторону двери, орнаментированной изображением страдающего ожирением Амура, бессовестно справляющего нужду в никуда.

Что ж, поступим как полагается: сделаем вид, что ничего не происходит. Ибо, ежели плотские утехи нам из-за границы таки завезли, то потребности организма куда более неотложные мы в глаза не видим. А как заприметим, случись такая неприятность, стесняемся до зубного крошева. Посему оставим девчушку в уединении без нашего присмотра и обратим внимание на планировку жилья.

Когда-то помещение имело вид рядовой трёхкомнатной квартиры с небольшой кухней и раздельным санузлом. Прежний владелец, тот, что из особо внушительных и особо выдающихся, в семейной жизни успехов не сыскал. Зато весьма ценился в профессии, которая позволяла заодно и подмять под себя ипостась коллекционера государственных премий в области науки и техники. Коли б не воззрения того времени, то в копилочку регалий бесспорно легло бы и звание селекционер от бога. Так что о жене, детях и прочей родне наносного толка размышлять, а тем более печалиться выходило несолидно, если не сказать смешно. Комплименты, скрещенные с аплодисментами, затыкали брешь сию с переизбытком. А уж гибрид апельсина с арбузом – апельбуз – окончательно прибил к специальности учёного эпитет выдающийся.

Мясистый нос, откровенно флиртующий с левым ухом, упитанные с мокрым блеском губы, кои честнее назвать губищи, очи, растёкшиеся к вискам, и низкий лоб, который, боясь затеряться, выкатил на середину бородавку. Однако исключительные заслуги вымарали внешние прелести, заставив лаборанток вздыхать и охать, едва селекционер демонстрировал косолапость где-то поблизости. За глаза называли гением, в глаза – гением гениальным. Даже несмотря на то, что апельбуз так и не прижился.

Хвалили, значится, хозяина 12 квартиры, хвалили да перехвалили: не нашёл он женщины, достойной себя особого. Не повстречал ту единственную, что заслуживает существовать рядом с выдающимся. Однако разок таки проявил милосердие: будучи в командировке, подарился хмельной поклоннице. Протрезвевшим утром приказал забыть и более не беспокоить. Барышня не противилась, зачем судьбу гневить? Чай и так повезло – цельная ночь с таким красавцем. Тихо удалилась. Тихо плакала. Тихо родила.

Мальчик получился не в отца: обычный прямой нос, обычные средней толщины губы, обычные нормально посаженные глаза, обычный чистый лоб – ну ничего выдающегося. У матери ещё дышала надежда, пусть и с помощью аппарата искусственной вентиляции лёгких, что чадо поособенеет. Ну не всем же с пелёнок лебедями порхать. А пока сыночек рос никакущим утёнком и не приметничал, папаня чревоугодничал собственной значимостью.

Ел, ел, ел, ел, и вдруг вырвало. Да не единожды, а системой. Тошнило гения на всех без разбора, и ежели лаборантки и иной подножный персонал недовольства не выказывали, мол, божья роса, то люд в штатском, живущий партией единой, рвоты самонадеянности не простил. Выпнули за ворота с насиженных регалий, ещё и апельбуз припомнили. Заперся великий-развеличенный у себя в 12 квартире и запил. Заливал селекционер в гордом одиночестве, шёпотом проклиная власть. Трудов своих не бросал, обещая зашторенной оконнице, что о нём ещё услышат. Услышат и всенепременно пожалеют ироды, обратно звать будут. На ревматоидных коленях стоячи, премии всучивая, весь институт отписывая. А он ещё подумает, отдавать ли в народные руки скрещенную с горохом клубнику – горобнику и пожененную на картофеле вишню – кашню.

Это покажется удивительным, но, если в кошелёчек опускать ладошки токмо ковшиком заради брать и при этом игнорировать функцию пополнения, сбережения чахнут, упс. Впившись в труды праведные, непросыхающий учёный позабыл, что накопления посажены на жёсткую диету, а когда опомнился, реанимировать было поздно. Тут же появилась на свет потребность в наличности и так орала, так верещала, так требовала прикорма, что селекционер, не желая более вовлекаться во что-то, кроме гибридов и водки, быстро распрощался с одной из комнат своей обители.

Кто бы мог подумать, но вскоре ситуация повторилась: гибель финансов, рождение нужды. Хозяин подпиленного жилья отрезвел: одно дело владеть двумя комнатами, совсем другое – одной. Статус уже не трещал по швам, статус лопался. Почесав лоб вокруг бородавки, гениальный гений порешил гостиную раздвоить. Вопреки привычной работе, из штуки сделал пару. И сразу же продал, самодовольно улыбаясь мокрыми губищами. Правда, за усеченный метраж дали меньше ожидаемого.

Труды не вытруживались в отличие от беленькой: та выкушивалась на ура. В общем, оставшаяся половина гостиной тоже ушла не прощаясь. Умотала бы и спальня, которая теперича и кабинет, да не успела – хозяин ушёл первым. То ли тромб двинулся, то ли печень отказалась от роли двигателя.

Тем временем сыночек возмужал, отдал долг родине, окончил институт и поспешил жениться. По любви. Но и от матери тянуло куда подальше. И так всё детство перековыряла своим «знал бы твой отец-гений, как ты себя ведёшь». Не хватало ещё сие выслушивать до седой плеши, что грозила обнаружиться раньше положенного. Не лишним указать, что с поведением хула родительская не была связана. Вёл себя непризнанный отпрыск достойно, только не туда. Учился хорошо, однако точными науками не интересовался, правда, имел тягу к языкам. Но разве ж за это государство отблагодарит? В общем, не передалась гениальность половым путём. А мать так мечтала однажды предъявить мальчика его папане. Мол, смотри, моя первая и единственная любовь, не зря ты на меня когда-то минуты у ночки оторвал. Я тебе за доступ к особо выдающемуся и особо значительному телу отплатила сторицей. Но мечты мечтами, а выходило, что маманька осталась должной.

Сын у тайного родителя никаких кредитов не брал. Оттого ничьих ожиданий оправдывать не собирался. Как бы его явная родительница на этом ни настаивала. Правда, любопытство по темечку постукивало: да что ж там за батя такой, что в мамашкином сознании поселился единолично, предварительно вынеся всё подчистую?!

Собственную семью отпрыск детьми не облагораживал, им с женой слишком замечательно жилось друг с другом. Если бы не дребезжания матери, неумолимо прибавляющие в громкости и скрежете. Утомившись претензиями, обвинениями, ультиматумами касаемо внуков, молодые одним прекрасным днём собрали лёгонькую сумчонку и отправились на поиски гениального гения. А вдруг этот идеальный человек приютит их и заодно научит, как удачу оседлать? Приехали более, чем вовремя – аккурат на папанькины сорок дней. Вместо горевать рванули в юридическую контору. Это ведь только для своей маменьки наследник не удался, а он тем паче был семи пядей во лбу. И супруга ему под стать.

Родство доказали быстро. Ещё быстрее заняли положенную жилплощадь, её оставшуюся комнату. Отыскали покамест здравствующих поклонников выдающегося селекционера, сторговали им всё обнаруженное, что вытерпела бумага. В том числе проекты горобники и кашни. Вырученную сумму пустили на собственное дело и в банковскую ячейку. Самообразовывались, в путешествиях себе не отказывали, но и о главном не забывали. А нацелился смекалистый молодняк на утраченные помещения, опрометчиво сбытые учёным отцом. Да и кому сбытые? Чёрте кому! Оттого и плоский медный колокол с кружком по центру и надписью «Press». Потому и блестящая золотом огромная цифра 13 – как жирная точка, разделяющая левых самозванцев от истинных хозяев справа. Венец сепарации – увесистая табличка, с уважением обозначающая потомков выдающегося селекционера. Знакомьтесь, Уськовы Валерий и Валерия.