Читать книгу Игра колибри - Аджони Рас - Страница 14

Весь день я подсознательно ожидал, что Алиса передумает и пришлет сообщение о своих изменившихся планах или найдет какую-то замысловатую отговорку, но ничего подобного не произошло. После Калтеха, не откладывая на потом, я отправился в торговый центр, где обзавелся современными наушниками, парой новых футболок и легким свитером для вечерних прогулок. В этот раз я полностью доверился вкусу продавца, проявившего всю свою учтивость и сноровку при подборе подходящих размеров и цветов.

Пока я добирался до торгового центра, пока ходил по бесконечным магазинам, мысли неустанно возвращались к фотоаппарату, оставшемуся в библиотеке, и окну спальни. Меня нестерпимо тянуло обратно, к той лазейке в манящий мир любимого образа, откуда я мог украдкой увидеть Али. Устав бороться с собственными желаниями, я решил поразмышлять об этом как «человек разумный».

Прежде всего, рассуждал я, причина моих порывов наблюдать состояла в том, что я мог делать это естественно, просто находясь в стенах собственного дома. Хоть это, несомненно, и было неким оправданием, но все же не переставало существовать как истина. Ведь если бы мне пришлось ехать в соседний квартал, сидеть в машине или – еще хуже – в кустах, при мысли о которых я невольно усмехнулся, то я, в чем сомнений вовсе не было, не сделал бы ради этого ни шагу. Выходит, сама доступность тайного наблюдения разрешала внутреннему «я» делать это.

Опять же, я просто смотрел на женщину, которая мне нравится! Я думал и рассуждал об Алисе именно как о женщине, со всеми сексуальными последствиями и притязаниями. И если в первые дни и даже месяцы после появления того зачатка интереса к ней я еще старался отогнать эти мысли, то сейчас фантазии становились с каждым днем все более естественными и органичными.

Глядя на собственное отражение в зеркале, я видел крепкого мужчину, уверенно стоящего на ногах и способного прожить еще двадцать лет (а может, куда больше) как активный член общества. А если учесть, что медицина в Калифорнии развита как нигде в мире, то можно было рассчитывать и на все сорок. А это – целая жизнь, которую я мог, пусть и теоретически, прожить с ней. При всем этом я отчетливо понимал, что интерес Али к моей персоне вызван, скорее всего, тем, что я русский, и ее приглашение в клуб может с большой долей вероятности превратиться в передвижной зоопарк, где я окажусь ценным зверьком.

Но я позволял себе мечтать и быть свободным хотя бы в рамках собственного мира фантазий. Даже они, мои сны, делали меня куда более счастливым и свободным после долгих лет существования по не ясно кем писанным правилам и канонам приличия. Город Ангелов стирал все эти рамки, переписывал нормы дозволенного и дарил мне юношеское настроение безответной влюбленности, когда хотелось держать девушку за руку и делать глупости.

Вернувшись в тот вечер домой, я быстро поужинал и, буквально вбежав по лестнице, оказался в библиотеке. Фотоаппарат был на том самом месте, где его оставили, хотя, признаюсь честно, я слегка побаивался, что он может каким-то чудом исчезнуть. Ощущая себя мелким воришкой, который, сделав грязное дело, радостно потирает руки, ликуя, что его не заметили, я медленно открыл резиновую заглушку на боковой панели. Находясь словно под гипнозом, так как ничем другим объяснить собственные действия просто не мог, я проверил, на месте ли карта памяти. Ее красная грань виднелась в черном провале, и выдох облегчения вырвался из груди. Она здесь.

Набросив ремешок фотоаппарата на шею, я приблизился к окну библиотеки и внимательно осмотрел задний двор Алисы. Коврика для йоги уже не было, но вместо него у кромки бассейна появился пляжный лежак с бледно-розовым полотенцем на нем. Возможно, я и ошибался из-за сгущающихся сумерек, но для меня неожиданной стала собственная радость от осознания того, что лежак виден из окна. Окажись она в то время дома, я смог бы увидеть ее, пронеслось в голове. От этой мысли в животе потеплело, и тепло начало медленно подниматься к груди.

Постояв так какое-то время в надежде все же увидеть ее силуэт, я, не включая свет, прошел в спальню и старался не показываться в окне, но при этом не терял из виду окно напротив. К моему сожалению, Алисы либо не было дома, либо она находилась на первом этаже. Я сделал над собой усилие, отложив фотоаппарат на письменный стол и поборов соблазн загрузить фотографии на планшет, спустился в мастерскую воевать с шапкой гнома, которого собирался покрасить в четверг и выставить на лужайке перед домом.

На следующий день, вернувшись домой, я твердо решил не подыматься на второй этаж, а сразу направился доделывать гнома. Аккуратными касаниями пропитанной губки нанес слой грунтовки. В принципе для дерева это было необязательно, но моему изделию предстояло находиться под открытым небом, так что оно требовало дополнительной защиты. Не уделяя особого внимания мелочам, смелыми мазками я разрисовал гнома, как мне представлялось, в классические цвета садовых фигурок. Бледно-желтое лицо, слегка красноватый нос в виде сплющенной картофелины, зеленый кафтан и ярко-синие башмаки. Колпаку досталась голубая краска, после высыхания которой я подрисовал с десяток белых полос, чтобы придать ему эффект слома под собственным весом.

Пока гном высыхал, я разбирал завал в будущей бане, точнее ее предбаннике. Через неделю должны были привезти печь с каменкой и доски для внутренней обшивки. По моим расчетам, в середине апреля можно уже вовсю париться в собственной парилке с чашкой чая либо кружкой ледяного пива. К местному пиву я привык быстро и никакой ностальгии по старому «Ячменному» или «Жигулевскому» не испытывал. В небольшом помещении величиной со среднюю советскую кухню мусора оказалось куда больше, чем я ожидал. Десять мешков, набитых до отказа, выстроились вдоль забора неровным рядом в ожидании, когда их вывезут.

Освежившись разбавленным прохладной водой малиновым соком, я аккуратно перенес гнома на лужайку перед домом и установил под пушистым кустом гортензии. Со стороны, пусть и на мой скромный вкус, все выглядело весьма интересно. Еще мой дед делал точно такие же фигурки из дерева: животных, полненьких старичков, птиц и русалок. Мое мастерство пока сильно отставало, но я не собирался сдаваться. Усевшись на крыльцо, довольный собой и своим творением, я любовался гномом в вечернем саду с вытянутыми тенями, играющими на ветру.

Я собирался вернуться в дом и уже встал, отряхивая штаны от пыли, как краем глаза заметил свет в окне первого этажа. Жалюзи были закрыты не очень плотно, и за ними угадывалось движение. Алиса была дома. Я не знал ее привычек и времени, когда она ложилась спать, но какой-то непонятный азарт, разгоревшийся внутри, намекал на то, что мне не уснуть, пока не увижу за окном ее.

Прикрыв за собой дверь, я прошел в столовую и один за другим погасил все светильники на первом этаже. Такая же участь ждала светильники второго этажа. Сам не понимая зачем, я даже разыграл мини-спектакль перед мертвенно серым и безжизненным соседским окном, изображая из себя мужчину, готовящегося ко сну. Напевая под нос, я неспеша разделся, убрал вещи в шкаф, чего обычно не делаю, оставляя все на спинке стула, и, почистив зубы, выключил свет. Уже в темноте я устроился на углу кровати с фотоаппаратом в руках.

Какое-то давно забытое детское чувство причастности к чему-то недозволенному охватило меня. Я вдруг вспомнил, как мы с ребятами, сидя на пыльной, выкрашенной толстым слоем уже сморщившейся зеленой краской лавочке, бросали косые взгляды на девчонок постарше, сидящих напротив. Высокие и, как нам казалось тогда, ангельски красивые, они беззаботно болтали, не обращая внимания на наши жадные взгляды, украдкой впивающиеся в приоткрытые короткими юбками бедра.

С той же жаждой новых открытий неизведанного, женского и прекрасного сидел и я. Ладони потели от волнения, и приходилось то и дело вытирать их об одеяло. Это было и забавно, и глупо одновременно. Физик, нобелевский лауреат, восемь лет на «женской диете» с практически полным отсутствием сексуальной и личной жизни. И вот этот коктейль смешался в чаше Лос-Анджелеса, и я пью его залпом, забывая обо всех внутренних ограничениях, что долгими годами наслаивались на меня, образуя сложный торт нравственности.

И мне нравится этот коктейль! Я поерзал в складках одеяла, устроившись поудобнее, и задумчиво уставился на узкую щель между штор. То, что я делал и в чем боялся признаться сам себе, было не столько постыдным занятием, сколько действием, срывающим с меня зажимы. Я становился свободным, и тонкой нитью сквозь желание наблюдать за Алисой протянулось вернувшееся стремление жить полной жизнью. Одеваться, выглядеть не только хорошо, но и молодо, быть просто-напросто здоровым и иметь возможность в любой момент сорваться и прыгнуть с тарзанки, покататься на серфинге или нырнуть с аквалангом.

Все последние годы, несмотря на хороший заработок, я жил, как старик: работа, дом, ужин на скорую руку, а единственными развлечениями стали деревянное яблоко и виски с ледяной крошкой. И как-то незаметно, шаг за шагом, я шел к жизни замкнутого профессора. Оставалось добавить только «сумасшедшего» – и все, картина закончена. Так бывает, когда набираешь вес: вроде все такой же, ну на размер поправился, что уж там, а потом смотришь на себя в зеркало, открываешь старый фотоальбом и ужасаешься, как так могло случиться.