Читать книгу Игра колибри - Аджони Рас - Страница 7

Каждый год в третий понедельник февраля Америка отмечает День президентов. Не совсем понятный праздник для меня, но этот день не рабочий, а значит, грех не расслабиться. Мясо для барбекю, завяленная собственноручно рыба (старой доброй воблы просто не найти в городе Ангелов), пиво из частной пивоварни Кромвель и Ко и приятная возня с обустройством мастерской. Что может быть лучше для выходного дня?

Бриджид, моя милая Бриджид, чьи глаза всегда напоминали глаза ящера или дикой кошки. Женщина, способная вернуть к реальности заблудший разум и помогающая мне справляться с неминуемым. Мой психотерапевт, щедро оплаченный государством, с лицензией и четырьмя рядами сертификатов и грамот на стене. Однажды она спросила, насколько сильно американцы отличаются от русских. На тот момент я уже объездил почти все штаты и мог смело утверждать, что если отличия и есть, то лишь в городах, где всем правят технология и прогресс, но стоит свернуть в глубинку – и все изменится.

Да, есть мелочи вроде быта, привычки отстаивать законные права в суде и много чего еще, но самое главное, самое основное отличие… Это сам вопрос! Русский всегда ищет не отличия, а что-то, что роднит народы, мы ищем эти сходства и именно их ростки удобряем. А многие американцы, помешанные на лидерстве и индивидуальности, просто зациклены на поиске особых примет наподобие родинки или предпочтений в еде. Однако стоит поговорить с обычным фермером, с обычной торговкой на местном рынке, как понимаешь, что обычный человек одинаков и прост везде. Одни вопросы его заботят, одни проблемы гнетут, и на политику всем по большому счету плевать.

Вот и тогда, будучи еще не знакомым с моей Бриджид (Бриджид, моя милая Бриджид – по-другому я никак ее называть не мог просто из-за мелодичности самих слов во фразе), я думал о том, что вкалываю, словно на своей старой даче в Подмосковье. Грязная футболка с жирным пятном на груди, которое так и не смог вывести, старые спортивные шорты и легкие кроссовки на босую ногу. Самый что ни на есть дачник, только тяпки и грядок не хватает.

Совершенно забыв о времени, я и не заметил, что уже давно пора разогревать гриль и открывать запотевшую бутылку с хмельным нектаром. Солнце катилось к горизонту, играя на воде рыжими бликами, а ноги умоляли о пощаде. Я приготовил на огне нехитрый ужин, устроился у бассейна и пребывал в усталом блаженстве, переваривая прожаренное на огне мясо и запивая его через раз то пивом, то текилой, когда калитка, еле слышно скрипнув, впустила на мой одинокий праздник Али.

С первого взгляда на нее стало понятно, что она в том самом настроении, когда от слез отделяет одно неверное слово. Влажные глаза, губы, застывшие, словно высеченные из камня, и щеки, чуть раскрасневшиеся и припухшие под глазами. Я хотел сказать что-то ободряющее или, наоборот, отвлеченное, но вовремя спохватился, вспомнив главный рецепт хорошего собеседника – молчать. Так я и поступил.

Алиса безмолвно села рядом, вытянув перед собой стройные ножки в белых мокасинах. Почти обнаженные. Доступные моему взгляду полностью, за исключением тонкой полоски кожи, скрытой короткими джинсовыми шортами и торчащими из-под отворота кармашками.. Я налил ей немного текилы и поставил стакан на подлокотник лежака, на который она села. Текила тут же исчезла, и Али молча протянула стакан, явно собираясь повторить. Я повторил и, взяв пальцами дольку лайма, поднес к губам Али.

Онасняла кусок лимона губами и шумно выдохнула, словно закончила важное дело, тяготившее ее весь день. Вторая порция оставила на лице легкий румянец, но Алиса продолжала смотреть прямо перед собой с окаменевшим лицом и ледяным взглядом. Я молчал. Так бывает, случается такое в жизни, когда хочется просто помолчать, но не в одиночестве, а в компании с кем-то. Пусть даже это не самый близкий человек, главное, чтобы это молчание существовало и скрепляло в этот миг два сознания. Незримая нить, по которой струятся сочувствие, поддержка и успокоение. Зачастую большего просто не требуется.

Не знаю, сколько мы сидели молча, глядя вначале на закат, потом на чернеющее небо, а затем и на звезды… Уровень текилы постепенно опустился вниз, как ртуть в градуснике, пока в конце концов не достиг нулевой отметки. Я набросил на плечи Алисы полотенце, но она не обратила на это внимания. Прижимая к щекам сжатые кулачки, она изредка поглядывала на меня то ли с благодарностью, то ли с каким-то странным сочувствием и тяжело вздыхала.

Не было смысла гадать о причине ее состояния. Виной тому являлся мужчина, точнее не он сам, а, как это обычно бывает, крушение ее собственного представления о нем. Тут не важно, где конкретно оступился человек – приударил за симпатичной коллегой по работе или повел себя вовсе не так, как ожидала от него женщина. Главное, что ее картина мира, точнее картина конкретного человека, его образ, оказались неверны. Одни в таком случае перекладывают всю вину на мужчин, другие, более мудрые и опытные, пробуют определить, где в их рисунке фальшивый штрих. Может, просто подвела техника рисования, а может, и вовсе неудачно выбран ракурс или сам позирующий.

Я рассматривал Алису почти без стеснения и стыда, поглаживая взглядом кожу и стараясь не шевелиться, чтобы не спугнуть нахлынувшие чувства необъяснимого комфорта и какой-то детской радости от происходящего. Про себя я умолял ее остаться со мной до утра, но сказать это вслух считал невообразимой наглостью. Будто мы негласно договорились не произносить сегодня слов, а лишь молчаливо вести мысленный диалог друг с другом.

Ушла она так же молча, не проронив ни слова. Просто встала, положила на лежак полотенце и скрылась за дверцей в заборе. Я лишь успел бросить быстрый взгляд на две полоски на ее бедрах, которые отпечатались на коже в виде переплетенного узора пластикового лежака. В полумраке показалось, что Алиса незаметно для меня надела прозрачные чулки с широкой узорчатой каймой.

Позже, когда я уже был в постели, она прислала сообщение. «Спасибо». Я долго не мог уснуть, глядя на экран, пытаясь усилием воли заставить ее написать еще хоть слово и не решаясь ответить сам. На следующий день я вспоминал эту свою нерешительность с неким недоумением, но тогда, ночью, мне казалось, что я должен был молчать… Глупо, конечно, а как иначе?