Читать книгу Игра колибри - Аджони Рас - Страница 8

Хорошо помню следующие несколько дней. Они представляются мне как вклейка цветных кадров в черно-белую картину. Вот так вот сидишь, смотришь старый фильм, выгоревший и серый, с налетом времени, вроде «В бой идут одни старики», а в середине вдруг вспышка на несколько секунд, яркая и насыщенная красками. Был такой фильм «Куда приводят мечты», где главный герой бежит по полю, а трава, которой он касается, смазывается, будто масляная краска на свежем холсте. Мои дни напоминали именно такие цветные кадры.

Алису я не видел, но наш молчаливый вечер придал мне такой заряд оптимизма и вселил такие надежды, что они буквально носили меня на руках. Помню, как на следующее утро я чуть ли не вприпрыжку бежал на лекции. Помню, как все без исключения студентки казались мне красивыми и яркими и в каждой я находил что-то, напоминающее Алису. Вот глаза, кофейные и глубокие, как у нее; вот фигурка, такая же точеная, со слегка узкими бедрами и острыми коленями; а вот китаянка Синай в похожих джинсовых шортах.

В тот день, за обедом, заведующий кафедрой Дик заговорил со мной о работе, но уже через пару минут, похлопав по плечу, с улыбкой произнес:

– Смотрю, у тебя уже началась весна? – он, как всегда, щурился сквозь толстые стекла очков.

– Наверное, – неопределенно ответил я.

– Годы, они прекрасны, а любовь прекраснее всего, и совсем не важно, в какой из них она подкараулила нас, – он погладил себя по щекам, словно стараясь вернуть им румянец давно ушедшей юности. – Мне уже шестьдесят, но раз уж Господь придумал виагру, кто я такой, чтобы перечить его промыслу?

Дик рассмеялся собственной шутке, хрипло, срываясь на кашель, и я заметил, что он косится на Луизу Кетчер за соседним столиком. Слухи о них ходили давно, и, хотя разница в возрасте между ними составляла лет двадцать, Дик, по всей видимости, все еще оставался в седле.

Помню хихиканье студенток, когда я во время лекции погружался с головой в собственные мечты, а вся аудитория затихала в надежде, что я так и останусь в виде статуи до окончания занятий. В те дни огромное панорамное окно справа от кафедры интересовало меня куда больше, чем непосредственный предмет лекций. Там был ее дом, там была она…

Вечерами я бродил по магазинам, тратя заработанные деньги на лучшую одежду, какую мог найти в Пасадене. Все серое, все темно-зеленое и невзрачное переместилось на дальнюю полку шкафа, а на место старых вещей я складывал совершенно другую одежду с новыми для себя красками. Яркие футболки, много белых, но среди них несколько ядовито-красных и одна бирюзовая с акулой на спине и надписью «LA» на груди. В гардеробе прибавилось и белых рубашек вместе с парой брюк, часами, в которых я совсем не разбираюсь, и тремя парами обуви, естественно из Италии.

Все это, как мне казалось, должно было как-то выделить меня в глазах Алисы, сделать образ Адама Ласка чуточку молодежнее и привлекательнее. На лице появилась двухдневная щетина, которую мне подровняли в ближайшей парикмахерской, а заодно сделали новую прическу. Честно признаться, я хотел закрасить пробивающуюся на висках седину, но Линда, у которой я регулярно стригся в течение трех последних лет, отговорила меня.

По вечерам меня ждала мастерская. Когда надоедало вырезать объемные листочки и цветы на деревянной заготовке в виде яблока, я принимался за более основательные эксперименты. В один из дней, отправив очередное «загубленное» деревянное яблоко в специальный ящик, я начал работать над маской. Вскоре из дерева стали проступать черты лица древнеславянского старца с бородой, пышными усами, окаймляющими рот, словно водопад, огибающий валун. С ножом в руках, сделанным из добротной стали, я был поистине счастлив, отсекая от заготовки тонкую стружку лишнего дерева. Художники рисуют кистями, я же рисовал ножом и стамесками.

Думал ли я тогда о ней? Да, думал, и довольно часто, но то были мысли, смешанные с надеждой, поэтому они приятно согревали сердце и не тяготили сознание. Я жил в предчувствии чего-то радостного, предвкушая эмоции близости с Алисой как что-то неизбежное и решенное в самой небесной канцелярии.

19.02. Пятница

Все те дни я спал в гостевой спальне первого этажа, ожидая, когда привезут кровать в мою комнату. Как оказалось, ночевать там довольно удобно для холостого мужчины, заказывающего доставку ужина на дом. Кухня рядом, до телевизора и мастерской рукой подать. Помню, тогда мне особенно понравились панчетта и цезарь с настоящим соусом, золотистым от яичных желтков и с ярким вкусом пармезана. Панчетта, отдаленно напоминающая привычное сало с внушительной прослойкой мяса, отлично подходила для употребления с хлебом либо для жарки с картофелем.

Каждый вечер я покупал хрустящий хлеб в «Торро Бьелле» и по дороге домой обязательно съедал румяную корочку, запивая холодным и жирным молоком. Такое действо дарило неописуемую радость победы над почти забытой детской проблемой – принести домой целый и невредимый хлеб. Я хорошо помню, как меня, тогда еще пятилетнего ребенка, отчитывали за то, что я уминал корочку, пока возвращался домой! А теперь я мог делать это осознанно и безнаказанно прямо здесь, в Пасадене, где никому нет до этого дела и никто не обращает внимания на радостного мужчину, жующего хлеб в тени старого апельсинового дерева.

Помню я и первую ночь, проведенную в спальне второго этажа. Обычная ночь с россыпью звезд и еле уловимым запахом океана, который угадывался при каждом порыве прохладного ветерка. Уставший, после долгой работы в мастерской, я поднялся наверх, чтобы без промедления рухнуть на новую кровать, но тут же замер посреди темной комнаты, внезапно осветившейся светом из окна напротив. Алиса! Ее комната! Она переехала в родительскую спальню, шторы которой всегда были плотно задернуты, поэтому я совершенно забыл, что за черным зевом окна напротив вообще существует жизнь.

Теперь же окно было открыто, и лишь слегка сдвинутые полупрозрачные занавески, будто сонные веки, виднелись в нем. Захваченный видом ее спальни, я стоял не шевелясь, разглядывая то, что так хотел увидеть воочию. Кровать, точнее часть кровати, за ней шкаф с зеркальными дверцами, в которых отражается вся спальня, даже невидимый мне уголок с маленьким столом и полкой с книгами.

В следующий миг дверь у изголовья кровати, которую я не заметил сразу, открылась и из нее вышла Алиса, обнаженная, раскрасневшаяся после горячей ванной. Ее шоколадная кожа теперь отливала благородной и начищенной до блеска бронзой. Я впивался глазами в каждую впадинку ее легкого тела, любуясь вздымающейся вслед за руками грудью, точеной и похожей на молодое яблоко, так что внизу, где обычно бюстгальтер подхватывает ее, нет даже намека на складочку.

Низ живота, словно скульптурное эхо мужской ладони, блестел в свете ламп, и чуть выше играла бликами серьга. Она проколола пупок, но сейчас это не показалось мне чем-то возмутительным, скорее наоборот.

Она стояла перед зеркалом, вобравшим в себя весь ее образ, а я ловил взглядом все изгибы, такие близкие и такие желанные в этом ночном моем одиночестве. Всего несколько метров отделяло меня от теплоты ее кожи, но эти метры были длиною в целую жизнь. Все, что я так старался забыть, старался выкинуть из головы, теперь уже безудержным потоком вырывалось из запечатанной души, толкая, буквально призывая меня действовать.

Я стоял как вкопанный, пока в ее окне не погас свет и Алиса, оставаясь полностью нагой, не порхнула (так мне казалось) под легкое одеяло. Только тогда я смог сдвинуться с места, хотя еще долго лежал, вспоминая увиденное и раз за разом в мыслях прикасаясь к ней, к этой коже цвета горького шоколада с отливом спелой бронзы.