Читать книгу Кошки не всегда молчат. Ведьмовской роман - Алекс Гарр - Страница 7

1

Рике исполнилось восемь, когда родился Улаф. За полтора года, что Ирма жила с ними, она уже привыкла к новой женщине в доме, хотя ни разу не назвала ее «мамой». Да и сама Ирма была ласкова к падчерице, так рано оставшейся без матери. Но свой ребенок – это свой ребенок.

В день, когда отец привез Ирму из клиники с маленьким одеяльным свертком в руках, Рике взревновала, закрылась в своей комнате, и не хотела никого видеть. Ирма, занятая материнскими заботами о младенце, не обиделась. Она понимала чувства своей приемной дочери. А чуть погодя отец постучался к Рике и поговорил с ней. Вскоре девочка вышла к родителям и впервые взглянула на братика.

Улле рос, как все младенцы, – с ночными бдениями, плачем и газиками, с узнаванием родных лиц и забавным лепетом. Он смешно ползал по полу – подогнув одну ножку и вытянув другую, быстро загребал руками и стремительно перемещался по дому. Когда брат в первый раз пошел сам, он бегал по гостиной от стола к дивану, смеясь, а Рике страховала его, чтоб не упал.

Он разбрасывал игрушки сестры и рвал ее книжки. Рике иногда выходила из себя, но не срывалась на брате. Если становилось невмоготу, она колотила подушку у себя на кровати.

Шло время, и девочка уже не представляла себе времени, когда Улле еще не было в их жизни. Приходя из школы, Рике посвящала младшего брата в тайны букв и цифр. Преисполненная гордости, она объясняла Улафу, почему небо синее, отчего бывает прилив, что такое звезды и как устроен человеческий организм.

В четыре Улле освоил двухколесный велосипед и шустро колесил на нем по участку и детской площадке. Мальчик рос активным и любознательным. Дружелюбие и легкий характер помогли ему обзавестись множеством друзей в садике и среди соседских детей.

Улаф живо интересовался всем, что работает и движется – часами, механизмами, автомобилями, поездами. Отец водил их с Рике в Технологический музей, и там мальчик долго мог разглядывать, как крутятся шестеренки, цепляются друг за друга зубчатые передачи, разжимаются пружины или ходят поршни. Особый восторг у него вызвала постоянная экспозиция «Механизмы Леонардо», где воссозданные по чертежам великого италийца машины можно было трогать, и делать с ними все, на что хватало фантазии.

– У нас хороший потенциал, – посмеиваясь, говорил Ларс Тьоре.

В тот субботний летний лень с утра ярко светило солнце. Отец был на работе в порту, Ирма и Рике, в шортах и топиках, копались во дворе на клумбе, высаживая купленную на днях новую рассаду. Девочка помогала Ирме, подавая картонные горшочки. Колхикумы, объясняла Ирма, красивые неприхотливые цветы, а зацветут они в сентябре, когда большинство растений уже сбрасывают листву. Улле играл под росшим за домом старым дубом, катая свои машинки.

Часам к одиннадцати небо быстро затянуло облаками, поднялся ветер, с каждым получасом становившийся сильнее. Неподалеку громыхнул гром. Ирма сняла перчатки и вздохнула.

– Гроза будет. Ри, сполосни, пожалуйста, инструменты, и убери их в сарай, а я приберусь на клумбе и дорожке. Улле! – повысила она голос. – Собирай игрушки и давай-ка в дом!

– Сейчас, мам! – отозвался Улаф. Он бросил свои машинки и забрался на качели, которые отец приладил на нижнюю ветвь дуба, удобно отходившую от дерева под прямым углом на высоте пары метров. – Минутку покачаюсь!

– Быстренько! А то сейчас как ливанет!

Рике помыла садовый инструмент из шланга и занесла его в сарай. Поэтому удара молнии она не видела. Только сарай на мгновение перестал существовать, превратившись в ослепительное белое сияние. Раскат грома был такой силы, что девочка повалилась на пол, как куль муки, не выпустив из рук грабельки и лопатку. Что-то слышать снова она начала только минут через пятнадцать, и страшного крика Ирмы не слышала тоже.

Оглушенная Рике выбралась из сарая. Старый дуб дымился. Его верхушка была раскурочена, и там догорали ветки. У дерева, над лежащим навзничь Улафом, склонилась Ирма. Рике подбежала к ним.

Брат был неестественного серо-зеленого цвета. Ирма щупала пульс у него на горле. Затем она подхватила Улафа на руки и побежала в дом, кинув на Рике безумный взгляд. Девочка словно в ступоре поплелась за ней.

Ирма уложила сына на диван и уже кричала в телефон:

– Ню Сандвиксвьен, семьдесят восемь! Молния ударила в дерево, пострадал ребенок! Да, да! Жив! Умоляю, быстрее! Да, я поняла!

Она опустилась на колени возле дивана, просунув правую руку под лопатки сына, а левой зажав ему нос. Голова Улафа запрокинулась, рот открылся, и Ирма вдохнула ему воздух рот в рот. Грудь мальчика приподнялась, и опустилась, когда Ирма оторвалась от его рта.

– Ри, намочи полотенце холодной водой и сюда! – выдохнула она.

Рике побежала на кухню, и вернулась с мокрым полотенцем. Ирма положила его Улафу на лоб, и еще несколько раз выдохнула ему в рот, одновременно надавливая правой рукой на грудь сына.

На улице послышалась сирена скорой.

Рике впустила врачей. Осмотреться им хватило нескольких секунд.

– Отойдите! – приказала Ирме подтянутая женщина средних лет. Медики открыли принесенный им чемоданчик. Смуглый высокий брюнет подвинул стол к дивану, поставив на него чемодан, а женщина достала два металлических диска с ручками. От них к чемоданчику тянулись закрученные в спираль толстые провода.

– Разряд! – бросила женщина. Смуглый парень нажал кнопку в чемодане, и Улафа зримо тряхнуло.

– Еще разряд! – повторила женщина-медик. Улафа снова тряхнуло, и он с громким хрипом сделал вдох.

– Есть сердцебиение! – торжествующе произнесла реаниматолог. – Вы мама мальчика? – повернулась она к Ирме.

– Да, я мама, – плачущим голосом отозвалась Ирма. По ее щекам катились крупные слезы.

– Поедете с нами. После поражения молнией необходима госпитализация. Где отец?

– Я сейчас позвоню, он на работе…

Доктор собрала чемоданчик, и смуглый парень унес его в машину. Улаф дышал, но еще не пришел в себя. Ирма сбивчиво говорила по телефону.

– В машину! – скомандовала врач. Ирма подхватила сына на руки. Рике замерла в дверях, не зная, что ей делать.

– Жди папу, – обернулась к ней мачеха. – Он скоро приедет.

Рике молча кивнула. Больше она никогда не видела прежнего веселого и активного брата. Домой вернулся, казалось, совсем другой ребенок.

Улаф и Ирма провели в больнице два дня.

Вечером воскресенья Улле пришел в себя.

В понедельник Рике смотрела через окно платы, как брат лежит на кровати, уставясь в потолок. К руке его тянулась трубка капельницы. Ирма сидела рядом в кресле, забывшись коротким сном.

– Врачи говорят, тяжелое повреждение коры мозга, – тихо сказал отец, положив Рике руку на плечо.

– Он поправится?

– Никто не может сказать ничего определенного…

Ларс разбудил жену, отправив ее домой вместе с Рике.

– Тебе нужно отдохнуть. Езжай домой, – просто сказал он.

Ирма послушалась, но вечером снова поехала дежурить у постели сына.

Утром во вторник осунувшийся Ларс Тьоре открыл калитку перед женой и сыном. Под глазами у Ирмы залегли черные тени.

Мать держала Улафа за руку, хотя шел он сам. Мальчик двигался вяло, как бы нехотя. Глаза его, раньше живые и острые, все подмечающие, теперь блуждали из стороны в стороны, время от времени замирая на чем-то своем.

Рике подбежала к ним, и обняла Ирму и брата. Мачеха со всхлипом погладила ее по голове, а Улаф не обратил на сестру никакого внимания.

Улаф часто понимал, что ему говорят, послушно ел, ходил в туалет, хотя мог сходить и под себя. Изредка он «включался», и почти становился прежним Улафом. Почти… Но подавляющую часть времени мальчик пребывал в своем мире, причем никто даже не знал, есть ли он вообще, этот мир. В такие моменты, если его испугать, или даже если просто случилась неожиданность – например, пища оказалась слишком горячей, то мальчик мог впасть в истерику надолго – кричать, брыкаться, прятаться. Или же – чаще – впадал в кататоническое состояние, похожее на кому. Он забыл, или ему просто стали неинтересны все его прежние увлечения. «Овощ», называли таких людей за глаза. И, хотя «овощ» ходил, и даже порой соображал, но из жизни он выпадал совершенно.

Начались хождения по врачам. Даже ездили в Дойчланд к светилам европейской медицины, а в Медицинском университете делали видеоконсилиум с докторами из Соединенных Государств.

Светила и профессора разводили руками. У Улафа диагностировали травматическое расстройство аутического спектра, но большего сказать не могли. Сам мальчик информации тоже не добавлял. Единственная надежда, говорили врачи, на то, что растущий организм со временем преодолеет последствия электрического шока и восстановит поврежденный мозг. Но надежда была слабой.

Ситуацию осложняло и то, что методы лечения аутизма, зарекомендовавшие себя, в случае Улафа не годились. Он продолжал ходить в свой садик неподалеку от школы Рике. Девочка отвозила туда брата, когда сама ехала на уроки.

Родители все меньше говорили о новых разработках в области преодоления аутических синдромов. Рике было так жалко брата, что порой она ночью ревела в подушку. А утром успокаивала себя – хорошо, хоть жив остался.

В Нордланде дети идут в первый класс в год своего шестилетия. Воспитатели садика рекомендовали оставить мальчика в подготовительной группе еще хотя бы на год. Улучшение было маловероятно, но вдруг?..

2

Все на свете было тканью.

Не какой-то там «тканью мироздания», придуманной людьми с богатой фантазией, а обычной тканью – сотканной из цветных нитей. Если присмотреться, видно было, что нити тоже сплетены из тончайших цветных ворсинок. Цвета были столь глубоки и насыщенны, что казались реальнее всего остального, и было их столько, что не сосчитать.

Все предметы, люди, да и сам мир лежали на этой ткани, катались по ней туда-сюда. Чем тяжелей был предмет или человек, тем глубже он продавливал ткань, и тогда близлежащие предметы и люди скатывались к нему, в его углубление. Наблюдать за этим было интересней всего на свете.

Последнее, что он помнил из прошлой жизни – старый дуб, качели, вспышка… а потом открыл глаза – и погрузился в тканевый мир цветных тягуче-быстрых нитей. И прошлое так быстро ушло, что казалось совсем ненастоящим, и вспоминать о нем не хотелось. Хотя порой оно без спроса влазило само.

А ткань, казалось, ткала себя. Нити тянулись отовсюду, соединяя между собой ранее не связанные вещи, или вдруг обрывались, и связь пропадала.

Сотканные из цветных светящихся нитей предметы иногда обретали объем, тускнели, и превращались в прошлую жизнь – маму, папу, Рике или комнаты его дома. Они могли обернуться зубной щеткой или унитазом, игрушкой или внезапным пронзительным звуком, вкусом супа или его именем. Потом они снова становились кусками ткани. Изо рта у людей выходили цвета, которые сплетались с цветами других людей и предметов, образуя причудливые комбинации.

Ткань время от времени рвалась, образуя прорехи, которые быстро затягивались или долго зияли дырами – большими и не очень. В дыры могли проваливаться люди или предметы, причем часто задолго до образования прорехи уже было понятно, кто или что в нее попадет.

В ткани жили существа, которых Улаф раньше не мог видеть. Некоторые маскировались под нити, какие-то выглядели, как кусочки ткани, или вообще как блики света. Эти существа, как и сами нити, пахли. Пахли тоже по-разному – приятно, обычно, а порой и отвратительно. Существа не видели Улафа, но почему-то обходили его стороной.

Иногда в вышине, или посреди ткани, или даже под ней проявлялись огромные светящиеся клубки – размером с дом. А то и с целый город. Они были чаще всего одноцветные, ярко сияющие. Выпускали и вбирали в себя нити, жили своей жизнью, исчезали, растворяясь в ткани, а могли и подолгу маячить над границей видимого.

По нитям можно было путешествовать – так далеко, как Улафу хотелось. Если внимательно присмотреться к любой нити, то становилось видно все, с чем она соединяется, и эти связи вели все дальше и дальше.

Мальчик наблюдал, как нити отдергивались от сплетенного из них контура человека, и этот контур быстро осыпался прахом. Нити стремительно вытягивались из здания, и здание превращалось в груду кирпича и клубы пыли, медленно оседающие на руины. Куски ткани накладывались друг на друга, и там появлялось что-то новое, чего еще не было.

В прошлой жизни, оказалось, тоже были существа, для которых существование ткани мира не являлось тайной – кошки. Они говорили между собой языком запахов и цветов, которыми окрашивались издаваемые ими звуки. Поняв, что Улаф тоже видит это великолепие, кошки было заинтересовались мальчиком, но довольно быстро перестали любопытничать – ведь Улаф только смотрел, и никак не влиял на ткань.

3

Единственное, на что Улле реагировал практически как обычный ребенок, были мультики. Почему-то Рике это совсем не удивляло.

Когда на экране начинали проказить рисованные герои, глаза мальчика фокусировались на экране, и брат становился похож на себя прежнего. Жаль, что этого можно было добиться только таким способом. Но зато включенный детский канал давал надежную гарантию, что Улаф будет сидеть на месте, пока его старшая сестра занята своими делами.

В мире цветных нитей время от времени появлялось окошко из прежней жизни. Все дети любят мультфильмы, и Улаф Тьоре не был исключением. В первый же день, когда мальчик с Ирмой приехали из больницы, Рике по привычке включила телевизор и нажала кнопку детского канала. Брат уже через несколько секунд оживился, залез на диван и уставился в телек. Но надежда умерла так же быстро, как и появилась. Улаф не реагировал ни на что, кроме мультиков, и в остальном был так же отрешен и недоступен.

Для Улафа это выглядело иначе. Перетекающие цветные нити раздвигались, и в образовавшемся окне появлялись знакомые герои – Стури и кораблик Элиас, полицейский автомобильчик Плодди, Солан и Людвиг, и другие любимые нордландскими детьми герои. Это было ничуть не скучнее, чем тканевый мир. Только вот через время окошко всегда закрывалось, и мальчик снова уплывал по течению цветов и красок.

Однажды он вгляделся пристальнее – и за окошком с мультиком обнаружилась другая ткань, полупрозрачная, похожая на туман. Так Улаф впервые увидел подкладку.

Подкладка тоже оказалась везде. Даже в моменты, когда он ненадолго оказывался в прежней жизни, подкладка не пропадала. Она пряталась в стенах и под полом, по прозрачным линиям пульсировали слабые сполохи тусклого белого свечения.

Это свечение зажигало лампы на потолке и включало телевизор. Запускало стиральную машину и компьютер Рике. От него холодил холодильник и горячела плита.

Когда Улаф привык видеть этот свет, он сделал новое открытие. Подкладка, как и ткань, тоже пронизывала все. Только увидеть ее без подготовки было намного труднее, чем яркие цветные нити. Прозрачные линии подкладки тянулась к телефонам родителей и Рике, даже когда они просто лежали без дела. А когда по ним разговаривали, эти линии прямо-таки набухали светом.

4

Последнее время Улафа смутно тревожился. Хотя, если бы вы увидели этого ребенка, вряд ли вы бы так решили. Его отсутствующий вид как бы говорил: мне вообще нет дела до этого мира, шли бы вы все подальше. Никто не знал, в каком насыщенном пространстве на самом деле существует Улаф Тьоре.

Тревожное ощущение началось с запаха. Он маячил на границе сознания, изредка напоминая о себе, но постепенно становился сильнее. Мальчик несколько дней вспоминал, где он раньше мог чувствовать такой запах. И вспомнил: однажды, когда они с родителями были в зоопарке, смотритель показывал, как кормят змей. Он открыл клетку с мышами, и кидал маленьких серых зверьков в террариум, где рептилии наслаждались своей трапезой. Улаф ощутил, как пахнет мышами, еще когда они сидели в своей клетке. Мыши пока не знали, что их ждет, и это был запах тревоги. Когда они попадались на глаза змее, запах резко усиливался – это уже был запах страха.

Вот такой серый запах некоторое время назад стал иногда перебивать остальные запахи тканевого мира. С чем это было связано, Улаф не знал.

Поразмыслив, мальчик вспомнил, что на мышей охотятся кошки. Несколько этих животных частенько околачивались в окрестностях садика, где Улле проводил будние дни. Он немного подумал, как привлечь внимание кого-нибудь из них, потом поднял руку и дернул за ближайшую цветную нить. Входившая в игровую комнату Ульрика – одна из воспитательниц, споткнулась на ровном месте, и плюхнулась на четвереньки, вызвав веселый смех детей. Улле понял принцип. Улучив момент, когда одна из кошек прогуливалась неподалеку, Улаф дернул за ведущую к ней нить ярко-желтого цвета. Кошка свалилась с забора в кусты и, страшно оскорбленная, ретировалась, не став вступать с мальчиком ни в какие разговоры.

На следующий день Улле приметил большого рыжего котяру, который шел по своей нити, лениво помахивая хвостом. В этот раз мальчик осторожненько потянул за нить, и кот обратил на него внимание. Улаф показал коту запах. И кот заинтересовался. На следующий день он привел еще и худую черную кошку – показать ей Улафа. Но коты ничего не ответили мальчику об источнике запаха, и через пару дней совсем пропали.

В тот день, когда Рике с Улафом попались шайке Валета, серый запах стал преследовать мальчика, как только они вышли из школьных ворот. Улаф пропустил все самое интересное, пребывая в обычной прострации, но одно он помнил четко: запах совершенно пропал, когда он оказался радом с картинкой, которая изображала женщину с младенцем. Руки сами потянулись взять ее с собой.

С тех пор мальчик старался помнить про картинку. Рядом с ней никакого запаха не было, и никакой тревоги тоже. Улаф прятал ее в карман, выходя из дома. В тот день, когда он впервые про нее забыл, все и случилось.

Первая волна серого запаха накатила на него на трамвайной остановке, однако Рике быстро втащила брата в трамвай, спасаясь от сумасшедшего. Там запах почти пропал, но возле школы снова усилился. Улле слабо трепыхался, только взволнованная сестра не обратила на него внимания.

В садике запах тревоги был сильный и устоявшийся. Улаф беспокойно слонялся из угла в угол, приводя воспитателей в замешательство. К концу дня мальчик уже почти привык к запаху, но тут появились кошки.

Глаза Улафа как раз скользили по ближним участкам ткани, когда рыжий кот дернул за одну из ведущих к Улле нитей. Он сразу увидел их – кот и его черная кошка сидели на соседней улице, наблюдая за мальчиком.

От кота довольно резко пахло – ароматом матерого уличного зверя. Это и было его кошачье имя – резкий запах. Кошка же пахла чем-то почти домашним, но не совсем, так пахнет старый нежилой чердак, залитый солнечным светом. И ее так и звали – мягко и тепло. Улаф еще не очень разбирался в кошачьем языке.

Кошки могли говорить – не так как люди, по своему, но довольно понятно. Люди не понимали их языка, потому что не могли видеть всего того, что видели звери, а это было важной частью общения.

Они дали понять, что Улаф нужен им. «Зачем?», спросил мальчик. «Пойдем с нами, и мы тебе покажем», ответил кот. «Я не могу выйти, дверь заперта». «Скользни по нити, ты разве не умеешь?», удивилась кошка.

Когда на пару минут в игровой комнате вдруг не оказалось ни одного воспитателя, Улаф уже был готов. Он прошел в раздевалку и быстро оделся – если ему что-то требовалось, он совсем не был тем погруженным в себя «овощем», которым его привыкли воспринимать. Родители и Рике точно не устояли бы на ногах, увидь они эту картину.

Потом мальчик стал перед дверью, вытянул руки и шагнул вперед. Сторонний наблюдатель увидел бы, что Улаф исчез – и сразу появился с другой стороны двери садика. А вот Улаф для себя никуда не исчезал. Он выбрал сплетение темно-зеленых нитей, стал на них, и скользнул сквозь дверь.

Это было не то, чтобы неприятно, но неправильно. Мальчик решил, что впредь не станет пользоваться этим способом прохождения сквозь двери, ну, может, только в самом крайнем случае.

Быстро пройдя через школьный двор, Улаф вышел на улицу. Коты не собирались его ждать – их хвосты уже исчезли за углом дома. Мальчик зашагал в ту сторону, разглядывая тканевый мир. Что интересно, кошки в нем выглядели так же, как и в обычном.

Быстрая прогулка вывела их на Пристань.

«Что вы мне хотели показать?», спросил Улаф.

«Смотри», сказала кошка.

Мальчик оглядывался, пытаясь понять, на что указывают коты. Те задрали морды вверх, и было не очень понятно, на что смотреть. Сквозь тканевый мир и его яркие нити слегка просвечивала подкладка световых импульсов, кое-где тусклыми пятнами проступал мир прежний. Не было ничего нового, чего Улаф бы еще не видел.

«Куда же смотреть?», переспросил он.

«Вверх», раздраженно ответила кошка, дергая ухом. «Смотри вверх».

Улаф тоже задрал голову к небу.

Там мигали импульсы подкладки, цветные нити тянулись сквозь сияющие облака. И было в небесах что-то еще…

Как на картинке со спрятанным персонажем, которого сначала не видишь, а когда обнаружил – удивляешься: где же ты был раньше? В небе проступали, проявлялись темные широкие полосы, не просто полосы – это были целые реки, и мальчик удивился, ведь до этого момента он тоже совершенно их не замечал. Было очень странно – как можно было их не видеть?

Они на глазах наливались чернотой. Текли и струились, совсем, как цветные нити тканевого мира, вот только они были гораздо больше и шире, целые потоки черноты. С разных сторон черные реки стекались к городу и извергались на него мрачными водопадами в нескольких местах. Их масса таяла, не долетая до земли еще довольно высоко. Обрывки и клочья мрачной субстанции разносило ветром.

«Что это?», спросил Улаф изумленно.

«Изнанка ткани», хмуро сказал рыжий кот. «Теперь ты видишь?».

«Да», ответил мальчик. «Для чего она, зачем?».

«Такое бывает, когда намечается плохое. Очень плохое», пробурчал кот. «Пойдем за нами, мы отведем тебя еще в одно место».

«Куда?».

«Там ты дождешься свою сестру», мягко ответила кошка. «Иди за нами».

Улаф снова зашагал за зверями, оглядываясь на страшноватую «изнанку».

Они быстро прошли несколько перекрестков. Никто не обращал внимания на мальчика и двух котов, бегущих вроде бы каждый сам по себе.

С одного из «водопадов» изнанки в трех-четырех кварталах от них что-то свалилось вниз. Мальчик не разобрал, что это было. Крупная штука. А коты вообще не обратили внимания.

Но через несколько секунд они встретились с этим «чем-то» нос к носу.

«Сюда», сказала кошка, и они с котом легко перепрыгнули невысокий белый заборчик одного из домов. Дом как дом, такой же, как и все остальные на улице. Пока Улаф шел к калитке, краем глаза он уловил быстрое движение слева от себя.

Он посмотрел туда и оторопел. По улице, быстро перебирая жучиными лапами по цветным нитям, проносясь сквозь деревья и столбы, к нему неслось нечто ужасное.

Существо, похожее на коричневого червяка с ножками, размером с крупную собаку, извиваясь быстро двигалось прямо к мальчику. Раздался громкий стрекот. Улаф не понял, чем стрекотал червяк, но тот поднял переднюю часть, и на брюхе у него открылась пасть с десятками шевелящихся жвал. Сомнений не было – мальчик видел тварь, и эта безглазая тварь видела его.

Издав сдавленный крик, Улаф шмыгнул в калитку, которая, к счастью, была не заперта. Он пробежал вдоль беленой стены дома, повернул за угол, и налетел на большие разросшиеся кусты, которыми в изобилии был усажен задний двор. Мимо него двумя молниями метнулись кошки.

Червяк уже был во дворе, и звери бросились на него с двух сторон. Со стороны показалось бы, что кошки дерутся друг с другом – с визгом, мельканием лап и летящими клочьями шерсти. Но Улаф видел, как не ожидавший нападения червяк машет своими лапами и щелкает жвалами на кошек. Когти и клыки животных оставляли на коже твари глубокие раны, ошметки плоти разлетались в стороны и таяли, черной субстанцией впитываясь в почву.

Но и тварь не оставалась в долгу, царапая животных жучиными ногами с крючками на концах. Набравшись храбрости, мальчик схватил ветку, лежавшую на земле, и двинулся к месту драки.

Тварь поняла, что перевес не на ее стороне. Добыча, казавшаяся столь доступной, вдруг обзавелась союзниками, и уже не собиралась сдаваться. Червяк попятился, отступил за угол дома, и задал стрекача. Звери, выгнув спины, преследовали его до забора.

«Что это было?», спросил их мальчик.

«Мне пора», сказала кошка, пропустив его вопрос мимо ушей. «Бьет-В-Нос побудет тут с тобой».

И она проскользнула через приоткрытую калитку обратно на улицу.

Улаф обрадовался, что он разобрал имя хотя бы одного из его новых знакомцев.

«Что это было, Бьет-В-Нос?», снова спросил он кота.

Рыжий зверь уселся на садовой дорожке, зализывая царапины. Мальчик сел рядом с ним.

«Это существо изнанки», через некоторое время отозвался кот.

«Он что, хотел напасть на меня?».

«Ты увидел изнанку, а это значит, что существа изнанки теперь тоже видят тебя».

«Это опасно?».

«Не думаю. Это существо решило, что может тобой поживиться, но теперь все такие твари знают, что с тобой лучше не связываться. Благодаря нам». И кот прищурился на Улафа так, что это сильно смахивало на довольную улыбку.

«А если они нападут, пока я сплю?».

«Если ты спишь, то ты их не видишь. А значит, они не видят тебя. И вообще, меньше думай об этом. Ты под защитой».

И кот кивнул на левое плечо мальчика.

«Что там?», опять настал черед удивляться Улафу.

Кот прекратил вылизываться и залез к нему на руки.

«Мы, кошки, много чего видим», туманно изрек он, устраиваясь поудобнее. «Давай, зови сестру».

– Как? – мальчик даже не заметил, что произнес это вслух.

«Ооо», протянул Бьет-В-Нос. «Всему тебя надо учить, прямо как дитя малое».

«Я и есть дитя малое», обиделся Улле.

«Я в твои годы… А впрочем, ладно», передумал кот. «Цепляйся за подкладку, тянись к сестре, и показывай, что ты здесь».

Улаф попробовал. «Вот так?», спросил он кота.

«Ага», зевнул рыжий зверь. «Теперь подергивай потихоньку, и нить выведет ее к нам».

Они просидели несколько минут.

– Улле! Братик! – раздалось неподалеку.

Из-за дома появилась растрепанная Рике. Глаза у нее припухли от слез.

«Вот теперь и мне пора», буркнул кот.

И шмыгнул в кусты.

Старшая сестра бросилась к мальчику, смеясь и плача от облегчения.

А Улаф опять скользнул в свой цветной мир, даже не узнав, что еще никогда с «момента молнии» он не был настолько близко к возвращению в мир прежний.