Читать книгу Ущелье дьявола - Александр Дюма - Страница 9

Тот же незнакомец, который говорил с Францем и Отто, обратился теперь к нашим друзьям.

– Вас зовут Юлиус Гермелинфельд? – спросил он у Юлиуса.

– Да.

– А вы Самуил Гельб?

– Да.

– Вы состоите в Тугендбунде и потому обязаны нам повиноваться.

– Так.

– Вы видели сейчас двух студентов, которые только что вышли отсюда, и слышали их имена? Они вызовут вас на дуэль. Вы будете биться с ними. Вы – лучшие дуэлянты во всем гейдельбергском университете. Убивать их не следует, достаточно тяжело ранить. Согласны ли вы повиноваться?

– Я согласен, – ответил Юлиус.

– Хорошо, – произнес таинственный незнакомец. – Ну а вы, Самуил Гельб, вы колеблетесь?

– Я? Да. Я раздумываю о том, что вы сейчас обращаетесь к нам точь-в-точь с таким же требованием, с каким только что обращались к тем двум, и тщетно пытаюсь уяснить, зачем вы натравливаете двух своих на двух своих же. До сих пор я думал, что Тугендбунд был основан для чего-то серьезного, а не для того, чтобы устраивать петушиные бои.

– Дело идет не о розыгрышах и развлечениях, – возразил на это представитель старшин, – а о том, чтобы покарать виновных. Мы не обязаны давать вам никаких объяснений. Но будет полезно, если вы поймете причины нашего решения. Нужно избавить союз от двух мнимых братьев, от предателей. Союз оказывает вам честь, делая вас орудием своей мести.

– Но позвольте, так кто же мстители – они или мы? – спросил Самуил. – Кто поручится, что вы от них, а не от нас желаете избавиться?

– Ваша совесть. Мы хотим покарать двух предателей, и вы сами лучше, чем кто-либо другой, должны знать, вы или не вы эти предатели.

– А вы разве не можете ошибочно считать нас предателями?

– О, наивный брат! Если бы мы эту дуэль устраивали против вас, стали бы мы показывать вам ваших противников? Сделали бы вас тайными свидетелями переговоров с ними? Мы отдали бы им приказ тайно, они бы вас оскорбили и вызвали на дуэль; вы люди храбрые, вы приняли бы вызов и дрались бы с ними, и вам осталось бы совершенно неизвестным наше участие в этом деле. Но ведь мы поступили иначе. Мы предупредили вас заранее. Вы были в отпуске на родине, когда наш курьер доставил вам вызов на двадцатое мая, убедив при этом, чтобы вы хорошенько поупражнялись в обращении со шпагой, так как двадцатого мая вам предстоит бой на смерть. Согласитесь, что это никак нельзя считать ловушкой.

– Но если Франц и Отто предатели, то почему же вы приказываете их только ранить, а не убить? – спросил Самуил.

Человек в маске минуту оставался в нерешительности, потом, обменявшись какими-то таинственными жестами со своими товарищами, он сказал:

– Ну, слушайте. Мы хотим, чтобы вы избавились от всяких сомнений. И, хотя устав наш требует от вас полного повиновения, мы тем не менее готовы все вам разъяснить. Семь месяцев назад был подписан Венский трактат. Франция торжествует. В настоящее время во всей Германии противостоят друг другу только две реальные силы: император Наполеон и Тугендбунд. Официальные правительства Австрии и Пруссии согнули шеи и подставили головы под сапог победителя. Тугендбунд же продолжает свое дело. Там, где шпага перестает действовать, начинает действовать нож. Фридрих Стапс пожертвовал собой, его кинжал едва не сделал из Шенбрунна алтарь независимости. Он погиб, но кровь мучеников освящает идеи и порождает преданность долгу. Наполеон это знает и не сводит глаз с нашего союза. Он распорядился шпионить за нами. Отто Дормаген и Франц Риттер продались ему. Мы имеем неопровержимые доказательства. Пользуясь своим членством в союзе, они рассчитывают присутствовать на общем собрании первого дня, для того чтобы узнать, какие будут приняты решения, а затем продать их Наполеону. Надо помешать им. Но как это сделать? Убить их, скажете вы? Но наполеоновская полиция поспешит заменить их другими. А между тем в наших интересах знать шпионов, для того чтобы не доверяться им и в случае надобности сообщать через них врагу ложные сведения. Поэтому-то нам нет никакой выгоды убивать их. Достаточно серьезной раны, которая на несколько дней уложит их в постель, а когда они выздоровеют, собрание уже состоится. Для пущей надежности мы отвели им роль зачинщиков. Таким образом, они ни о чем не подозревают и будут сообщать французам то, что мы найдем полезным им доверить. Теперь вы понимаете, почему мы поручаем вам только ранить их?

– Ну, а если не мы их, а они нас ранят? – осведомился Самуил.

– Тогда закон о дуэлях вынудит их в течение нескольких дней скрываться, а мы в это время через наших влиятельных друзей постараемся организовать законное преследование. Их арестуют и продержат под арестом по крайней мере две недели.

– Да, конечно, в обоих случаях выгода будет на стороне… на стороне Тугендбунда, – заметил Самуил.

Шестеро в масках жестами выказали нетерпение. Тот из них, который до сих пор говорил, продолжил речь, но на этот раз гораздо более суровым тоном:

– Самуил Гельб, мы дали вам разъяснения, хотя могли просто приказать вам. Больше говорить не о чем. Подчиняетесь вы или нет?

– Я не говорю, что отказываюсь. Но, – прибавил Самуил, решившись наконец высказать свою тайную мысль, – мне кажется несколько странным и даже немного унизительным, что Тугендбунд дает нам такое ничтожное поручение. Можно подумать, что нас не очень-то ценят и не очень-то берегут. Я выскажусь совершенно откровенно: гордость побуждает меня думать, что я стою несколько больше того, во что меня ценят. В Гейдельберге я первый, а в союзе я все еще на третьей ступени. Я не знаю, кто вы, но охотно верю, что среди вас есть люди значительно лучше меня. Я охотно преклоняюсь перед тем, кто говорил от вашего имени и чей голос, как мне кажется, я уже слышал сегодня вечером. Но мне и казалось, что вы могли бы найти для нас задание посерьезнее, что вы пускаете в дело руки там, где надо было бы действовать головой. Я сказал, что хотел. Завтра я выполню ваш приказ.

Тут один из семи, тот, который сидел на возвышении и до сих пор был молчалив и неподвижен, медленно произнес:

– Самуил Гельб, мы тебя знаем. Тебя приняли в Тугендбунд после надлежащих испытаний. Быть может, то, что теперь готовится, является новым испытанием? Мы знаем твой глубокий ум и твою крепкую волю. Ты можешь и хочешь. Но тебе недостает души, веры, самоотречения. Самуил Гельб, ты вызываешь у меня опасение, что, вступив в наши ряды, ты руководствовался не жаждой всеобщей свободы, а своим самолюбием, что ты не стремишься с нами к общей цели, а только хочешь воспользоваться нашей силой ради собственных интересов. Но мы боремся не из-за личных амбиций, мы тратим наши силы и терпим страдания ради религии. У нас нет ни малых, ни великих дел, ибо все у нас направлено к одной цели. У нас последний стоит первого. У нас есть только верующие. И предпочтение отдается мученикам. Тебе отдают преимущество, потому что тебе доверяют гибельное дело. Мы даем тебе поручение, ты же говоришь: «Зачем, почему?» А ты должен был бы сказать: «Благодарю». Ты во всем сомневаешься, только в самом себе уверен. Мы не уверены в твоей добродетели. Вот из-за этого-то, быть может, ты так мало и продвинулся в «Союзе добродетели».

Эта речь, видимо, поразила Самуила, потому что после непродолжительного молчания он заговорил совсем иным тоном:

– Вы не так меня поняли. Если я сделал попытку дать себе надлежащую оценку, то это было сделано в интересах дела, а не в интересах деятеля. Отныне я предоставляю говорить за себя своим делам. Завтра я буду рядовым воином, и никем более.

– Хорошо, – сказал председатель. – Мы рассчитываем на тебя. А ты сам положись на Бога.

Человек, который показывал дорогу Самуилу и Юлиусу, подошел к ним и повел их обратно. Они поднялись по тропинке, выбрались из развалин, вновь прошли мимо трех дозорных и вернулись в спавший глубоким сном город. Через полчаса оба были в комнате Самуила в гостинице «Лебедь».