Читать книгу На флаг и гюйс - Александр Иванович Бражник - Страница 13

Боевая служба – многомесячное плавание корабля, находящегося в повышенной боевой готовности к применению оружия,– является серьезным экзаменом для командира корабля и экипажа.

По результатам такого плавания командование флота оценивает реальную боеспособность корабля, уровень подготовки экипажа и зрелость командира.

Мне посчастливилось с 1978 по 1981 год командовать большим противолодочным кораблем «Жгучий» 57-А проекта, седьмой оперативной эскадры Северного флота. Корабли самого крупного и мощного объединения ВМФ, состоящего из трех бригад, постоянно трудились в море. На эскадре служили командиры разного возраста. Имея различный служебный и жизненный опыт, разные воинские звания, мы жили дружно и сплоченно, всегда приходили друг другу на помощь. Не было ни чванства, ни чинопочитания между командирами авианесущих крейсеров, ракетных и противолодочных кораблей. Молодые командиры уважали старших, опытных и многому учились у них. Мы выполняли трудную и важную для страны задачу – отстаивали интересы Родины в Мировом океане, укрепляли военную и политическую мощь нашего государства.

Каждый год составлялся план дальних походов для кораблей эскадры. Наиболее боеготовые корабли, по очереди, сменяя друг друга, на долгие месяцы уходили от родных берегов на боевую службу в Средиземное море или к берегам Центральной и Южной Африки. Командиры кораблей стремились в море. На это были веские основания. Во-первых, при стоянке в базе нас изматывали и нервировали постоянные проверки разного уровня со стороны штабных офицеров и политработников. Они, как «блохи на жучку», набрасывались на стоящие в базе корабли, выявляя недостатки в работе корабельных офицеров. После их плодотворной работы командирам приходилось составлять массу бездарных, глупых и невыполнимых планов по устранению выявленных замечаний, ежедневно докладывать своим начальникам о проводимой работе по их ликвидации и готовить корабль к новым проверкам. Этот непрерывный процесс мешал планомерной подготовке корабля и обучению экипажа.

Штабные и тыловые специалисты (их называли «флотские грызуны») в основном состояли из офицеров, служба которых не сложилась на кораблях либо по причине слабого здоровья, либо из-за отсутствия способностей и качеств, необходимых корабельным военным морякам. Были среди них и опытные офицеры, ушедшие с кораблей по возрасту. Они комфортно жили на берегу, дома в семьях. На службу приходили к 9.00 и «закрывали море на замок» в 18.00. Имели два выходных дня в неделю и своевременно ездили в отпуск. В условиях отсутствия продовольственных товаров в магазинах страны, получали продовольственный паек, которого хватало для нормального питания всей семье. Старательно отрабатывая свой береговой хлеб, эти проверяющие скрупулезно выискивали несоответствия в корабельном порядке, в исполнении сочиненных ими в тихих кабинетах инструкций. Они строчили для старшего начальника акты замечаний по проверенному кораблю. Чем больше замечаний было в актах проверок, тем выше оценивалась работа штабного офицера.

Эта технология была отработана блестяще. Во время Великой Отечественной войны офицеры штабов и тыла работали на кораблях вместе с командирами и с корабельными офицерами. Сообща готовили корабли и лодки к боевым походам. Внимательно и оперативно рассматривали любую просьбу командиров по обеспечению корабля и экипажа. Действия штабных и тыловых офицеров были тогда направлены на обеспечение боевой и технической готовности кораблей и соединений.

Время изменилось. Поменялся стиль работы штабов. На эскадре реальную помощь оказывали командирам флагманские специалисты бригад. Они пришли в штабы с кораблей соединения и трудились в одной упряжке с командирами и корабельными офицерами.

Обычно после подъема флага на корабль прибывала группа проверяющих. Они вызывали к себе командиров боевых частей и старпома. До обеда шла проверка документов по боевой и политической подготовке. Корабельные офицеры тоже были задействованы, поэтому ранее запланированные занятия, учения и работы отменялись или переносились. Приходилось на ходу менять распорядок дня, подстраиваться под проверяющих. В экипаже росло напряжение, появлялась нервозность. Никто не хотел попадать в черные списки штабистов.

После обеда осматривались помещения и боевые посты корабля и готовились итоги проверки. Сытно поужинав в кают-компании, проверяющие проводили разбор результатов проверки. Они выливали на головы гостеприимных корабелов ушат замечаний и с чувством выполненного долга отправлялись домой, наслаждаться семейным уютом до следующего утра. Для корабельных офицеров после таких проверок работа только начиналась. А те, кто после многодневных выходов в море мечтали сойти на берег и порадоваться заветным глоткам берегового счастья, оставались на корабле, чтобы устранять замечания и бороться с недостатками.

Командира проверенного корабля вызывал на ковер комбриг. Он объявлял, что по результатам проверки боеготовность боевого корабля пострадала оттого, что, к примеру, у матроса Петрова в боцманской команде нашли разноцветные носки, у машиниста-турбиниста Сидорова в тетради для политзанятий вместо конспекта работы Ленина написано письмо любимой девушке, а в пятом кубрике в посудном бачке на алюминиевой ложке нацарапано:

«Ищи, сука, мясо!» Воодушевленный воспитательной процедурой командир возвращался на корабль. Предварительно пройдя по кубрикам и боевым постам, собирал своих заместителей, командиров боевых частей и делал им хороший заряд «вливания». План корабельных работ и занятий изменялся. Сход офицеров с корабля прекращался. Все приступали к устранению замечаний, найденных штабом и добавленных командиром. Такая чехарда повторялась изо дня в день. Стоя в базе, трудно было планировать и проводить обучение и работу экипажа.

Во-вторых, в базе несение гарнизонной службы (караулы и патрули), систематические отвлечения офицеров, мичманов и матросов на внекорабельные работы по обустройству береговых объектов расхолаживали экипаж. Терялись морские навыки и элементы морской корабельной культуры. Только в море экипаж становился единым, хорошо отлаженным организмом. За первые два-три дня плавания отрабатывалась четкость выполнения ходовых расписаний, и корабельная жизнь входила в нормальное русло. Корабль и экипаж начинали жить своей естественной жизнью. Поэтому мы стремились в море. В-третьих, успешное выполнение задач боевой службы открывало командиру корабля, его заместителям и офицерам возможность попасть на учебу в академию или получить повышение по службе. Командир и офицеры, обладающие опытом больших океанских походов, имели хорошую служебную перспективу. Корабельному моряку в море было лучше, чем в базе. Чем больше корабль находился в море, тем выше его боеготовность и дольше корабельная жизнь. Корабли предназначены для плаваний, а не для стоянок у причалов.

Для нашего большого противолодочного корабля «Жгучий» наступила очередь подготовки к дальнему плаванию у берегов Африки. Начало боевой службы было намечено на середину мая 1980 года. Компетентные органы и политаппарат перепроверили экипаж на благонадежность. Пришлось перевести на другие корабли около 50-ти процентов матросов и старшин, тех, кому предстояло заканчивать срочную службу в 1980 году. Это были опытные, хорошо подготовленные люди. В то время увольнение в запас проводилось каждые шесть месяцев, а наш корабль уходил в море более чем на полгода. Мы не имели права задерживать моряков на службе дольше срока, на который они были призваны. Многие из них мечтали сходить на корабле в дальние страны, но не довелось. Получили из учебного отряда и подготовили молодое пополнение. Подготовительный этап новобранцев всегда отличается высокой напряженностью в работе экипажа. Помимо технического дооборудования корабля, подготовки механизмов и оружия к длительному плаванию в тропиках, нам приходилось выполнять в полном объеме задачи, поставленные флотом. Наш корабль принимал участие в обеспечении плавания и ракетных стрельб подводных лодок, в противолодочных мероприятиях флота при закрытии и охране полигонов. Мы систематически выходили в море для слежения и вытеснения из наших районов разведывательных судов НАТО. Прибыл на корабль новый комсорг, лейтенант Андрей Пинчук. С его отцом, командиром ракетного крейсера «Варяг», мне довелось служить на 10-й эскадре Тихоокеанского флота. Вместо старшего лейтенанта Варламова Михаила Ивановича назначили нового командира машиннокотельной группы – старшего лейтенанта Аркадия Беляева. В самой ответственной и трудной по службе электромеханической боевой части сменились все офицеры, кроме командира БЧ. Пришли молодые лейтенанты. Старший лейтенант Анатолий Деркач был назначен замполитом БЧ-5; Никитин Вадим Александрович – на должность командира трюмной группы; Кочергин Дмитрий Владимирович – командиром электротехнической группы. В БЧ-1 командиром электронавигационной группы – лейтенант Бажанов Анатолий Владимирович; в БЧ-2 командиром зенитной батареи – лейтенант Коноплев Александр Владимирович. Начальником медицинской службы прибыл старший лейтенант Валерий Гошко.

В апреле, когда корабль выполнил все курсовые задачи и был готов к дальнему плаванию, поступило новое распоряжение – заменить молодыми матросами еще 25% экипажа. Раздали на корабли бригады моряков, которые должны увольняться с военной службы в первой половине 1981 года. Предполагалось увеличение сроков нашего плавания на несколько месяцев. Так потом и вышло.

Командование бригады наметило направить меня учиться в Военно-морскую академию после похода. Но назначить командиром БПК «Жгучий» опытного и хорошо подготовленного старшего помощника, капитана 3 ранга В. Г. Доброскотченко не могли, так как он не учился на высших офицерских классах. Менять старпома перед походом командование не хотело. Пришлось мне доказывать целесообразность отправки Владимира Григорьевича Доброскотченко на учебу, несмотря на предстоящий выход корабля в дальнее плавание. Правильность принятого решения подтвердилась временем. В. Доброскотченко после учебы на ВСОЛК командовал большими противолодочными кораблями, бригадой, дивизией и оперативной эскадрой. Опытный, трудолюбивый и требовательный адмирал закончил службу в должности первого заместителя командующего Северным флотом в звании вице-адмирала. Он внес весомый вклад в укрепление боевой готовности флота и воспитание офицеров.

Старпомом на «Жгучий», к большому сожалению, был назначен абсолютно неподготовленный офицер, капитан-лейтенант А. Мачулин. Безвольный, неорганизованный и безответственный человек, склонный к пьянству. Он не понимал и не хотел понимать сути корабельной службы. В подготовительной кутерьме я не успел выяснить, как он служил на предыдущих должностях. Наверно, на прежнем месте службы от него просто избавились. В результате, мне пришлось в первый месяц плавания убрать его с корабля и отправить с оказией на флот, под предлогом внезапной болезни. Это позорное явление. Но другого выхода не было, иначе он разложил бы дисциплину в экипаже.

В походе нам предстояло отметить знаменательный юбилей – 20-летие со дня подъема Военно-морского флага на БПК «Жгучий». На монетном дворе заказали юбилейные значки для экипажа. Офицеры внесли деньги на закупку спиртных напитков и сувениров для предстоящих приемов иностранцев на корабле. В 1980 году в стране купить алкогольные напитки было невозможно. Я отправил комсорга Андрея Пинчука в Киев. Его отец, начальник Киевского политического военно-морского училища, помог приобрести для кают-компании украинскую горилку в граненых штофах. Остальные напитки – водку, коньяк и вина, пользуясь связями, закупили на базе военторга (служба военной торговли). Направили корабельных хлебопеков для стажировки на хлебный завод. Вестовых кают-компании и коков – на две недели в североморский ресторан «Ваенга», приобретать навыки приготовления пищи и сервировки стола.

Чем меньше оставалось времени до начала плавания, тем напряженней становилась обстановка на корабле. На последней неделе стали происходить события, затрудняющие успешное завершение подготовительного этапа. Очевидно, сказывалась усталость экипажа. Времени на отдых не хватало.

Полным ходом шла погрузка продовольствия и необходимого имущества. Нам пришлось в промежутках между выходами в море заменить весь комплект артиллерийского, ракетного, бомбового и торпедного боезапаса. Это трудоемкая и сложная процедура. Корабельные офицеры и матросы трудились самоотверженно.

Конечно, при такой интенсивной деятельности допускались ошибки. Слава Богу, удалось избежать серьезных поломок, гибели и увечий моряков. Все погрузочные работы проводились вручную, в плохую погоду северной весны.

При погрузке на корабль после профилактического ремонта узлов зенитных автоматов матросы уронили за борт затвор артиллерийской зенитной установки. Замполит А. Ф. Федосов сочно, по-мужски отчитывал виновника:

– Матрос Ефремов! Вам доверили самую ответственную часть боевой артиллерийской установки – затвор. А вы по разгильдяйству его утопили. Пушка без затвора – это просто груда металла, металлическая труба, на которой даже сыграть невозможно. Это все равно что мужик без своего главного органа. Как теперь мы в Африке, где идет война, будем защищаться от вражеских самолетов?! Своим органом вы их от корабля не отгоните и не собьете. Во время войны за вывод из строя боевой техники виновных отдавали под трибунал и расстреливали. Что прикажете с вами делать?

Попытки корабельных водолазов найти затвор на 20-метровой глубине в мутной воде успехом не увенчались. Командир БЧ-2 капитан-лейтенант Василий Глущенко, спасая честь корабля и артиллеристов, сумел за сутки в артиллерийских мастерских раздобыть новый затвор. Проявил находчивость и инициативу.

За неделю до выхода выяснилось, что командир корабля не прошел в госпитале стационарное медицинское обследование перед дальним походом. Ничего не поделаешь – пришлось в самое горячее время отправляться на целые сутки в госпиталь и по ускоренной программе проходить обследование.

«Жгучий» стоял у причала торпедной базы, где под руководством начальника штаба эскадры В. Кудрявцева производилась замена торпед. Я хорошо помню это событие, которое могло стать роковым для корабля, а может быть, и для города Североморска.

Вырвавшись из госпиталя и получив в штабе эскадры служебные документы, я на машине подъехал к причалу, где шла погрузка торпед на корабль. Меня удивили необычная тишина, отсутствие матросов и офицеров на месте погрузки. Подошел к борту и увидел странно лежащую на причале боевую кислородную торпеду. Ни на верхней палубе корабля, ни на ходовом мостике никого не было видно. Меня, командира корабля, никто не встречал. Удивление сменилось тревогой. Краем глаза я увидел выглядывавшего из-за укрытия ходового мостика начальника штаба эскадры.

– Командир, кажется, мы в рубашке родились.

Подбежавший ко мне с бледным испуганным лицом командир минно-торпедной боевой части капитан-лейтенант Глеб Кириллович Лавров, слегка заикаясь, доложил:

– Товарищ командир, у нас здесь образовалось ЧП! При погрузке последней торпеды произошел обрыв подъемного устройства. Торпеда упала на причал… Но не взорвалась. Что прикажете делать?

– Вижу, что не взорвалась! Торпеду не трогать, ждать специалистов торпедной базы! Скомандовал я.

Боевая, полностью заправленная кислородом торпеда с зарядом взрывчатого вещества в 305 кг при подъеме на корабль упала на причал с высоты более 15-ти метров. Как позднее выяснилось, не выдержало и оборвалось устройство подъема торпед, которое перед погрузкой прошло проверку и сертификацию на торпедной базе. Очевидно, ангел-хранитель и Николай Чудотворец уберегли нас от катастрофы. Мы помнили трагедию, произошедшую в г. Полярном, когда во время погрузки на подводную лодку матросы уронили кислородную торпеду, и она взорвалась. Погибло много людей. Затонули от полученных повреждений у причала две подводные лодки. Были разрушены береговые здания и постройки города.

Не поднимаясь на борт корабля, помчался я к командиру торпедной базы и решил с ним вопрос замены злополучной торпеды без всяких комиссий и разбирательств. Мы оба понимали, что кораблю через сутки надо выйти на боевую службу. Если, следуя инструкциям, начать расследование этого происшествия, потеряем несколько суток драгоценного времени, сорвем выход корабля в море и в любом случае оба получим серьезные взыскания. К взысканиям нам не привыкать, но в море выходить надо. Через полтора часа корабль, приняв на борт новую торпеду, отплыл от причала. Нам еще предстояло в полигоне пройти девиацию компасов. Времени на погрузку многочисленного имущества на корабль было мало. Оставалась последняя ночь перед выходом в море. После девиации подошли к своему причалу. Там нас ожидала вереница грузовых машин с различными грузами, которые тыл не успел доставить на «Жгучий», то ли по нерасторопности, то ли из-за отсутствия корабля в базе. Загнанные нарастающей лавиной предпоходовых мероприятий и измученные бессонницей корабельные офицеры и мичманы делали все, чтобы полностью и качественно подготовить корабль и подразделения к выходу. У каждого имелся план и контрольный лист на сутки, где детально отмечалось, что нужно было выполнить и принять на корабль. Последнюю неделю работы шли круглосуточно, без перерывов. Накануне вечером перед выходом на девиацию я отпустил часть офицеров и старпома домой, попрощаться с семьями. Они вернулись на корабль, чтобы в последнюю ночь отпустить к семьям тех, кто трудился в море. Старпом на корабль не прибыл – загулял. Комбриг А. И. Фролов, видя такую ситуацию, остался на корабле за командира и позволил мне сойти на берег в 23.30 до 7.30 утра.

Корабельные офицеры редко имели возможность пообщаться с детьми. Приходили домой поздно вечером, когда дети уже спали, и уходили на службу рано утром, во время самого крепкого детского сна. Вся забота о семейном быте и воспитании детей ложилась на плечи жен. Как бы трудно ни было в океанских походах, мы знали – нас ждут дома. Теперь нашим женам выпало очередное испытание – девятимесячная разлука.

Вот как написал об этом периоде С. И. Быстров:

«Я вспоминаю эпизод на «Жгучем», когда перед выходом в дальнее плавание командир собрал офицеров в кают-компании на подведение итогов приготовления корабля. Недостатков оказалось немало. Командир был строг в оценке действий подчиненных. Каждый из названных вставал с беспокойством, а садился вспотевшим. Казалось, Кибкало хватил через край – так напряжена была обстановка в кают-компании. А ведь офицеры устали, они несколько недель вкалывали, не покладая рук. Даже домой им в эти дни не удавалось сходить. Впереди несколько месяцев океана – «закручивая гайки» в такой ситуации, очень легко «сорвать резьбу».

С тревогой начал я поглядывать на своего разбушевавшегося приятеля, его побелевшие от гнева поджатые губы, не прищуренные, а холодно-чужие глаза. Его хлесткие, язвительные слова, казалось, уже все испепелили.

И тогда он неожиданно хлопнул по столу:

– Вы довели меня до седых волос! Я стареть начал раньше времени. Иду по городу – на меня женщины внимания не обращают!..

И кают-компания облегченно вздохнула. Командир пошутил – и ему простились все обиды».