Читать книгу Бульварное чтиво - Александр Казимиров - Страница 29

Солнце бесчинствовало, выжигая на Земле все живое. Листва на деревьях пожухла и выглядела бумажной, некогда сочные клумбы напоминали декорации для фильмов-ужасов. Ночи не приносили облегчения: расплавленным воском духота заливала глотку, жар от раскаленных за день стен выжимал из тела остатки влаги. Засыпать удавалось под утро, когда мимолетная свежесть проникала в распахнутые окна. Я давно собирался купить кондиционер, но все было недосуг – то одно, то другое. Вздремнув пару часов, заставлял себя подняться. Долго стоял под прохладным душем, надеясь смыть дремотную вялость. Просушив волосы под струями вентилятора, завтракал. Чашка кофе и выкуренная сигарета с трудом возвращали меня к жизни. До офиса я ходил пешком, благо он находился в двух шагах от дома. На тротуаре тут и там валялись мертвые стрижи. Даже привыкшие к огромным перегрузкам птицы, способные круглосуточно гоняться за мошкарой, не выдерживали и срывались с неба. Стоит ли говорить о людях, особенно, о гипертониках и стариках? Никакой войны не надо! Что это: естественный отбор или сбой программы в Небесной канцелярии?

Офис встретил меня болезненной тишиной. Сотрудники здоровались и опускали глаза. Не понимая, в чем дело, я заглянул в кабинет. За столом сидел Михалыч. Крепко сжав голову ладонями, он словно и не заметил моего появления, даже не шелохнулся; я потряс его за плечо. Финансовый директор поднял на меня пустые, покрасневшие, слегка опухшие глаза. «Тоже не спал!» – решил я и собрался просмотреть документацию.

– Витка умерла. Захрипела во сне и умерла… – выдавил он и снова погрузился в себя.

От страшной новости я опешил. Чужое горе окатило меня ледяной волной. Я стоял, не зная, что предпринять, как успокоить того, чья беда несоизмерима с моими переживаниями. Витка недавно отметила тридцатилетие. Веселая и жизнерадостная, она никогда не жаловалась на здоровье, растила сына и обожала покладистого, непьющего мужа. Михалыч не понимал, как дальше можно жить без неё. Жить, не испытывая страданий, терзавших его в эти мгновения. Мне казалось, он чувствовал, что не справится с тьмой, заволакивающей разум; внушал себе, что песня его спета. «Все воздастся! – невольно вспомнил Михалыч слова батюшки и мысленно добавил: – И все отнимется!»

– Где она? – спросил я чужим голосом.

Подбородок Михалыча дрогнул и затрясся. Я услышал, как приятель всхлипнул, но тут же взял себя в руки.

– В морге. Скорая увезла. Сашку отправил к теще. Хотя и там сейчас – шок и слезы. Но я… – Он осекся, словно решил оправдаться, и не нашел подходящих слов. Их не надо было искать. Невооруженным глазом было видно: свечи, зажженные в его душе обожаемой женой, в одночасье погасли, и свет сменился мраком.

Михалыч открыл сейф, вытащил бутылку водки и ополовинил ее прямо из горла. Вот это непьющий воробей! Я не противодействовал, понимая, в каком состоянии находится приятель. «Надо брать инициативу в свои руки, – решил я, – от Михалыча сейчас толку мало». Ничего не говоря, я похлопал его по плечу.

– Иди домой, я все сделаю сам. Умоляю тебя, только без глупостей! У тебя – сын растет!

Мне не хотелось, чтобы Михалыч принимал участие в тяжкой предпохоронной суете. Да ему было и не до этого. Он будто выпал из жизни, заблудился в лабиринтах кошмара, постигшего его. Дождавшись, когда он уйдет, я позвонил в хорошо известную мне ритуальную контору. Мягкий женский голос, выяснив, кто и откуда звонит, ответил, что у них все готово, надо только приехать, забрать «Свидетельство о смерти», расписаться и оплатить проделанную работу. Бюро ритуальных услуг решало взятые на себя обязательства на пять с плюсом!

Меня встретили печальной улыбкой, проводили в кабинет с задернутыми портьерами. Я невольно окунулся в прошлое и взглядом искал Зину, одновременно надеясь увидеть её и понимая всю тщетность своих поисков. Тихо гудел кондиционер. Девушка в строгом костюме, пошуршав бумагами, протянула мне «Свидетельство о смерти» и стала перечислять оказанные услуги и расценки. «Быстро же они ориентируются: кто, где и когда! Опутали паутиной заинтересованности и скорую, и морг, и загс. Все крепко схвачено лапами смерти!» – восхитился я оперативностью, отсчитал требуемую сумму и поехал в морг.

Переодетая во все новое, с подведенными глазами, с хорошей прической Вита встретила меня в полированном гробу. Если бы она лежала на диване, я решил бы, что она прикорнула. Её чело украшал венчик с молитвой, написанной старославянским шрифтом. Я чмокнул покойницу в лоб, чуть сдвинув тряпичную ленту. Поправив ее, вышел на воздух. Следовало торопиться: до похорон еще надлежало снять кафе и оформить отпуск Михалычу. Я понимал, что работник из него какое-то время будет никудышный.

Похороны прошли тихо, без каких либо эксцессов, если не брать во внимание Сашку, который так и не мог понять, что случилось с матерью. Когда гроб опускали в могилу, до мальчишки дошло, что он больше никогда её не увидит, вцепился в ногу отца и громко заревел. Теща схватила внука и прижала к себе, уткнув лицом в свой живот. Зачем Михалыч притащил сына на кладбище, я понять не мог. Солнце окончательно сошло с ума – светило так, будто желало всех ослепить. Венки в его лучах выглядели неестественно пестрыми, чуть ли не праздничными. Господи, какая нелепость: горе в ярких тонах! От усталости и зноя мои мозги опухли, как бы невзначай изменяя геометрию пространства. Памятники купались в мареве и еле заметно елозили по постаментам, гнулись и расплывались. Еще немного – и я бы спятил от ужасающей картины. Коллектив, покинув кладбище, загрузился в автобус. Подождали Михалыча с тещей и сыном, задержавшихся у могилы, и поехали на поминки.

Я вновь и вновь убеждался в правоте майора Пырьева! Повидавший многое, он великолепно разбирался в коллизиях жизни. Хорошо, что я холост, не обременен детьми и ни о ком не переживаю. Родители давно покинули бренный мир и благоденствовали в царствии небесном. Мое одиночество скрашивала Иришка, тайно грезившая о замужестве. Будучи эгоистом, я не желал повторить судьбу Михалыча. Иришка догадывалась о моих воззрениях касательно брака и все же лелеяла надежды захомутать мою душу. Она вытеснила образ Лауры, но заменить его не смогла. Чего-то ей не доставало. Наверное, бесшабашности и выбитого зуба.

Михалыч не появлялся вторую неделю. Я не звонил, боясь тревожить его и усугубить и без того угнетенное состояние. Но, черт побери, он же должен иметь совесть, осознавать ответственность. У всех умирают близкие – это неизбежность, с которой надо смириться! Завтра позвоню обязательно, выясню: стоит ли нанимать другого бухгалтера или… или?

Протяжные гудки вызывали раздражение, в голове крутились дурные мысли: «Никак мамашины гены взяли верх, и он забухал! А где же Сашка? Поди, у бабки. Телефонные звонки – не то! Надо бы проведать самому, а то получается, что бросил товарища». После липкой ночи я с трудом собрал себя по частям. Не задумываясь, похлопал по карманам, сунул мобильник – за пазуху фляжку с коньяком. Ну все, вроде ничего не забыл. Самому садиться за руль не хотелось, вдруг придется выпить. Вызвал такси.

Зной вытеснял утреннюю прохладу; да и прохладой-то ее, собственно, не назовешь – так, незначительный спад природной лихорадки. Мимо проносились дома, хищно сверкая оконными стеклами. Трава вдоль дороги поседела от пыли и смахивала на нескошенное сено. Город вымер, людей не видно: прилипли к вентиляторам, завалились под кондиционеры или, наоборот, жарились на городском пляже.

– Притормози вон у того подъезда, – сказал я водителю.

Окрашенные в невзрачный цвет стены усиливали чувство тревоги. Преодолев три лестничных марша, я надавил на звонок. Тишина! Приложил ухо к двери, за которой послышалось еле уловимое движение. Позвонил еще. Дверь осторожно приоткрылась на ширину предохранительной цепочки. Небритый, с взлохмаченной шевелюрой, с темными кругами вокруг глаз, Михалыч произ-водил впечатление бомжа.

– Привет! – постарался как можно бодрее сказать я, но получилось фальшиво.

Он оглянулся и испуганно прижал к губам палец.

– Тише! Разбудишь! – Открыв дверь, посторонился, пропуская меня в прихожую. – Пойдем на кухню, – прохрипел он. Его потрескавшиеся губы искажала странная улыбка. Казалось, будто он хотел сообщить что-то важное, но не решался – откладывал на потом.

«Кого он боится разбудить? – не мог понять я. – Неужели Сашку забрал у тещи, или новую бабу успел завести?» – меня передернуло от последней мысли. Кухня не выглядела образцово-показательной. Грязная посуда выглядывала из раковины, пепельница не вмещала окурки, и они вывалились на стол, рассыпав вокруг себя пепел. Кругом – пустые бутылки. Больше всего меня смущал запах. Пахло испорченными продуктами, какой-то тухлятиной с обильной примесью женских духов. Молчание нарушил холодильник. Он загромыхал и затрясся, чуть ли не подпрыгивая на месте. Я не знал с чего начать. Наконец собрался с духом.

– На работу когда выйдешь? У нас полный завал! Я взял на время счетовода-фрилансера, но посвящать его во все дела не могу. И, вообще, пора возвращаться к нормальной жизни!

Михалыч согласно кивнул, открыл холодильник. Бутылка водки, которую он вытащил, была почти пустая. Я протянул ему фляжку.

– Коньяк? – Михалыч отчаянно замахал руками. – Изжога от него! Я быстро, погоди тут.

В тапочках и майке он, схватив кошелек, выскочил в подъезд. Сидеть на грязной кухне не хотелось, и я решил осмотреть квартиру, отыскать источник неприятного запаха. В спальне все было перевернуто вверх дном. Распахнутый настежь шифоньер вытряхнул из себя всё содержимое. Оно валялось на полу, на кровати, на подоконнике. «Совсем опустился, а был закоренелым педантом – все по полочкам, все по папочкам!» – почему-то именно эта мысль сверлила мозг. Герань на окне захирела, на прикроватных тумбочках – слой пыли. Я толкнул дверь в гостиную и остолбенел. Она уже не спала! Обложенная подушками Вита с густо напудренным лицом и безобразно накрашенными губами сидела на диване. Халат на её груди распахнулся, и было видно, как тлен разъедает тело. Эксгумированная мужем покойница сложила на коленях руки и не ждала гостей. Глаза её были полуоткрыты, ноги вздулись и покрылись пятнами. Избавляясь от смрада, Михалыч не жалел духов. От увиденного мои колени подкосились. В ужасе я бросился вон и опомнился только на улице, когда осколок стекла вонзился мне в пятку. Вскрикнув от боли, я заметил, что бегу в одних носках. Озираясь и боясь столкнуться с Михалычем, я судорожно шарил по карманам. Отыскав наконец телефон, набрал скорую. Сбивчиво объяснил плохо соображавшей дежурной, что и где произошло.

Пошатываясь словно пьяный, я брел по улице; прохожие встречали и провожали меня удивленными взглядами. Завывая сиреной, промчались машины полиции и скорой помощи. Правильно ли я поступил, вызвав врачей? Или следовало оставить все как есть, и ждать, какой оборот примет эта дикая история?! Не знаю!

Теща изредка навещала Михалыча в психушке; я же не решался. На Сашку она оформила опекунство. Я помогал деньгами, по праздникам приносил крестнику гостинцы, стараясь таким образом искупить свою вину. Хотя можно ли заменить отца деньгами и конфетами?! С тех пор я стал редко улыбаться, тьма преследовала меня и в снах, и после пробуждения.