Читать книгу Роман с фамилией - Александр Кердан - Страница 5

Я рано возмужал, окреп, приобрёл все навыки, необходимые воину, и уже в восемнадцать лет был назначен командовать элитным отрядом катафрактов – тяжёлых конников, закованных в чешуйчатые панцири и кольчуги. Моё назначение на столь почётную должность счастливо совпало с начавшимся походом на соседнюю Сирию, попавшую под влияние наших извечных врагов – римлян и давно уже притягивавшую взор нашего могущественного царя Орода II своими богатыми городами и торговыми портами. Этот поход возглавил его любимый сын и наследник парфянского престола царевич Пакор, который, несмотря на свои молодые годы, уже успел прославиться как удачливый военачальник.

Сопровождаемый лучшими всадниками из дружины моего отца, я должен был выехать навстречу царевичу, чтобы соединиться с ним у сирийской границы.

Помню весенний, солнечный и знойный, словно в разгар лета, день моего отъезда из родительского дворца. Проводить меня вышли все его обитатели: отец, мать, братья и сёстры. Чуть поодаль стояли седой Артаксий, весь иссечённый шрамами, мои мудрые учителя и дворцовые слуги. Отец, показавшийся мне вдруг постаревшим, обнял меня крепко и коротко, как и положено князю и мужчине, а мать и сёстры не смогли сдержать слёз. Слуги хором желали мне счастливого пути и возвращения с победой. А мне, наивному, хотелось быстрее закончить церемонию прощания, ибо мысленно я был уже далеко отсюда, на поле сражения, где меня ждали воинские подвиги и слава. Ах, если бы я знал тогда, что вижу своих родных в последний раз…

Наш поход начался весьма успешно. Этому способствовал раскол среди наших врагов. В Риме уже несколько лет шла война за власть между сторонниками убитого Гая Юлия Цезаря и приверженцами республики, и в восточных провинциях часть легионов присягнула Бруту и Кассию, а другая – Марку Антонию, Октавиану и Лепиду.

Пакору удалось привлечь на свою сторону мятежные легионы Квинта Лабиена и с их помощью в нескольких сражениях наголову разбить легионы Деция Сакса, сторонника триумвира Марка Антония.

Затем Лабиен двинулся в Малую Азию и захватил её. А мы победным маршем прошли по Сирии, с ходу покорив все финикийские города, кроме Тира.

Но наше торжество было омрачено вестью, полученной из Ктесифона. Младший брат Пакора Фраат, воспользовавшись его отсутствием, совершил переворот. Он подло умертвил своего отца царя Орода II, поднеся ему на пиру кубок с ядом, затем убил двух братьев и воцарился на парфянском престоле под именем Аршака XV.

Однако самым страшным для меня ударом стало письмо из родного княжества, в котором одноглазый грек, некогда учивший меня географии и философии, сообщил, что после переворота случилось с моей семьёй. Мой справедливый и гордый отец, как и следовало предполагать, отказался присягать Фраату и был задушен наёмниками по его приказу. Смерти были преданы и моя благородная мать, и малолетние братья и сёстры. Мой наставник Артаксий пал бездыханным, пытаясь защитить их.

Узнав о предательстве брата, Пакор собрал совет военачальников и приказал нам без промедления готовиться к возвращению в Парфию. Его желание наказать узурпатора полностью совпадало с моими чувствами, и я вызвался идти в авангарде.

Мы быстро свернули лагерь и тронулись в путь, не дожидаясь, когда будет готов к движению громоздкий обоз.

Через день высланные вперёд разведчики донесли, что нам наперерез движется легат Марка Антония и самый опытный из его полководцев Публий Вентидий Басс. Его когорты вскоре преградили нам дорогу к дому, а подвижные отряды захватили склады, лишая нашу армию запасов продовольствия и фуража.

Первый раз мы встретились лицом к лицу у Гиндара, но Вентидий, умело маневрируя, ушёл от решающего боя. При этом он нарочно проговорился наместнику Гиндара Ханнею, что опасается нашей переправы через Евфрат близ города Зевгма, ибо это поставит его в невыгодные условия.

Ханней тут же направил в наш стан гонца, предупреждая об этом. Пакор, поверив уловке врага, приказал строить мосты у Зевгмы, хотя худшего места для переправы найти было трудно: быстрое течение, вязкое дно, песчаные берега… Мы пытались отговорить царевича от столь непродуманного решения, но он настоял на своём. Наши воины потратили на возведение переправы сорок дней. За это время Вентидий основательно пополнил своё войско и подыскал для будущего сражения удобное место, оборудовав там хорошо укреплённый лагерь.

Все эти обстоятельства нашего храброго царевича ничуть не смутили – под его стягами стояло более двадцати тысяч отборных воинов, закалённых в боях. Прежние успехи и значительный численный перевес над римлянами вселяли уверенность в победе.

Вентидий, напротив, всеми действиями демонстрировал свою слабость и нерешительность. Это был хитрый враг. Он хорошо изучил нашу тактику, позволявшую побеждать римлян: непрерывные наскоки лёгкой кавалерии, вооружённой луками и дротиками, мнимое отступление и вовлечение противника в преследование, а затем – мощный, неожиданный удар катафрактов, вооружённых четырёхметровыми копьями – контосами, против которых бессильна любая броня и самые устойчивые боевые порядки. Следующий за этим прорыв неизбежно вызывал у противника панику и обращал его в бегство. Тогда в бой снова вступала лёгкая конница, которая и завершала разгром. Вот эту победоносную тактику Вентидий и применил против нас, когда настал день решающей битвы.

…Солнце ещё не поднялось из-за гряды холмов, на склонах которых находился лагерь Вентидия, но лучи уже высветлили небо на востоке, там, где была наша Парфия, куда были устремлены все наши помыслы.

На равнине, занятой нами, ещё царил полумрак, когда войска начали строиться для битвы. Звучали сигнальные рога и рожки, раздавались голоса командиров и ржание лошадей, бряцание оружия и доспехов. В короткие мгновения, когда эти звуки смолкали, воцарялась пронзительная тишина, сжимающая даже самое храброе сердце.

Царевич Пакор расположил моих катафрактов на возвышенности, сразу за отрядами лёгкой кавалерии, которую решил вести в бой сам, вопреки нашим просьбам не рисковать собой и занять место, подобающее полководцу столь высокого ранга. Но так сильна была уверенность нашего храброго царевича в победе, так велико желание скорее покончить с врагом, преграждающим нам дорогу, что все советы и уговоры оказались бесполезными – Пакор оставался непреклонен.

С возвышенности мне хорошо был виден первый ряд всадников и он в красном плаще, восседающий на белогривом скакуне, и его телохранитель с красно-жёлтым полотнищем, трепещущим на лёгком ветерке. Вскоре я разглядел и наших врагов. Их было всего две когорты – шесть манипул, построенных в шахматном порядке и выдвинутых Вентидием далеко вперёд от своего укреплённого лагеря. Римлянин как будто нарочно оставил открытыми фланги, позволяя нам окружить его когорты. Редкая цепочка пращников и лёгких пехотинцев – велитов, растянувшаяся перед боевыми порядками, ещё более усиливала впечатление о слабости римского войска.

Царевич Пакор не стал дожидаться назначенного для атаки часа и подал сигнал к наступлению.

Пронзительно взревели сигнальные трубы, вторя им, зазвучали голоса воинских начальников, и конники, возглавляемые Пакором, обнажили мечи и устремились вперёд.

Я видел, как они быстро преодолели несколько стадий[2], отделяющих их от римлян, как полетели им навстречу первые дротики, камни и свинцовые шары – гландесы, как, выбитые из сёдел, пали под копыта своих коней первые воины. Но это не могло остановить общего натиска. Конники Пакора буквально смели велитов и пращников и устремились к манипулам первого порядка. Римляне, не дожидаясь удара, стали отступать, сохраняя при этом чёткий строй. Наши конники настигли их, врубились в первые ряды. Римляне, прогибаясь подковой, продолжали пятиться. Казалось, строй манипул вот-вот лопнет, расколется на куски, как орех под ударом молота, и тогда наступит наш черёд ударить в образовавшуюся брешь и завершить разгром.

Но легионеры держались стойко. Авангард во главе с Пакором увяз в сече, и тут затрубили римские рога, зазвучали пронзительные свистки центурионов, и со стороны флангов из лагеря Вентидия скорым шагом выступили когорты тяжеловооружённых отборных пехотинцев – триариев. Они шли, всё ускоряя своё движение, подбадривая себя криками «барра». Следом, обгоняя триариев, в тыл Пакору кинулись римские кавалеристы, стремясь отсечь царевича от нас.

Медлить было нельзя, и я отдал приказ к атаке. Опустив наши смертоносные контосы, мы поскакали на выручку царевичу. Но было слишком поздно: римляне успели взять всадников Пакора в кольцо.

Я ещё успел заметить, как закачался и пал под ноги сражающихся стяг Пакора, как сам царевич, пронзённый дротиком-пилумом, сполз с коня. И тут на помощь неприятелю пришёл ещё один грозный союзник – солнце.

Светило, которому с заповедных времён истово молились наши предки-огнепоклонники, на этот раз встало на сторону наших врагов. Выкатившись из-за холмов, оно ослепило нас, лишило возможности видеть римлян и ориентироваться на поле сражения.

Когда до места схватки оставалось не более трёх десятков локтей и я снова мог видеть врага, различать перекошенные яростью и ненавистью лица сражающихся, тяжёлый камень, выпущенный римским пращником, ударил меня в правое плечо. Я покачнулся, но удержался в седле, хотя и выронил свой контос. И тут римские велиты, сидевшие в укрытиях, подняли перед нами искусно замаскированные травой заострённые колья.

Остановить или отвернуть в сторону скачущего галопом и утяжелённого металлической бронёй Тарлана было невозможно. Он со всего маху налетел грудью на частокол. Я вылетел из седла, тяжело плюхнулся наземь, и свет, ослепительно вспыхнув, погас в моих глазах.