Читать книгу Пасынки богов - Александр Кучаев - Страница 12

Наступило то главное, ради чего наша семья переехала в Ольмаполь.

Первого сентября я снова пошёл в школу. Номер двадцать. Действительно, до неё было пять минут пешего хода.

В классе, в который меня зачислили, насчитывалось тридцать два ученика. И среди них, к радости моей, Гриша Калитин и Антошка Файзулин.

Они начали знакомить меня с другими мальчиками – в первую очередь со своими приятелями. В этот момент вошла учительница математики Римма Владимировна, наша классная руководительница – я уже знал её, – и среди прочего объявила, что я новый ученик, что звать меня Максим Журавский, и указала мне место за одним из столов.

Моей соседкой оказалась та девочка, которую я видел в окне терентьевского дома при знаменитой разборке между Шкворнем и его отцом.

– Агриппина, – представилась она. – Для друзей – просто Груня.

– Я узнала тебя, – сказала девочка, когда я в свою очередь представился. – Это ты был тогда. Помнишь, год назад, в конце августа, мой брат Шурка выступал на улице? У тебя ещё удочка в руках была.

– Ещё бы не помнить! Разве забудешь: «Когда вырасту, я всех вас удавлю!»

– Давай так: о том, что было в тот раз перед нашим домом, – никому ни слова. Договорились?

– Ладно. Мне-то что.

– Или уже разболтал?

– Да нет. А из-за чего ваш отец со Шкворнем так схватились?

– Из-за торта. Отец купил маме торт на день рождения, а Шурка, пока дома никого не было, слопал его чуть ли не весь, скотина.

От остальных учениц Груня отличалась заметной крепостью тела и редкостной ладностью его. И у неё были зелёные-презелёные глаза с удивительным синим отсветом, такие, что… Они словно привораживали. И ещё из-за них немножко терялся рассудок.

– Чего уставился? – с усмешкой буркнула девочка. – Нечего на меня пялиться. Зелёных глаз не видел?

– Таких, как у тебя, – нет, не видел.

– Всё равно – нечего.

– Ладно.

Первого сентября была торжественная линейка, краткие выступление директора и лучших продвинутых учеников, затем урок мира. Учителя делали всё, чтобы создать благоприятный психологический климат и настроить ребят на учёбу.

Утром следующего дня я пришёл в класс раньше всех. За мной появилась Груня. Молча кивнули друг другу и сели за свой стол.

Вспомнив вчерашний разговор о зелёных глазах, я улыбнулся, склонил голову и увидел нечто, заставившее меня согнать улыбку и задуматься о прозе жизни. На ногах Груни были кирзовые сапоги. В подобной обуви поздней осенью или ранней весной, в самую слякоть, ходил мой отец. У меня тоже были кирзачи. Для дождливой погоды. И у всего мужского народонаселения Чукалина.

Но чтобы кирзуху надела городская девочка, да ещё в школу! Было чему удивляться.

– Чего уставился? – опять, на этот раз с вызовом, спросила Груня. – Кирзовых сапог не видел?

– Почему не видел! У меня самого такие есть.

Что и говорить, весь класс обратил внимание на необычную обувь Агриппины Терентьевой. Только своего удивления никто открыто не показывал. Как я уже понял, характер у девочки был ещё тот и связываться с ней остерегались. Однако за её спиной несколько ухмылок и ироничных взглядов всё же промелькнуло.

Четвёртым уроком была физкультура. На спортплощадке, под открытым небом. Сначала мы выполняли разминочные упражнения на лужайке возле беговой дорожки, затем пошли основные на спортивных снарядах.

Все ученики были в кроссовках и кедах, одна лишь Агриппина выделялась кирзовыми сапожищами.

В числе упражнений было подтягивание на турнике. Гриша Калитин подтянулся одиннадцать раз, Антошка Файзулин – семь, я – четыре, меньше всех из мальчишек.

Настала очередь Агриппины. Учитель физкультуры Павел Андреевич приподнял девочку под мышки; она ухватилась за перекладину, повисла, и её «сапожки» предстали на всеобщее обозрение: несоразмерно большие, далеко не новые, со стоптанными каблуками и протёртыми до дыр голенищами.

Кроме нас на площадке занимались ещё ученики параллельного класса. Едва моя соседка оказалась на турнике, от них донеслись громкие смех и крики: «Посмотрите, какие у Груньки онучи! Да, обувка ещё та, на свалке, видать, подобрала! Ребята, сбросимся по пятаку, купим Груняшке приличную обувь».

Павел Андреевич строгим взглядом и окриком моментально приструнил ерников и ободряюще посмотрел на владелицу сапог. Однако Агриппина никак не отреагировала на оскорбления – бровью не повела.

Подтянувшись три раза, она легко спрыгнула на землю и с непроницаемым видом присоединилась к одноклассникам.

Но унижения не забыла, и как только урок закончился и классы потянулись к зданию школы, догнала самого ретивого мальчика, особенно злорадствовавшего по поводу её сапог, и наградила его хорошей оплеухой. Сила удара была такова, что шутник повалился наземь.

– Терентьева, что ты делаешь?! – учитель вскипел в негодовании. – Разве девочка может так себя вести!

– Дураков надо учить, – флегматично ответила Агриппина. – Это ему на будущее. Чтобы держал свой грязный язык за зубами.

По окончании уроков мы с ней вместе пошли домой. Поймав мой взгляд, случайно скользнувший по кирзовым сапогам, девочка сказала:

– Что поделаешь, у меня туфли развалились. От изношенности. Только на первое сентября и хватило. Подошва оторвалась и… Я показала отцу. Он сказал, что денег на новую обувь нет и чтобы я надевала в школу его сапоги. Я и надела. Как считаешь, правильно я сделала?

– Я?

– Ну да, ты, я же тебя спрашиваю.

– Не знаю, как бы я поступил на твоём месте. Только давай…

– Что?

– Давай не пойдём сейчас домой, а…

– Если не домой, то куда? – Груня подкинула портфель и поймала его обеими руками.

– В универмаг, – сдержанно проговорил я.

– Зачем?

– Затем, чтобы купить тебе новые туфли.

– А где денежки на обновку?

– Деньги есть, не беспокойся.

Я достал из внутреннего кармашка бумажный пакетик, развернул его и показал пачечку крупных банкнот, выданных Эльдигером.

– Ба, сколько! Напечатал, что ли?

Груня рассмеялась и мазнула ладошкой мне по затылку.

– Ага, напечатал, – сказал я с приколом.

– Откуда тогда?

– Нашёл! Нашёл, вот и всё.

– Так я и поверила!

– Не верь, дело твоё, только я не вру. В некотором роде… нашёл.

– Ладно, не объясняй, пусть будет, как ты говоришь, – сказала Груня, и мы отправились в ближайший универсальный магазин.

В обувном отделе она примерила красивые туфельки – самые дорогие.

– Насчёт цены не беспокойся, – сказал я, заметив её взгляд, брошенный на ярлычок. – Бери всё, что только понравится.

– Ладно. А не пожалеешь?

– О деньгах? Нет, нисколечко.

Мы пошли по этажам и купили для неё платье, плащ, демисезонное пальто, зимние сапожки, спортивные тапочки и много что ещё. Даже кокетливую шляпку взяли – такие головные уборы, по нашему провинциальному разумению, были по карману только особо богатым дамам.

– Как же я буду с тобой расплачиваться за всю эту роскошь? – спросила Груня, когда мы вышли из магазина с полными пакетами покупок. – Если думаешь, что натурой, то ошибаешься – можешь забрать свои шмотки и девать, куда хочешь.

– Ничего я не думаю, – ответил я, чувствуя, как по лицу разливается горячая краска стыда. – Расплатишься потом. Деньгами. Или какой-нибудь услугой.

– Потом – это когда?

– Да всё равно когда. Пусть через год или два. Или когда вырастешь.

– Значит, с расплатой можно не спешить. А что за услугу имеешь в виду?

– Не знаю. Там видно будет. Но в любом случае не продажную. Лучше скажи, как дома объяснишь, что у тебя столько барахла появилось? На какие шиши!

– Ой, я как-то не подумала об этом.

– Вот и я не подумал.

– Всё элементарно! – с восторженной улыбкой воскликнула Груня немного погодя. – Скажу, что нашла клад. Ещё лучше – что нашла бумажник с деньгами! Нет, не бумажник, а целлофановый пакет! И получится, будто денежки нашёл не ты, а я. И никому ничего объяснять больше не придётся. Ну что, по домам?

– Погоди, давай ещё зайдём в пошивочную мастерскую. Пусть тебе подгонят кое-что из купленной одежды. Мне кажется, пальто надо немного приталить.

– И так хорошо.

– Хорошо да не очень. У тебя фигура близкая к идеальной. Надо чтобы одежда подчёркивала её, а не скрывала. То что мы купили всё же рассчитано на среднее телосложение.

– А деньги на подгонку?

– Да вот же они, – я показал несколько оставшихся купюр.

– И тебе так и не жалко тратиться на меня?

– Что их жалеть! Сказано же: деньги это навоз – сегодня нет, а завтра воз.

– А ты не думал найти хозяина денег?

– Я искал его и объявления давал. Никто не откликнулся.

На следующий день Груня пришла в школу одетая просто, но изящно, как будто она из какой-нибудь очень богатой семьи с вековыми культурными традициями. И учителя, и ученики – все обратили на неё внимание.

С Грушей – так я иногда называл про себя свою приятельницу – произошли примерно те же метаморфозы, что и с Элизой Дулиттл, главной героиней пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион», поведением и обликом превратившейся из уличной торговки цветами в герцогиню. Моя соседка по классу тоже стала выглядеть чуть ли не принцессой. Даже выражение лица её изменилось, выдавая одухотворённость и благородство натуры.

Наверное, Агриппина и в самом деле была благородным человеком, только тяжесть жизни и грубость общества во многом заставили эти её высокие качества притаиться до поры до времени. И выдавать разным хамам и мелкопакостникам ответные порции грубости и жёсткости.

– Костюм мой со временем износится, – сказала Груня мне на ушко, чтобы не услышали другие ученики. – И опять я стану прежней золушкой.

– Не беспокойся, – шёпотом ответил я. – Мы купим тебе другую одежду, ещё более элегантную и…

Не сумев подобрать нужные слова, я сказал:

– Чтобы все ахнули.

– И всё же откуда у тебя столько денег? – повторила Груня прежний вопрос. – Такое впечатление, что ты им счёта не знаешь.

– Послушайте, медхен: неважно откуда. Главное, что они есть. Но только помалкивай об этом. Тогда ты будешь обеспечена до окончания школы всем необходимым. Пока жизнь не разведёт нас по разным далёким сторонам.

– А она разведёт нас?

– Думаю, да. Предчувствую.

– Жалко, коли так. Но всё равно спасибо тебе.

Она стрельнула в меня своим зелёным взглядом.

– Но сам ты одет… как бы немножко бедновато.

– Не обращай внимания. Это специально. Не хочу выделяться.

Дома Грунины родители рты открыли, когда она предстала во всей красе. Мать ахнула. Отец, заподозрив самое нехорошее, грозно спросил:

– Кто тебя так?

– Никто, – небрежно ответила Груня. И добавила: – Нашла пакет с деньгами. Вот, приоделась.

– Нашла, значит. А почему домой деньги не принесла? – последовал ещё более грозный вопрос. – Мы тебя кормим, поим. Надо было нам отдать.

– Вам? Зачем? – всё так же невозмутимо ответила дочь. – Чтобы родимый батюшка половину из них пропил, а на другую половину новые кирзовые сапоги себе купил! Для этого, да?

– Ты как с отцом разговариваешь! – воскликнул глава семейства. Лицо его передёрнулось от гнева.

– Как вы учили, так и разговариваю. Разве по-другому надо? Тогда как? А-а, не знаете! Лучше скажите спасибо – теперь вам не надо тратиться на одежду для меня.

Отец заикнулся было, чтобы продолжить воспитательный разговор, но Груня остановила его тем, что водрузила на стол бутылку водки.

– Тебе, папаша. А это мамочке.

И положила на другую сторону стола пакет с какой-то красочной одеждой.

– Что в нём? – спросила мать.

– Кофточка, о которой ты столько лет мечтала.

– А Шурке что? – спросил отец, разглядывая этикетку на бутылке.

– Ему – дуля с маслом, – ответила Груня. – От него, кроме гадостей, я ничего не получала.

Однажды дождливым ноябрьским днём, когда мы возвращались из школы домой, моя приятельница о чём-то задумалась, погрустнела, потом сказала со вздохом:

– Сегодня Антошки Файзулина опять не было на уроках.

– Да, не было, – машинально подтвердил я.

– Знаешь почему?

– Нет, не знаю.

– Эх ты, не знаю! – с укором сказала девочка. – Ещё другом его называешься!

– Называюсь, и что?

– То, что ему в школу не в чем ходить! Ты видел, какая на нём одежда? А обувь!.. Носки у ботинок дырявые, пальцы наружу торчат. Пока сухо было, ещё ладно, а в такую слякоть разве можно выйти в них куда?! Меня разодел, как барыню, про Антошку же забыл!

Правду она сказала, забыл. От стыда я чуть сквозь землю не провалился.

Остаток совместного пути мы шли, не проронив ни слова.

Расставшись с Груней, я повернул не к «Таверне Кэт», где в основном проживал, а к большому магазину «Всё для мужчин».

Не меньше часа ушло у меня на выбор одежды и обуви подходящих размеров, как осенних, так и зимних. В итоге получился огромный тюк.

Уже затемно, я подъехал к Файзулиным на такси и перевалил это тючище через изгородь в палисадник так, чтобы он оказался поближе к ступенькам крыльца.

В доме горел свет. Подобрав камешек, я бросил его в окно. Тонко дзинькнуло стекло. Бесполезно, никакой реакции. Второй камешек, и опять «дзиньк!». Свет в окнах погас, и на крыльце показалась настороженная женская фигура. Это была мать Антона.

– Что ещё тут лежит? – глухо вполголоса проговорила она и, спустившись с крыльца, наклонилась над тюком. – Сынок, выйди-ка, посмотрим, что здесь!

Убедившись, что всё получилось, я неслышно покинул свой секрет.

На верху тюка, под завязочную петлю была подсунута бумажка с запиской следующего содержания:

«Сюрприз от Волшебника Изумрудного города. Чтобы вам было тепло и хорошо». А ещё в верхней части тюка, под обёрточной тканью, находились пять шоколадок и большой кулёк дорогих трюфельных конфет. Мне действительно нравилось делать приятные сюрпризы.

Это было в понедельник. А утром во вторник Антошка явился в школу одетый и обутый во всё новое. До конца учебного года он не пропустил больше ни одного урока.

Агриппина же получила от меня ещё одни сапожки – с модной в то время белой подошвой.

Так я и продолжал одевать свою соседку по классу. Как и обещал – до окончания школы. Но не слишком баловал её. Не больше двух покупок в год. Последняя – незадолго до выпускного вечера. Мы отправились в тот же универмаг, и Груня самостоятельно, без моего участия, выбрала себе платье в крупный чёрный горошек на белом фоне. Я лишь оплатил покупку.

В этом одеянии девочка была особенно хороша. Такой она и запомнилась мне на долгие годы.

Последний раз я видел её, когда меня заталкивали в автомобиль, чтобы доставить к Тиняеву и затем погрести в подземелье Девичьих гор.

А может, мне погрезилось, и знакомая фигурка, проявившаяся в отдалении на секунду, была лишь фантомом, рождённым надеждой, что имеется свидетель похищения, что это свой человек и к несчастному заключённому придут на помощь.