Читать книгу Пасынки богов - Александр Кучаев - Страница 2

Я сопротивлялся до последнего. Но меня теснили и начали угрожать пистолетом.

– Иди, иди, – говорили мне с угрюмой ухмылкой, – двигай. Там твоё место теперь. Тебе понравится, ха-ха… Уж да, там ему будет ништячно… Смотри-ка, не хочет… Хватит базарить! Устроили балаган… Шкворень, проводи юношу. На, подстегни его.

Шурка Терентьев, по прозвищу Шкворень, давнишний мой уличный неприятель, был у этих людей на подхвате. Лиходеи, готовившиеся уничтожить меня, только недавно взяли его к себе, и он старался изо всех сил.

Старший, Комарин, командовавший расправой, протянул ему пистолет, и тот с готовностью взял оружие.

Мы встретились взглядами. Мой палач казался неумолимым. И всё же что-то в душе его дрогнуло и отразилось в облике; кадык дёрнулся, в глазах появилось смятение. Непривычно ещё было ему убивать человека. Однако почти сразу же на лице парня проявилось ещё большее ожесточение. Должно быть, он разозлился на себя за то, что допустил слабость.

Два выстрела немного выше головы и один мне под ноги, возле ступней, были более чем убедительны. Я попятился вглубь пещеры, и чёрный каменный свод скрыл небо, синее в тот момент, с лёгкими перистыми облаками. Мы оказались на небольшой площадке, ограниченной неровными стенами.

– Ладно, Шурка, чёрт с ним! – донёсся снаружи голос Комарина. – Пристрели его, чтобы не мучился. Пацан ещё он совсем.

– Хорошо, Яков Матвеич! – крикнул Шкворень, на секунду повернув голову к выходу. – Пристрелю!

И обратился ко мне.

– Ну что, Чалдон, звиздец тебе пришёл. Сейчас подохнешь от моей руки.

Намеренно неспешное движение, и в лицо мне уставилось чёрное дуло, заряженное смертью; в пещерных сумерках видно было, как на спусковом крючке напрягается палец исполнителя казни. Но в последнее мгновение Шкворень оступился на камне, оружие отклонилось немного в сторону, и огневой вихорёк, вытолкнувший пулю из ствола, лишь слегка опалил мне щёку.

Грохот выстрела заставил сделать шаг назад, и я полетел куда-то вниз.

«Всё, конец», – мелькнуло в голове. Из груди вырвался невольный крик.

Однако после двух или трёх метров свободного падения началось нечто похожее на крутой бугорчатый скат, почти мгновенно сменившийся на всё большую пологость, и я оказался на относительно ровном грунте, с двух сторон ограниченном тёмными отвесными стенами, а с третьей – уже упомянутым скатом. С четвёртой стороны было неведомое пространство, зашторенное непроницаемой тьмой.

– Ну что, прикончил? – донёсся отдалённый голос Комарина.

– Да, выстрелил. Прямо в морду, – отчётливо прозвучало под сводами пещеры. Это Шкворень так отчитался о проделанной работе. – Полетел в ямину, словно ветром сдуло. Тут обрыв, вот он с него и…

– Ну и славненько! Давай сюда, нам ещё с входом доделывать надо.

Рёбра и колени ныли, но кости остались целыми, ничего не было сломано. Ушибы же не представлялись смертоносными. Я встал на ноги и, задрав голову, взглянул наверх. В тёмном проёме вышины, за краем обрыва, виднелось тусклое отражение дня.

Немного погодя оттуда донёсся какой-то глухой шум, похожий на удары. Должно быть, наверху долбили грунт. Ломом или лопатой. Следом к этому шуму добавились ещё какие-то звуки, то нарастающие, то убывающие. Потом наверху стихло, и вдруг раздался такой грохот, что заложило уши, зазвенело в голове, и я упал, как подкошенный; когда же пришёл в себя, никакого отсвета со стороны входа уже не было, и замкнутое пространство пещеры погрузилось в полную темноту.

Вспомнились двое сподручников Комарина, стоявших недалеко от подножия Девичьих гор, куда меня привезли. В руках одного из них была, насколько я понял, связка динамитных или тротиловых шашек, похожих на короткие жёлто-красные палочки. Такие связки доводилось видеть в кино при показе взрывных работ или подготовке диверсии.

Получалось, что мои уничтожители выдолбили шурф, заложили в него эти шашки и взорвали их. И под воздействием взрыва выход из подземелья завалило каменной породой.

Снаружи, на значительном расстоянии прозвучал шум мотора; постепенно он отдалялся, становился всё глуше, а затем и вовсе стих.

Очевидно, наверху закончили своё дело и отбыли восвояси.

Меня не пристрелили и не утопили в реке или озере, а погребли заживо. Исключительно для того, чтобы я подольше мучился и в полной мере испытал гнетущий страх перед медленно подступающим тёмным образом с пустыми глазницами и приподнятой над черепом стальной косой.

Хотя нет, по-другому: главный палач передумал и велел меня пристрелить, только Терентьев не совладал с собой, сделал оплошку, в итоге и получилось так, как первоначально задумывалось.

Какое-то время я пребывал в состоянии тяжёлой психологической и физической оцепенелости. Просто неподвижно стоял и бессмысленно таращился в черноту, служившую продолжением пещеры.

Наконец нарастающая усталость понудила зашевелиться. Переступив с ноги на ногу, я присел на грунт и, прижав колени к груди, уронил голову на руки. Лоб ощутил стеклоподобную выпуклость наручных часов. Содержимое карманов (перочинный ножичек, деньги – несколько купюр и мелочь) у меня выгребли, а часы оставили. Специально, чтобы усилить мучения.

– Будешь смотреть, сколько сидишь в этой гробне, – говорили мне перед тем, как затолкать в земной провал. – И прикидывать, сколько ещё удастся протянуть. Если, конечно, сумеешь что-нибудь разглядеть в темноте.

Это были настоящие садисты, получавшие удовольствие от мучений людей.

Отведя руку, я взглянул на циферблат и… на нём отчётливо обозначились не только зеленоватые чёрточки стрелок, но и окружность циферок по периметру. Машинальный отсчёт дал понять, что на дне подземной полости я уже больше ста минут.

То, что удалось определить время, воспринималось как вполне естественное.

С некоторых пор, уже года полтора или два назад, у меня открылась способность различать те или иные предметы даже в абсолютной тьме. Особенности полов, стен и углов в глухом безоконном помещении, например. Или рельеф местности ночью в безлунии на довольно значительном расстоянии. При сплошном покрове туч и отсутствии каких-либо рукотворных источников света, когда нет, допустим, того же зарева над далёким селением или отсвета уединённого костра, спрятанного в складках местности. Короче, не хуже совы, которая ночью видит во много раз лучше обычного человека.

Вот и теперь моё зрение постепенно приспосабливалось к пещерному мраку. Обозначились ближние каменные стены и мрачный тяжёлый свод над головой. Одно лишь пространство впереди, в глубине пещеры оставалось закрытым чёрной непроницаемой завесой; оттуда тянуло холодом и сыростью.

Скоро ночь, а хотелось узнать, не осталось ли наверху, в заваленном проходе, какой-нибудь щели, которую можно бы расширить. И выбраться из заточения.

Скат, уменьшивший скорость моего падения, изобиловал многочисленными выступами и впадинами, похожими на ступеньки, и подняться до верха обрыва, за которым должен был находиться завал, не составило труда.

Одна ступенька, вторая, третья, ещё одна, ещё – и я на площадке, с которой меня столкнул пистолетный выстрел.

Увы, выход загромождали тяжёлые каменные глыбы. Сдвинуть их с места не под силу было бы и десятерым. И нигде ни одного просвета. Выбраться на свободу не представлялось возможным.

Странно, что у меня так и не появилось панического страха из-за ужасного положения, в котором я оказался и который вроде бы должен испытывать каждый, уготованный к лютой кончине. На душе было тяжело, чувствовалась разбитость, однако всё ещё не верилось, что мне осталось недолго.

Судя по положению стрелок на часах, солнце на воле, вне пределов горы, в недра которой меня заключили, уже должно было уйти за горизонт.

На тело давила неимоверная физическая усталость, всё больше тяжелела голова. Надо было как-то устраиваться на ночлег.

Склон Девичьих гор, в основании которых пряталось подземелье, находился на южной стороне, погода в те дни стояла жаркая, каменные глыбы прогрелись, и на пятачке у заваленного выхода было сравнительно тепло. Внизу только, под обрывом, властвовали холод и сырость.

У одной из стенок покоился слой рваной ветоши, и я улёгся на этот одр, укрывшись лоскутом грязного засаленного одеяла.

Должно быть, прежде здесь спасались от непогоды бомжи или какие-то другие несчастные, лишённые нормальной кровли над головой и человеческого участия, и они-то и обустроили сию постель.

Спал я как убитый. Проснувшись же, сразу вспомнил, где нахожусь и при каких обстоятельствах попал в каменное нутро.

Стрелки на циферблате показывали шесть часов. Значит, уже утро и снаружи ярко светит солнце, поют птицы, шелестят листья на деревьях. Только здесь, под огромной массой горной породы, сумрачно и тихо-тихо. Как, наверное, бывает только в могиле. Главная разница – наличие воздуха, обеспечиваемое значительными размерами подземелья. Не исключено, что воздушные струи проникали и через незримые пустоты, соединявшиеся с внешней средой.

Итак, чем я располагал?

У меня был уже упомянутый воздух; запасов кислорода в замкнутом пространстве, тянувшемся в глубину горы, хватит до последнего часа. На весь отмеренный мне отрезок времени. И даже более того. Я был здоров, практически полностью сохранилась способность к движениям. Если не считать хромоты от падения. Но это пустяки – не сегодня-завтра пройдёт.

Кроме того, в моём распоряжении имелись лохмотья, служившие постелью. В них можно было согреться. И несколько пустых пивных бутылок и ржавых банок из-под консервов.

Но у меня не было еды и воды. Вот что ограничит моё существование. Особенно вода. Она – первый ограничитель. От кого-то доводилось слышать или вычитать в книгах, что без питья человек способен продержаться от одних суток до шести. В зависимости от условий, температурных скорее всего. И состояния организма.

Но, может, в подземелье есть какой-нибудь родник или колдобина с водой? Если да, то дело будет только за едой. Обычный, в хорошей физической форме человек способен продержаться без питания до двух месяцев – шестьдесят дней.

Во рту чувствовалась сухость. Кажется, недостаток влаги уже начал сказываться. Но, возможно, это лишь психологический эффект перед ожидаемыми мучениями.

А что, если имеется другой выход из пещеры?! Надо только найти его и спокойно выбраться наружу.

Не теряя ни секунды, я начал спуск в сумрачную глубину и вскоре оказался на том месте, где мне уже довелось находиться после падения с обрыва.

Похожий на шахту ход различался теперь ещё отчётливей, чем в первые часы заключения, и я довольно уверенно двинулся вперёд, придерживаясь правой твёрдой, сплошь каменной, несколько красноватой поверхности стены.

По рассказам знающих людей, раньше в Девичьих горах добывали природный камень для строительства. В основном он шёл на облицовку цоколей и фасадов зданий. И обустройство внутренних интерьеров.

При добыче горных отделочных материалов эти пещеры и вырыли. Всего их было семь.

Одна из них называлась Галаевой, потому как в стародавние времена в ней укрывался местный разбойник Галай, несколько лет грабивший купеческие суда на Ольме. Пока его не поймали и при большом стечении народа не повесили на Ольминском поле – центральной площади нашего Ольмаполя.

По слухам, в той пещере знаменитый тать зарыл клад с несметными сокровищами. Многие охочие до лёгкой поживы пытались найти спрятанное – вероятно, деньги, меха, золотые и иные дорогие изделия, – да только без толку. Не отдавали горы разбойничий клад.

Вспоминая теперь особенности рельефа, я предположил, что именно в Галаеву пещеру меня и заключили.

Только, пожалуй, никакая это не каменоломня. Как можно было вытаскивать тяжёлые глыбы со дна такой глубокой полости наверх, да по обрыву, что перед выходом?! Главное, зачем, когда камень проще добывать чуть ли не с самой поверхности горных склонов? Нет, скорее всего Галаева пещера – естественное природное образование. Хотя какое это имеет сейчас значение!

Подземелье уходило вглубь Девичьих гор с некоторым понижением, я же надеялся, что начнётся подъём и откроется выход на волю.

Однако моё продвижение закончилось тупиком. Дальше пути не было. Как и выхода на поверхность. Протяжённость природной галереи не превышала трёхсот метров. В самой нижней части её царил ужасный холод. Почти как зимой или поздней осенью. А во впадинах каменного грунта лежали пласты льда, появившегося, может быть, тысячи лет назад, ещё в пору образования пещеры.

По краям неровных ледяных наростов виднелись разновеликие ободья талой воды, местами переходившие в небольшие озёрца, и я тут же прильнул губами к поверхности одного из них.

Утолив жажду, встал и огляделся вокруг; я был в заточении, глубоко под землёй, но у меня появилась вода, много воды, и мой последний час отодвигался на два месяца. Но это самое большее.

На мне были лишь летние брюки и рубашка-безрукавка, и стылый воздух около льда всё сильнее давал знать о себе. Меня пробил мелкий озноб, и я заторопился назад, к выходу, заваленному породой; там, на более высоком уровне было намного теплее.

Поднявшись по обрыву, я присел на постельные лохмотья и натянул на плечи обрывок одеяла. Тягостные размышления, подкреплённые острыми сосущими спазмами в желудке, овладели мною ещё сильнее.

Совершенно очевидно, что мне предстоит умереть с голоду. Мрачная действительность указывала именно на такую кончину. Время её пришествия было вполне прогнозируемо. И всё же не хотелось верить, что дни мои сочтены. Должен, должен быть путь к спасению! Но какой?

Выход завален тяжёлыми глыбами, их не одолеть. При отсутствии еды организм быстро ослабеет, и тогда даже спуск к воде превратится в большую проблему. Пожалуй, что последний мой час не через два месяца, а гораздо ближе.

Еда – вот что необходимо прежде всего. Но где взять её в замкнутом пространстве, в котором нет ни одного растения и ни одного живого существа? Здесь не водятся даже крысы. Потому как нет корма для них.

Придёт ли кто на помощь? Извне, снаружи, помощи ждать нечего, ведь о моём местонахождении никому не известно. Кроме преступников, совершивших злодеяние. Так что… Но, может, продержаться в подземной темнице и обрести свободу помогут мои необычные способности? Те самые, которые я развивал в себе столько лет и о которых абсолютное большинство людей, в том числе из близко знакомых, даже не догадывались!

Однако достаточно ли будет для спасения одних лишь этих качеств?

То, о чём мне подумалось, казалось совершенно фантастическим. К тому же прежде я никогда этим не занимался за ненадобностью – и в голову не приходило.