Читать книгу Исповедь проповедника - Александр Михайлов - Страница 7

К этому времени я уже располагал информацией о возможных вариантах христианского применения в городе, поэтому, особо не мудрствуя, начал отрабатывать их по одному. Отработка имеющихся в городе общин протестантской направленности естественным образом привела к баптистам.

По слухам было известно, что они приносят в жертву маленьких детей, запрещают читать книги и смотреть телевизор. Ихний дом молитвы большинство местных жителей предпочитает обходить стороной.

Ерунда конечно, поскольку основано все на фильме «Тучи над Борском», где в чистом виде показана община пятидесятников, а не баптистов. И то, там пострадала девушка с неокрепшей психикой.

Зато комсомольское собрание в полном составе ничего не могло возразить и тем более предложить взамен верующему юноше, что говорит о суррогате всего прочего относительно искренней веры в Бога.

Тем не менее, эти слухи для меня были тогда по существу единственным источником информации. Так что до уверования это был весь мой опыт знаний по данному вопросу. Да еще, пожалуй, то, что это все-таки протестантское направление, наряду с адвентистами, пятидесятниками, харизматиками и прочими.

Я чуть опоздал, богослужение уже началось. Казалось, что я попал в роман Вальтера Скотта «Пуритане». Бедная обстановка, скрипучие стулья, дешевые обои и занавески. Присутствуют в основном пожилые женщины. Все задрапированные, не смотря на лето, по самое не могу, в длинные кофты и юбки и закутанные в платки.

Само богослужение в общем и целом от адвентистского не отличалось. Хотя особенности были. Тон и содержание песен и стихов лучше всего описал поэт: «Этот стон у нас песней зовется». Тягучая, заунывная мелодия наводила тоску, а содержание характеризовало жизнь человека как сплошные страдания, которые нужно безропотно терпеть, потому что Бог терпел и нам велел. Только вот в современном мире человек страдает не столько от тягот и невзгод, сколько от собственных зависти, лени и жадности. В Библии это называется похоть, гордость и праздность, но суть от этого не меняется.

В остальном же впечатление было вполне благоприятное. Проповедей было три или четыре. Говорили о разном и по-разному. Но темы были просты и понятны. О Христе, спасении, человеколюбии, смирении. То есть вечные евангельские темы.

На Ветхий завет если и были ссылки, то лишь как на вспомогательную литературу. Оно и правильно, ведь закон был дан иудеям. Нам же через смерть и воскресение Христа дана благодать. Чего же нам, получившим вечную жизнь во Христе, оглядываться на мертвую букву.

По вторникам была библейская школа. Там тоже было все в порядке. Ведущий читал текст из Библии, затем предлагал высказать свое мнение о прочитанном, и обобщал высказывания. По существу это был нормальный постоянно действующий семинар или дискуссионный клуб. Казалось, что обрел я свое место.

Однажды, выходя после воскресного богослужения из молитвенного дома, я услышал:

– Молодой человек, подождите, пожалуйста.

Я оглянулся. Меня окликал мужчина лет шестидесяти пяти, высокий и худой как Дон Кихот, и в очках как Паганель.

– Вы не хотели бы пойти учиться?

Это было совершенно неожиданным. Учиться я, разумеется, хотел, вот только денег на учебу не было, да и староват я для студента. Все это я и высказал. Однако услышал то, о чем не мог и мечтать. Обучение бесплатное, более того, платят стипендию в долларах, дорогу оплачивают, иногда еще и кормят. Львович назвал два места, корейская пасторская школа и библейский американский колледж. Потом мы с ним туда съездили, и я выбрал американский.

Пока ездили, Львович рассказал мне, что раньше он был пастором у баптистов, но разошелся с прочим руководством по административным вопросам и был отстранен от служения. Сам он успел уже закончить обучение и у корейцев и у американцев.

@

Тем временем, в церкви я конечно же попросил допустить меня до проповеди. Они там на совете посовещались и в порядке исключения разрешили. О чем говорить? На что Святой Дух сподобит.

В ближайшее время, на воскресном богослужении, после общей молитвы, пресвитер обратился к прихожанам со следующим:

– Братья и сестры! В нашу семью входит новый брат Александр, многие его уже знают. Он просит позволить ему обратиться к нам с проповедью. Нет возражений?

Он кивнул мне. И вот я первый раз встаю за ихнюю церковную кафедру. Несколько звонким от волнения голосом я начал:

– Братья и сестры! Спасибо за доверие, помолимся.

Все встали, и я произнес слова молитвы, которые подсказало сердце:

– Отец наш небесный! Благослови собрание верующих в Тебя, благослови говорящих и слушающих слово Твое. Во имя Иисуса Христа прошу Тебя, аминь.

– Аминь, – дружно выдохнули все и сели.

А я начал проповедь:

Когда я еще учился в школе, то прочитал один рассказ. На американском диком западе, посреди пустыни проходила железная дорога. На затерянном полустанке в окружении редких кактусов жил одинокий старик. Его обязанностью было встречать поезда и помогать машинисту заливать воду в паровоз.

Поезда приходили очень редко, один раз в несколько дней. Однажды приехал инспектор. Он оглядел окрестности, потом маленький домик станции и спросил у старика:

– Здесь так одиноко, не скучно вам одному?

– Нет, – ответил старик, – мне не скучно, я всегда занят, я читаю.

– Но я не вижу здесь книг, – удивился инспектор.

– Я читаю только ОДНУ!!! Книгу.

И действительно, на столе лежала единственная книга. Это была Библия.

Сейчас Библия есть почти в каждом доме. И почти всегда она пылится на полке. Почему? Во многом потому, что никто не знает, как ее читать. Начинают сначала – не впечатляет, пытаются начинать с откровения – ничего не понятно, читают «по диагонали» – не воспринимается.

Начинать нужно с псалмов. Псалтырь подобно камертону настраивает душу. Только потом следует перейти к Евангелиям. А затем к посланиям апостола Павла. И только после можно браться за все остальное. И не забывать периодически возвращаться к псалмам, поскольку душа, как и музыкальный инструмент, нуждается в постоянной подстройке.

Так ведь все просто, но объяснить это некому. Кто же должен объяснить? Да тот, кто это знает и может – Церковь. Именно это ее основная функция, именно для этого она и существует. Благослови, Господь, церковь Свою.

Аминь!

Что сказать, для всех мой подход к проповеди был слишком неожиданным, все привыкли к традиционному чтению морали. Тем не менее, впечатление было благоприятным, можно сказать, что общий результат был успешным. Мое. Однако, больше не допустили без предварительного публичного покаяния и крещения. С пресвитером мы договорились несколько изменить последовательность. Покаяние – проповедь – крещение.

Да, я действительно перед собранием на коленях покаялся в своих видимых, длящихся и постоянных грехах. Вспыльчивости, грубости, лени, злоупотреблении алкоголем и любви к противоположному полу.

@

Где-то в это же время я соблазнил Ольгу пойти со мной на рыбалку, с заходом на лесное озеро. На него мы действительно зашли. Можно даже сказать, что с озером все было нормально, поскольку озеро все затянуто растительностью, и ловить не то что нельзя, но и ловить даже негде.

Тогда к реке. Я точно помнил, что в прошлом подойти от озера к реке можно было свободно. Только вот совсем забыл, что озеро тянется вдоль на километр и подойти можно с того края озера. Мы же пошли с этого. И вот теперь перед нами овраг, не знаю, какой длины и какой ширины. Или обойти, или вперед и с песней. Хотя песни наши закончились еще раньше и очень быстро. Мы вообще оба любители потрепаться, но тут Ольга почему-то упорно молчала, подобно героям молодогвардейцам.

– Оленька, чего молчишь?

В ответ только скрип зубов. Тут я вспомнил восточную сказку с похожей ситуацией.

– Счастье мое, давай поменяемся рюкзаками.

– Давай.

Когда мы поменялись, мне все стало ясно. Ее рюкзак был почти вдвое тяжелее, хотя все бутылки были в моем. Оказалось, что, не смотря на середину июля, она собралась как на северный полюс и тащила с собой тулуп размером на снежного человека. И где она такой откопала, в музее что ли? Как говорится, вот тебе голубчик овчинный тулупчик.

Некоторое время шли вдоль оврага, но затем рискнули пройти сквозь заросли. Как это у классика: «И тогда он вырвал из груди свое сердце и бросился вперед. И люди побежали за ним». Как красиво в сказке и как отличается от действительности. Ольга пошла за мной мужественно, но явно без всякого удовольствия.

Во-первых, мы с головой скрылись в крапиве, которая, как известно стрикучая или стрикастая. Во-вторых, внизу была вода, в некоторых местах доходившая до колен. В-третьих, там могли быть пиявки. Как это в детской песне: «Напали на козлика злые пиявки, остались от серого серые плавки». А про то, что в этих местах водятся гадюки, я Ольге благоразумно не сказал. Не хватало еще ее истерики. В-четвертых, мы чуть не сбились с направления. В-пятых, и это «в-пятых» стало самым большим для нас ударом, когда часа через два мы все – таки выбрались на берег.

Мы стояли над обрывом, внизу плескалась вода, но в обе стороны росла двухметровая молодая поросль лозы. Стволы или скорее ветки толщиной с двадцать первый палец в пионерской готовности стояли сплошным частоколом подобно зарослям камыша или бамбука. У Ольги из глаз брызнули слезы. Я ее понимаю, собиралась ведь приятно проводить время с любимым мужчиной, а не тренироваться на выживание в джунглях.

Тем не менее, в свое время мы вместе изучали боевые искусства и там страх, усталость и боль вообще естественные ощущения. Я просто забрал у нее рюкзак, повесил на грудь и двинулся вперед вдоль обрыва. Ольга всхлипывая, пристроилась вплотную сзади. Опасный маневр, так может веткой здорово хлестнуть. Но она слишком устала, чтобы самой через них протискиваться. Я тоже смертельно устал, однако, чувствуя себя бульдозером, двигался вперед. А для нее я вообще был кумиром.

Уже смеркалось, когда мы все-таки выбрались на нормальный берег и упали. Усталость буквально скрутила нас в узел. Надо было срочно что-то с этим делать. Скоро ночь, будет холодно, нужно собрать дрова для костра. Про рыбалку мы даже и не вспомнили. Я достал из рюкзака бутылку водки и разлил всю поровну в две кружки.

– Пейте, девушка, если хотите завтра подняться.

Далось ей это тяжело, я же всосал в пять глотков. Потом пошли купаться, потом я оставил ее стеречь вещи, а точнее отдыхать, а сам ушел собирать дрова. Ко всяким такого рода нагрузкам лично я привык еще в армии, для меня это всего лишь некоторый дискомфорт. К тому же в таких ситуациях вспоминаются приобретенные навыки.

Вскоре костер весело запылал, еще минут через двадцать был готов ужин, чай, еще пятьдесят ей и остальное мне. Потом она заснула. А мне не спалось. Стыдно признаться, но одолела икота. А я как назло совсем забыл, как ее прекращать. Точнее, никогда и не знал. Полежал, но она достала меня совсем, еще и Ольгу разбудить боялся. Поэтому поднялся и пошел бродить по берегу. Когда вернулся, Ольга сидела и таращила испуганные глаза в темноту.

– Оленька, ну что ты, я же здесь рядом.

Она расплакалась.

– Как ты мог меня бросить.

– Ну ты же спала, а меня икота достала, я боялся тебя разбудить.

– Ну и что, что икота, пока ты тут икал, мне было спокойно, потому что ты был рядом. А как перестала слышать, так сразу проснулась, и мне стало страшно одной.

– Ну прости меня, мое счастье.

Однако, хоть в том момент и простила, но кошка между нами все—таки перебежала. Слово за слово – мы поссорились.

@

Баптисты выпустили меня за кафедру еще раз, так сказать, убедиться в правильности выбора. В этот раз я перед проповедью молиться напоказ не стал, а начал сразу же:

Братья и сестры! Сегодня я буду говорить о богатстве и бедности.

Апостол Павел говорит:

Имейте нрав несребролюбивый, довольствуясь тем, что есть. Имея пропитание и одежду, будем довольны тем.

Нужда – это недостаток в необходимом, без чего человек не может обойтись, просто умрет или получит какой-то ущерб. А все остальное в материальных вопросах лишнее. Ведь по существу вся наша цивилизация – это набор избыточных ценностей.

Что человеку на самом деле нужно? Пища для поддержания жизни. Жилье и одежда для укрытия от непогоды. И особь противоположного пола для размножения и общения. А все остальное по большому счету лишнее, удовлетворяющее:

…похоть плоти, похоть очей и гордость житейскую.

Но человек есть образ и подобие Бога, поэтому ему нужно что-то еще. Вообще потребности человека можно разделить на три категории: физические, социальные и духовные. Физические направлены на обеспечение биологического существования. Социальные – на признание в среде себе подобных. Духовные – на творчество, поиск добра, красоты, истины, справедливости, и в конечном итоге Бога. Как высшего смысла жизни и абсолюта.

И вот Павел в тюрьме. Но он продолжает свою миссионерскую деятельность, разве что лишен возможности выступать публично, то есть несколько поменял форму, так сказать, сменил прикид, или перекрасился.

Признание есть. Бог говорит с ним лично, ему даже искать не надо. А в материальном плане он имел достаточно минимально необходимого.

Как раз он и говорит именно о том, что больше ему ничего не нужно, применительно к данной ситуации. Но если бы его выпустили, то ситуация поменялась бы. Хотя бы в минимуме, если в тюрьме крышу над головой обеспечивает государство, то на свободе ему пришлось бы этим озаботиться.

Бочка Диогена была большой. По крайней мере, он в ней помещался. И в любом случае он не мог жить без еды и одежды. Он не нуждался, у него просто не было ничего сверх минимально необходимого.

Однако представим, что живет он не в теплой Греции, а в холодной Финляндии. Тогда ему уже недостаточно бочки. То есть минимально необходимое определяется ситуацией. А еще вкусом, предпочтениями, окружающей средой. Таким образом, определение минимально необходимого процесс, во-первых, индивидуальный, а во-вторых, постоянный. То есть в этом направлении придется работать над собой постоянно.

Но появляется вопрос противоположный. А если всего очень много, то как к этому относиться. Есть соответствующая притча:

В одном царстве жил мудрец, почитавшийся всеми как просветленный и великий учитель. Он жил в уединении, имущества не имел и питался тем, что приносили просители. Сам царь часто приезжал к нему и советовался по всякого рода вопросам. Однажды царь предложил:

– Пойдем жить ко мне, я дам тебе дворец, слуг и сделаю главным советником.

– Пойдем.

И вот мудрец живет во дворце. Сплошные праздники, оргии, в общем столица на ушах. Однако, царь стал замечать, что мудрец постепенно решает все больше вопросов вместо него, к нему идут за советом и помощью и вообще считают истиной в последней инстанции. Отшельническая жизнь забыта, как будто все было так всегда. В конце концов царь не выдержал:

– Как можешь ты называть себя просветленным, если так ведешь себя?

– Хорошо, давай сядем на колесницу и поедем.

Подъехали к границе, мудрец говорит:

– Теперь все бросаем, раздеваемся и пойдем жить в другое царство.

Царь подумал, что ослышался:

– Как бросаем? Я здесь царь, а там буду никто.

– Вот, что и требовалось доказать. Ты привязан к статусу, а мне все равно. Поэтому я просветлен, а ты нет.

Да, это восточный вариант, но смотрите, что говорит апостол Павел:

Умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всем, насыщаться и терпеть голод, быть и в обилии и в недостатке. Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе.

Перестроена система ценностей, в которой все текущие проблемы отошли на задний план. Павел несет служение, к которому призван, а в остальном полный пофигист, то есть ему все равно, что в скудности жить, что в изобилии. А если и проявляет себя, то это эмоции скачут, или опять же это в интересах служения, ибо цель оправдывает средства.

Все хорошо, но чем его учение отличается от учения Будды, или Лао Цзы? Или от кодекса самурая, или революционера народовольца? По существу ничем, по крайней мере, оно точно также не годится для использования в повседневной жизни.

Как научиться жить в изобилии, которого нет? Даже Будда от изобилия ушел, поскольку не смог научиться в нем жить. Если изобилие дано по рождению или как-то приобретено, то научиться в принципе можно, перестроив собственную систему ценностей, поставив наверх что-то, с изобилием не связанное. А вот если его нет?

Или где и при каких обстоятельствах этому научился Павел? Христос в изобилии сам никогда не жил, и не учил жить в изобилии. То есть Павел, научившись жить в изобилии, Христу не подражал!!!

Он начал миссионерскую деятельность и благополучно осел в Коринфе. Палатки шил. А к нему уже потекли пожертвования сочувствующих. Не там ли он и научился жить в изобилии? Не напоминает ли это Ленина, который перед революцией сидел себе в Швейцарии, занимался неспешным сочинительством, пока другие, вроде Троцкого, Сталина и тем более Дзержинского, гнили по тюрьмам, ссылкам и каторгам в России. Павел даже обоснование вывел:

Разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища? Что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника? Так и Господь повелел проповедующим Евангелие жить от благовествования.

В общем все равны, но некоторые равнее. И коммунисты ничего нового не придумали, просто взяли на вооружение библейский принцип. Двенадцать колен Израилевых, из них колено Левия назначено служителями, а остальные одиннадцать должны давать десятину, десятую часть доходов, на его содержание. У каждого колена остается девять десятых, но у колена Левия одиннадцать десятых. А соответственно превосходство в доходах для священства заложено в Библии.

То есть Павел откровенно и бессовестно лицемерит, рассуждая о богатстве и бедности, предпочитая сам комфорт и достаток, ни за что при этом не отвечая. Делаю то, что хочу, а вы отдавайте мне за это то, что должны. И тоже самое Петр, призывает терпеть страдания, а сам ждет, когда его покормят, да еще этого требует.

И очень часто служители повторяют путь Павла. Только не весь путь, а исключительно то, что выгодно. Они ничего не делают, а суетятся, создавая видимость. А пожертвования бесконтрольно забирают себе. По крайней мере, забрать пытаются. Да еще с протянутой рукой стоят на папертях всякого рода иностранных миссий. Евангельская истина искажается. Избавь нас, Господи, от этой плесени, пошли нам истинных служителей, подражающих Христу, а не его толкователям и как бы подражателям.

Аминь!

Да, к такому подходу господа баптисты не привыкли. И хотя я и не называл никого конкретно, к проповеди больше не допустили. Официальная версия – решение общего собрания. Сорок процентов за – шестьдесят соответственно против. Налицо раскол. После этого посещать их собрания я перестал.

@

В конце лета в мою жизнь пришла Ирина. Яркая модель чего-то там. И мозги на месте, а не только ноги от ушей. У меня до нее не было никакого опыта общения с моделями, да еще с умными, да еще на бухгалтерских курсах.

Поэтому, когда после курса мы вместе шли к метро, и она пыталась намекнуть, что время есть и можно не спешить разбегаться, я заявил, что срочно еду в рыболовный магазин покупать туристические коврики. И мне сейчас не до нее. А вообще-то я просто хотел зарплату довезти до дома.

Я уже и забыл о ней, когда она вдруг неожиданно пришла на консультацию. Оказывается, что за это время она успела распрощаться с рекламной стезей и сейчас бухгалтерствует себе в небольшой строительной фирме. Соответственно, я стал ей как бы нужен. В общем, стали встречаться беса тешить.

К Ирине обычно приходили поздно вечером, поскольку и у меня были вечерние занятия, и она училась в вечернем институте рядом, а утром разбегались. Пока Ирина готовила ужин, я стирал свои трусы и носки в раковине. Это чтобы назавтра на утренних занятиях хоть что-то было совсем чистым. Для повышения уверенности в себе.

– Ты как енот-полоскун.

Стыдно признаться, но я почему-то ничего не знал тогда про подобных енотов, для меня енот был вообще не более, чем будущая шапка или воротник. Поэтому воспринимал как издевку:

– На себя посмотри, спринтер с препятствиями.

Во время секса она требовала от меня двигаться как можно быстрее. Сама была высокая, стройная и молодая, а я, как уже не раз упоминалось, был не первой свежести и достаточно тяжел. И вообще я не люблю быстро ни есть, ни работать, ни чего другое. Результат вроде есть, а процесса как будто не было. Это как вместо полива каждого кустика отдельно вылить сразу все ведро на клумбу, чтобы с глаз долой – из сердца вон.

И вообще, нет того, чтобы самой постирать, еще иронизирует, лахудра. Это на первый взгляд красивая модель, а женственности кот наплакал, какая-то почти никакая, так сказать, комнатной температуры. Целоваться не любит, сперму в рот не любит, в попу отказывается, сиськи почти не чувствительные. Вся радость у нее между ног, разве что сами ноги от ушей. Модель, что тут говорить.

Если бы еще лежа на ней, да еще сдвинув под собой ее модельные ножки, а то ведь стоя ей нравится больше. Да еще встанет не к кровати, а к подоконнику, а ростом почти с меня, чтобы войти до конца приходится почти что на цыпочки вставать.

Особенно остро это почувствовалось на рыбалке. Конечно, было весьма лестно спускаться с ней к воде купаться. Окрестный народ во все глаза таращился на неизвестно откуда взявшуюся модель с обложки глянцевого журнала или даже ковровой дорожки.

Но если бы они знали, как неохота ее сейчас, когда после шашлыка и коньяка полежать бы у костра, о вечном подумать, так нет же, работай, выполняй свои мужские обязанности с повышенной скоростью. А что делать, если она уже уперлась руками в дерево, и выгнулась ко мне дугой.

– На.

– Давай.

Я обреченно задвигался в ней и думал только об одном – скорее бы все кончилось. Но вот, наконец, она повернула ко мне голову:

– Я все. Ты будешь?

– Нет, можно я завтра?

– Можно.

Я облегченно вышел из нее и перевел дыхание. Потом мы оделись и расположились у костра. Она свернулась калачиком на коврике под моей зимней курткой и сладко засопела. Некоторое время я смотрел на звезды, огонь и бутылку с коньяком, а затем тоже видимо заснул. Очнулся от резкого зашкаливающего звона колокольчика.

– Вау, это у нас!!!

Резкий прыжок в темноту, кубарем скатываюсь с обрыва, на ходу доставая из кармана фонарь. Какая же из них? Так, эта на месте, следующая вроде тоже, но на ней нет колокольчика. Эта она.

Взгляд застыл на кончике донки. И резкий рывок. Донка завихлялась катушкой к воде. Но поздно, я вцепился в нее мертвой хваткой и сделал длинную протяжную подсечку. Есть! Что-то явно живое, тяжелое и большое. Думаю, что мотать ее вдоль берега в глухой темени не резон и просто тащу на себя. Тяжело, но поддается.

Наконец вода у берега забурлила и показалась чуносая морда. Да, это она, та самая стерлядь, о которой я прожужжал окружающим, в том числе Ирине, все уши. Резко вытаскиваю ее на берег. На камнях она, естественно застревает и слетает с крючка. Но хрен ты угадала, голубушка. Пинком отталкиваю ее от берега подальше. Лежит, шевелит жабрами и слегка хвостом, но не сопротивляется. Это вам не щука или сом.

Все, я доказал свою рыболовную состоятельность, теперь Ирина готова будет ездить со мной на рыбалку в любое время. Такую рыбу на рынке не увидишь. Обычно там стерляди мелкие, а тут мечта поэта. И теперь даже готова смириться с моей неактивностью в полевых условиях.

Днем Ирина пошла к берегу чистить рыбу. Я же, глотнув еще коньяка, под воздействием переживаний улегся под куст и на солнышке закимарил. Когда проснулся, то тени от кустов удлинились, и сам я лежал уже в глубокой тени. Ирины не было ни рядом, ни в обозримых окрестностях. Твою мать, да и только. Куда ее черти унесли? Поднялся и подошел к обрыву. Ирина все также сидела на корточках над водой и чистила рыбу.

Поскольку со стерлядью я управился сам, то ей досталось всего-то восемь штук подлещиков, там работы не спеша минут на десять. Еще бы она претендовала на замужество, нужна мне такая, как корове седло. Да, конечно, с ее-то модельной внешностью с ней не стыдно куда-то пойти. Но вот жить постоянно под одной крышей с такой капухой – это выше моих сил.

Странное сочетание, способность к взрывному принятию решений и вот это копание. Сама ведь пришла, как бы на консультацию. Занятия тогда уже закончились, я собирался уходить и вдруг в дверях это явление с подиума.

– Я тут шла, и подумала, а нет проконсультироваться ли мне по бухгалтерскому вопросу.

– Конечно, чего тут думать, только пойдем на улицу.

Погуляли, посидели на скамейке в парке, поцеловались, она и говорит, просто как три копейки:

– Давай поедем к тебе.

– Ехать долго. Или бешеной собаке сто верст не крюк?

– Не крюк, не крюк.

Когда первый кайф близости был получен, и мы лежали, набираясь сил для продолжения, она философски заметила:

– Так долго ехали, и все ради минутного удовольствия.

– Ну и что, – возразил я, – Без этой минуты давило бы на уши. Так что не выпендривайся, если выбора нет.

Поскольку в ответ я получил море негодования, то пришлось смягчить впечатление и добавить:

– Хорошо, хорошо, выбор есть, с твоей-то внешностью. Но если ты уж его сделала, добровольно причем, никто не заставлял, так и тяни лямку безропотно. Подобно золушке.

А сейчас вот как в сонном царстве. Но когда мы собрались и подались к дому, она опять поменялась. Я нес все вещи, а она порхала вокруг и собирала букет. Чуть золотистые длинные волосы распустила и они переливались на закатном солнце. Ведьма, соблазн, сосуд греха, инквизиторы сожгли бы такую без всяких дознаний.

Дома я быстро засолил подлещиков, а стерлядь мы просто зажарили на сковородке. Вкусно, сил нет. Потом, вконец усталые, вымытые и натрескавшиеся, свалились на кровать.

Вот бы глаза закрыть и заснуть. Но нет, проснулись желания, сну противоположные. Тем более, что лежали голые. Я потрогал рукой мягкий пушистик, потеребил языком сосок, а затем тихонечко переполз на нее. Она раздвинула длинные модельные ножки, согнула в коленях и обняла меня за спину.

Я же протянул руку между нами, немного подвигал головкой по губкам, а потом нашел ее вход и чуть надавил. Там было мягко, влажно и горячо. Жареная стерлядь, что ли, так на обоих подействовала? Когда все кончилось, и мы успокаивали колотящиеся сердца и сбившееся дыхание, она наконец-то спросила?

– Чего это ты вдруг?

А что я мог ответить, кроме как:

– Нечего быть такой красивой и соблазнительной.

Как-то вышли с ней гулять ближе к полуночи.

– А что там?

– Поле, а потом кладбище и лес.

– Пойдем на кладбище.

– Зачем? Там сейчас темно, ни пса не видно.

– Пойдем, я хочу.

– Ну пойдем.

Темно, огни города остались позади, кое-где огни были на горизонте, но нам они не помощники. Хорошо хоть сухо, а тропу я знаю, поскольку она ведет через поле мимо кладбища на пруды.

Дошли, действительно ничего интересного. Это же не католическое или лютеранское кладбище, и даже не наше выставочное, а обыкновенное, для таких как я.

– А нет ли другой дороги?

– Есть, дальше по тропе через лес, выйдем на асфальт и потом на станцию.

– Пойдем.

– Ириночка, ведь тропа через лес, кусты там всякие, еще заблудимся в темноте.

– Пойдем.

В общем, когда вконец усталые часа через три подходили к дому, то без двух портвейнов я обойтись отказался. А ей все божья роса. Даже по дороге несколько раз говорила, что надо ужа поймать покрупнее и съесть.

Как ни странно, но у этой модели была собака, померанцевый шпиц Потап, рыженький такой, пушистый и мелкий, меньше кошки. В общем и целом, померанцы молчаливые, ну по крайней мере не тявкалки. Вокруг их много, почти как лабрадоров, так что объекты для наблюдений и выводов имеются.

Только к самому Потапу это отношения не имеет. Потому что, как только Потапа выпускают во двор, он сразу же заливается звонким лаем. Он лает на все – прохожих, машины, деревья, небо, асфальт. Он так самовыражается, ему объект не нужен, лишь бы на улицу выпустили. Он лает бесконечно, пока домой не загонят. Он наполняет собой весь двор и окрестности.

Однажды с ним казус случился. Когда он гулял, и как всегда заливался лаем на окрестности, а мы смотрели в окно и проникались событием, вдруг пошел сильный град. Градины, величиной с картечину, застучали по асфальту. Потап резко замолк. Ирина забеспокоилась и побежала искать.

Нашла быстро. Она несла Потапа, который с закатившимися к небу глазами обвисал на ее руках, как кусок тряпки. Обвисали, причем, не только лапы и хвост, но и вся мордель, и отдельно уши, и даже, что было наиболее непривычным, язык. Контузило. В этот день и еще несколько дней она его на улицу не отпускала. А потом он, как ни в чем не бывало, опять заливисто тявкал на окружающий мир. Зажило, что называется, как на собаке.

Технически отдаление началось, видимо, с того, что Ирина стала говорить о том, что в моем возрасте пора уже стать солиднее, вести себя соответственно, и в особенности прикид поменять. Плевать на нее, но это совпало с тем неуловимым ощущением, что что-то начинает меняться.

Я помню, как наотрез отказался знакомиться с ее родителями, как вдруг стало угнетать ночевать у нее, а не у меня. То есть надо ехать куда-то, а потом откуда-то, что это в прошлом было нормально, но сейчас такого быть не должно. Как появилось ощущение неопределенности состояния, с одной стороны полон сил и жажды деятельности, а с другой как будто все уже позади.

Вскоре мы с ней расстались. Правда, это произошло не из-за моей тоски, а совсем по другому поводу. Но это именно был повод. Причина же проста и обычна. Мы просто друг друга не любили. Некоторое время было интересно взаимное узнавание, а потом оно перешло в привычку.

Ее модельная внешность и мой повышенный интеллект в сочетании с преподавательской деятельностью себя исчерпали, а чувств не появилось. Все как всегда. В ту ночь мы уже легли и привычно протянули руки друг другу между ног, как вдруг она вскочила:

– Слушай, еще один бухгалтерский вопрос. А как вот…

Мое желание мгновенно погасло.

– Совсем охренела, в такой момент. Иди ты со своими вопросами.

Я демонстративно подвинулся на самый край кровати, чтобы ее не касаться, и отвернулся. Утром она попыталась прилезть, но у меня уже не было никакого желания. Я встал, собрался и ушел. Вечером позвонил:

– Мне кажется, наши отношения зашли в тупик.

– Да, я тоже так думаю, давай временно прекратим наши встречи.

– Временно это на сколько?

– Ну, не знаю, как пойдет.

– Давай.

Больше мы не встречались.