Читать книгу Распадаясь: Рассказы - Александр Назаров - Страница 10

Его мир был разделен пополам холодной стальной стеной. Стена эта не имела физического воплощения, она скорее напоминала границу двух вселенных.

По одну сторону стены сверкали тысячи холодных синих молний, они постоянно образовывались в полной темноте. Вместе молнии образовывали некий таинственный узор, меняющийся каждое мгновение, что делало его неуловимым. В представшей взору картине угадывалось нечто систематическое и механическое. Если бы он только мог дольше всматриваться в пространство молний, но взор его привлекало и другое измерение.

То было измерение розового и фиолетового дыма, хаотично клубящегося и извивающегося. Здесь пахло цветами и скошенной травой; до ушей (не до конца понятно было, есть ли уши вообще) доносились приятные музыкальные звуки. Пространство розового дыма вдохновляло.

И все же оставался некий дискомфорт. Сначала он думал, что два измерения идеально контрастируют и должны быть разделены перегородкой холодного металла. Но потом она стала мешать. Словно не дает им соединится, а они так хотят, так бьются. Но теперь они сами по себе, пространствам придется учиться жить по-отдельности.

И вдруг все начало погружаться в темноту. Два бесконечных измерения стали сужаться, пока не оказались заперты в маленьких колбочках. Так тесно и так больно. И вдруг все как ножом прорезал белый свет.

В небольшой белой комнате, освещаемой светом дня, льющимся из окна, пахло карболкой. Катод не мог поднять голову от постели. Он ощупал её руками: вся в бинтах. В глазах плыло: пока он держал их открытыми, то и дело возникали ауры, когда закрывал – темнота заполнялась фосфенами.

Чувство времени утрачено полностью, он не понимал, как оказался здесь, сколько времени прошло и даже какой сейчас год. Некое чувство безвременья посетило его: пустота в том отделе головного мозга, которая отвечает за ощущение времени. Основание шеи болело, словно позвоночник, подходя к голове, разделялся пополам.

Он попытался окрикнуть кого-нибудь, позвать к себе, но ничего не получилось, воздух застыл в глотке. Единственное, что он сейчас мог, это дышать и наблюдать. Анализировать он мог лишь наполовину, он понимал, что видел, но не мог увязать друг с другом. Логические цепочки просто не выстраивались.

Сколько времени он лежал так, открыв глаза? Неизвестно. Иногда приходили люди. Чаще всего это была девчушка в белом халате. А на секунду ему подумалось, что это, должно быть, медсестра, но эта связь оборвалась быстро. Чуть реже заходил старичок. Он внимательно осматривал Катода, что-то говорил. Приходили еще двое людей: мужчина и девушка. Он выглядели до боли знакомыми, он пытался, так пытался вспомнить, кто они. Кажется, друзья.

Спустя вечность к ему вернулась способность говорить. Сестра, которая была приставлена к нему, при этом отмечала: то он изрекался простыми предложениями, то начинал применять фантастические тропы. Примерно тогда же начало возвращаться чувство времени. Мир Катода восстанавливался постепенно. Связи заново образовывались, как если бы паук плел свою паутину. Когда же Катод снова мог поддержать беседу, к нему явился сам доктор Герберт Ньюман, его спаситель.

– Вам невероятно повезло, – сказал он с порога, – немногие переживают ранение такой силы. Шанс один к ста тысячам, я бы сказал.

– Да? – взгляд пациента казался отрешенным, – спасибо.

– Не за что. Мой долг. Теперь нам надо провести разговор и пару тестов на интеллект, дорогуша.

– Конечно, сударь, – взгляд Катода прочистился и вдруг стал ясным, – касательно какой сферы будет разговор?

– Не вызывает ли речь у тебя затруднений? – спросил доктор в первую очередь.

– Почти нет. Единственное, я словно с задержкой понимаю смысл ваших слов, доктор.

Далее Ньюман попросил его прочитать вслух прозаический текст и стих. Катод неплохо справился прозой, но стих начал криво, однако примерно на середине, голос его неожиданно приобрел мелодичность и выразительность, мужчина смог держать ритм, перестал сбиваться. Доктор удивленно наблюдал за ним и делал записи в своем блокноте. Ньюман решил провести небольшой письменный тест с простыми вопросами. Он принес бумагу и пару карандашей, которые положил на стол. Туда же он положил текст задания.

Катод взял карандаш в правую руку, но внезапно другая рука вырвала карандаш и стала писать тест за правую. Сам пациент этого не заметил, или не подал вида. Правая рука не захотела сдаваться и взяла еще один инструмент для письма и лист бумаги. Вместо того, чтобы решать тест, она стала рисовать.

– Поразительно. Поразительно, – только и говорил доктор. Он пришел к выводу и озвучил его Катоду, – У тебя сильно повреждено мозолистое тело, соединяющее правое и левое полушария головного мозга. По чистой случайности, твой мозг пережил травму и продолжил функционировать. Но вот его полушария… скажем так, решили обособиться и начали жить собственной жизнью. Нет, это не раздвоение личности. Скорее автономия отдельных её половин.

– Как измерения молний и розового тумана!

– Без понятия, о чем ты, но, наверное, ты прав.

Со временем вернулась память. Вся прошлая жизнь. Единственное, что оставалось за завесой, кто напал на него тем днем. Чем ближе память приближала его к роковому событию, тем расплывчатее становились образы. С одной стороны, Катод понимал, как ему не повезло, но с другой осознавал, как же сильно ему повезло. Несколько раз к нему заходили его друзья: Ирокез и Никс. Они рассказали ему про возмущения энергетических потоков города и тучах, сгущающихся на горизонте. Весь город, по словам электрооккультистов был пронзен напряжением перед каким-то событием. Затишье перед бурей.

– В порту рыскают тени. Они стали набирать силы и объединяться, – рассказывал Ирокез, – мы чувствуем, что они несут за собой ужасну. энергетику. Нам пора бежать из Города, как прискорбно бы это не звучало. Ждем, когда тебя выпишут, и валим. Может быть, порядочные жители торговой зоны и благополучных кварталов и отсидятся, но нам грозит гибель или чего похуже.

– Тени мелькают в свете немногих фонарей, – продолжила за Ирокеза Никс, – как крысы бегут по канавам, они бегут в тенях. Кто-то готовиться нанести удар, возможно, именно они напали на тебя.

– Ничего не понимаю. Много что произошло, пока я был в отключке?

– Да. Я еще несколько раз проводил обряд по обличению пожирателя, – ответил Ирокез, – Но уже с другими людьми. Он, Пожиратель личности, так же активизировался. Мне кажется, та девчонка, Лилиан, в большой опасности. Угроза не столько жизни, сколько личности как таковой. Однако ни её саму, ни её друга, Ганса, мы не встречали пока что.

Они ушли. Катод долгое время прибывал в задумчивости. Он вышел на балкон и стал осматривать город, пыльный и грязный. В закате тени домов словно плясали, но танец их застыл. А на краешке глаза столпом света сиял Иггдрасиль. Он казался вечным и непоколебимым, хотя ещё пару десятилетий назад пылал. Тогда казалось, что человечество несется в будущее локомотивом. Но с тех пор прогресс замедлился.

Люди внизу передвигались отдельными стайками, медленно, словно крадучись. Только один человек быстро сновал по улице. Катод пригляделся и увидел высокого тощего блондина.

– Ганс! Ганс, – позвал он, – Иди сюда, нужно поговорить!

– Катод? Ты ли это? – ответил ему Ганс, – что случилось, ты почему в больнице?

– Заходи быстрее, пока время приема не окончилось, всё расскажу.

В палате Катод все рассказал зашедшему к нему юноше.

– Ничего себе. Ты теперь, пожалуй, уникальный человек, – сказал Ганс в конце рассказа.

– Это еще не все. У меня есть важное сообщение для Лилиан, где она?

Ганс замялся.

– Самому бы знать …

– Что? Как? – Катод был ошарашен.

– Она пропала. Понимаешь, все началось с того, как на тебя (оказывается, на тебя) напали. Все закружилось. События мелькали одно за другим. Следствие. Обыск. Обвинение. Слезы. Кукри, что достали из твоей головы – редкое, антикварное оружие. Пропажа обнаружилась быстро. За день до покушения нож-кукри пропал из оружейной лавки Августа Рае, отца Лилиан. Слова, что он – единственный, кто имел доступ к оружейной, стали веской причиной для задержания отца Лилиан на время следствия. Он никому его не продавал, да и кукри лежало далеко не на самом виду. Ты же не мог дать показания, так как был в отключке. Я надеялся, что, когда Кристиан Од (а твое прозвище созвучно с реальным именем) проснется, он поможет следствию, и Августа отпустят. Но, видно не судьба. Так вот, задержание отца стало сокрушительным ударом для Лилиан. Она заперлась у себя, никому не открывала. Даже мне, – в этих словах слышалась неподдельная боль, – а потом просто пропала. Сейчас я бегаю по городу и занимаюсь поиском. Больше за ней приглянуть некому.

– Ужас. Тогда не буду больше тебя у себя задерживать. Беги, беги! Надеюсь, твои поиски увенчаются успехом. И учти, Пожиратель личности активизировался, девочке грозит непоправимое.

Ночь для Катода шла беспокойно. Левая сторона головы горела страстным желанием уснуть, в то время как правая металась и загоралась идеями творчества. Обособление полушарий сделало каждое из них более настойчивым и сильным, но при этом разрушило всякую связанность, из-за чего все образы, появляющиеся то и дело в сознании, оставались бессвязными. И это полуночное время, когда одна сторона сознания открывает двери в пустоши сна, а вторая мечется как ураган, достойно названия агонии. Сама личность находилась в стороне от происходящего, вне пространства. И ей все это порядком надоело.

Катод встал с постели и подошел к окну. В комнате было довольно темно, единственный свет попадал сюда с улицы. Неосознанно он встал к окну так, что его лицо в отражении оказалось разделено оконной рамой, что делилось ровно на две половины. Правое полушарие воспринимало вид ночного города, как нечто прекрасное, раз в секунду выдавая по сто идей его запечатления. Шум в голове достиг невыносимого предела, радиопомехи мыслей грызли мозги. Лицо катода исказилось от боли, левую часть лица свело судорогой, она двигалась так, как если бы он говорил ею:

– Эй, тебе же надоел наш сосед по палате? – слушал он свои мысли, – уж больно он шумный, громкий и навязчивый. И знаешь, что? Мне тоже. Я предлагаю нам избавиться от него. Слушай план. Только тсс, никому не слова…