Читать книгу Распадаясь: Рассказы - Александр Назаров - Страница 14

Свой угол, своя кровать. Место, где можно побыть со своими мыслями наедине. Что еще нужно для счастья? Не делить с кем-то одну комнату, не зависеть от прихоти арендодателей. Да, маленькая, зато своя. Да, за неё еще много лет платить, но ведь своя!

С такими мыслями Бен Шварц отпирал квартиру, что теперь принадлежала ему. И все равно ему не удалось сдержать вздоха, когда открылся узкий коридор, где два человека не смогли бы разойтись. Кухня, комната, санузел – три кубика, прилегающих к тростинке-прихожей.

Бен сделал пару шагов по не оклеенному коридору и оказался на кухне, чтобы посмотреть на вид из окна. Напротив, как отзеркаленная, стояла другая новостройка. Может хоть из комнаты вид получше будет?

– Так, вот здесь мы поставим кровать, – рассуждал он, – вот тут стол, тут шкаф. И еще останется пара свободных метров. На них положим коврик.

В комнате вид из окна открывался интереснее: за ним был пустырь и еще одна стройка. Совсем близко к дому находилось одинокое дерево, листья которого были замещены черными мусорными пакетами. Под ней опавшими плодами валялся сам мусор. Такая ива имеет полное право называться плакучей.

– Полюбовались, пора и вещи заносить.

Когда мебель, одежда и прочие вещи были занесены, за окном уже стемнело. Бен лежал на кровати прямо в одежде, любуясь белым потолком, иногда переводя взгляд на лампочку, пока свет не начинал жечь глаза.

– Своя, своя, своя. Моя. Моя собственная! Когда хочу – буду спать. Никаких очередей в туалет и дележа кухонной плиты. Наконец-то!

Впереди была пара рабочих дней. Утром Бен вылетал из дома и шел до восточной трамвайной линии, что отправляла его через окружную прямо в противоположную часть города, где за рекой росло предприятие. Вечером он пешком переходил через реку Сонг и на набережной садился на трамвай до дома. Приходя в квартиру, он, не смотря по сторонам, прямой наводкой шел к кровати.

Наступили первые выходные в новой квартире. Как и полагается, Бен, встав по времени как на работу, сидел на краю кровати, глядя в пустоту. Тут-то он и заметил, насколько квартира пуста и тесна. Стены давили на него. Два дня он чем-то должен был заниматься. Последний раз Бен читал в институте. Читал учебники. На литературу его не особо тянуло. Благо, один путь выходных не отнять никогда: поспать побольше. По окончании следующего рабочего дня он решил поделиться проблемой с коллегой.

– Тебе хобби найти какое-нибудь, – Бьёрн Кропп, друг и однокурсник Шварца, задумчиво говорил, пока те шли по мосту, – может, питомца заведешь? Или попробуешь себя в электронике? Сейчас это очень популярно. Сам соберешь радио, потом музыку по нему слушать будешь.

– Ты знаешь мои отношения с электроникой. Особенно после того, как я взял паяльник за раскаленную часть.

– В мире столько же хобби, сколько людей. Найдешь еще своё. Вот, Скьяль с женой оба вязанием занимаются, – рассуждал тот, – ты не против, если в цветочный зайдем по пути? Мы тут со старушкой повздорили вчера, хочу вину загладить.

– Веди, – не вдаваясь в происходящее отвечал Шварц, ему нравилось гулять, а куда – не так важно.

Цветочный магазин открылся перед ними сказочной страной. Воздух, пропитанный цветочным ароматом, наполнялся музыкой с граммофона. За прилавком стояла молодая девушка невысокого роста и оформляла букет. Одета она была в зеленое клетчатое платье, а на голове у неё был голубой платок. Как небо над лугом, подумал Шварц.

Пока Кропп усердно набирал розы в букет, Бен любовался полем хризантем и лилий на одном из прилавков. Тут взгляд инженера упал на несколько картонных горшочков, в каждом из которых было по маленькому кактусу.

– Мой кактус разродился, – объяснила флорист, на бейджике которой Бен увидел надпись “Абелла”, – вот я и решила выставить их сюда. По пятьдесят кронмарок каждый.

– Так мало? – удивился Бен, – на такое и спичек не купишь.

– Девать мне их некуда, потому и отдаю почти даром. Не хотите одного приютить?

– А почему нет? Только я не уверен, что смогу о нем позаботиться. У меня между работой и сном почти нет промежутка.

– На то он и кактус. Растение неприхотливое. Берите, не пожалеете! – улыбаясь заспорила с ним Абелла.

Коллеги удалялись от цветочного магазина. Бьёрн держал букет одной рукой как меч, а Бен держал горшочек с кактусом двумя руками, как ласковые дети держат найденного котенка.

– Кажется, мне теперь есть, о ком заботиться.

– Ты лучше о той девчушке позаботься, – с явным намеком ответил Кропп, – красотка, а? Иногда мне правда жаль, что я женат.

– Пчела на цветочном лугу…

Бен повернулся и, увидя удивленный взгляд друга, решил пояснить:

– На ней была брошь в виде пчелы. Это мило.

Бьёрн лишь многозначительно промолчал в ответ.

Кактус занял свое место на подоконнике. Комната потеряла стерильность, которой отдавала при заселении. Кроме того, Бен все же нашел себе занятие на свободное время. Он вспомнил, что когда-то, еще в школе, он любил рисовать. А поэтому на столе его теперь валялся набор тюбиков с акриловой краской, с ними рядом лежали и кисти. И вот, в свой выходной он сидел на табуретке перед мольбертом. Рядом на столе он положил газету, на которую выдавливал краски из тюбика. Он был готов начать рисовать. Вот он берет в руки кисть и… замирает. А что ему, собственно, рисовать? Может натюрморт? Хотя… а может портрет той девчонки из цветочного магазина? Её улыбающееся лицо и брошь в виде пчелы промелькнули перед его глазами. Рука потянулась за карандашом. Он сделал несколько штрихов, обозначил овал лица, набросал первые черты и понял, что у него получается отвратительно. Такой рисунок оскорбляет девушку, которой он посвящен. А какое дело, она-то не знает, а рисовать-то учиться надо на чем-то.

Тогда надо попробовать что-нибудь попроще. Зачем она вообще с лица начал? Но с чего тогда? Он решил отключить свой разум, закрыть глаза и рисовать то, что придем в голову. Сперва только рябь от перенапряжения. Затем нечто начало вырисовываться в сознании. Это гора? Нет, подождите, она словно усечена. Вулкан? Нет. Это градирня. Не надо, пожалуйста. Рядом с градирней выросли трубы из красного кирпича. Домна. А потом из приоткрытого окна до Бена долетел ветерок. В этот миг картина в заглазье сменилась. На мгновение ему причудился открывающийся в страхе глаз. Но не успел Бен осознать увиденного, как увидел пейзаж. И кисть коснулась полотна, выводя на нём зеленую линию.

– Так, тут у нас будет холм, а внизу, у холма будет течь речка, где у меня синяя краска? Вот. А у реки пусть будут камыши и рогоз. Так-то. Кувшиночки, чтобы камышам не было скучно.

Ближайшую пару недель основным досугом Бена Шварца было рисование пейзажей. Рисование растений давалось ему лучше всего. Купленные холсты заросли мгновенно. По ткани побежали луга, а на них расцвели одуванчики и репей. За лугами возвысились леса, а рамы создаваемых Беном окон в природу обросли плющом. Его посетила мысль, что было бы неплохо раскрасить таким образом серые производственные постройки. Но кто на это согласится?

Так он продолжал проводить выходные, пока не прошел месяц. А в конце месяца его ждал сюрприз: у него совсем не осталось денег. Налоги, уплата ипотеки, еда и проезд сложились с покупкой красок и холстов. Когда Бен посчитал свои расходы, он лег на кровать лицом вниз и лежал так с четверть часа. Как же так, с такой высокой зарплатой! Тут он и сказал себе: не такая уж она и высокая! Это ты просто больших денег не видел.

Он встал, обошел свой небольшой свободный квадратик пола. Жужжание лампы было невыносимым. Шея чесалась, на ней выступал пот. В голове проворачивалась мысль. Значит, он столько лет учился, чтобы получить профессию. А теперь не может себе позволить хобби?

На работу он пришел мрачный, а ушел еще мрачнее. Пришла зарплата, но он, уже все рассчитав, понял, что её на много не хватит. Вместо того, чтобы пойти домой, Бен решил погулять подольше. Свежий воздух приближающейся весны взбодрил его. Засор в потоке сознания прочистился, позволяя приходить в голову новым мыслям. Он может сэкономить на холстах. Все равно ему некуда их девать. Да к тому же, он знает, чем еще заняться, помимо рисования. Можно взять еще один кактус, пока они стоят так мало. Тому, первому, будет не так одиноко, а следить за двумя кактусами может быть, даже интереснее, чем за одним. Развернувшись, Бен пошел в сторону цветочного магазина.

Желтый свет магазинчика приветливо сиял в темноте улицы. Бен все гадал, будет ли там та же девушка за прилавком. Кажется, её звали Альбина… Альма… нет, Абелла! Точно Абелла! Еще не зайдя внутрь, он увидел её сквозь стекло. Она поливала цветы на витрине. Наклонилась и не видит, как на неё смотрит покупатель. Лишь пчелка-брошка приветливо взглянула на посетителя.

Когда Шварц вошел, колокольчики у двери зазвенели, и продавщица тут же оторвалась от своего занятия. Она заулыбалась, узнав Бена.

– Здравствуйте! Как там кактус, живой еще?

– Здравствуйте. Живой, растет. А вы что ли запомнили меня? – удивился тот.

– А как же? Вы тогда еще с другом приходили. Сразу приметила, как вы на растения смотрите. С лаской что ли. Не могу нормально подобрать слова, вы меня простите, образования не имею. Ну, попробую объяснить: обычно люди либо никак на цветы не смотрят, либо восхищаются их красотой. А у вас словно материнское что-то во взгляде. Простите. Наговорила всякого.

– Да не, да нет. Ничего страшного. Даже неловко как-то… В хорошем смысле, – поняв, что он сейчас начнется хоронить себя заживо в своей неловкости, Бен решил перевести тему, – а у вас еще тех кактусов не осталось?

– Осталось. Их мало берут. Никому такие малышки не нужны.

– Я, пожалуй, возьму еще одного.

– А хотите еще вот эту хедеру взять? Я вам скидку сделаю – предложила Абелла.

Бен покраснел. Скидка от продавца в его глазах была чуть ли не высшим проявлением симпатии. Он взял и новый кактус, и хедеру. Абелла упаковала их в коробку и завязала красным бантиком. Взяв коробку в руки и повернувшись к выходу, Бен внезапно почувствовал головокружение. Руки его стали какими-то ватными, а дыхание участилось. Он захотел совершить великую глупость на грани с шалостью. Он обернулся.

– А вы можете посоветовать букет? Я хочу подарить его одной очень красивой девушке, но не знаю какой выбрать? Можете, пожалуйста, собрать цветы, какие вам пришлись бы по душе.

– Конечно. Как ей повезло с вами. Мужчина, ценящий цветы!

Девушка со знанием дела подошла к горшкам. Оттуда она начала доставать хризантемы: желтые и сиреневые.

Наплевать на зарплату. У меня еще три банки тушенки с осени остались. Лучше на цветы потрачу.

– Вот, держите – Абелла завершила букет тремя ромашками и подала его Бену.

Отлично, пойду дарить, – ответил тот и протянул букет обратно девушке.

Сначала Абелла непонимающе смотрела на протянутый ей букет, то и дело перебрасывая взгляд на Бена, каждый раз сокрушая его до глубины души. В следующее мгновение на лице её выступила краска, подчеркнутая легкой, почти трясущейся улыбкой.

– Как это… глупо, – только и произнесла она смущенным голосом, – это всё равно, как вернуть товар.

– Нет, это другое. Я человек глупый и не знаю, как порадовать по-другому. Примите их, пожалуйста, – в его голос звучал мольбой приговоренного к смерти.

– Хорошо, знаете, как сделаю, – она взяла бумажку и карандаш, – вот, напишу, что этот букет не на продажу. Поставим его здесь. Теперь, каждый раз, когда я буду видеть этот букет на работе, я буду вспоминать, о, пожалуй, самом милом и самом странном подарке в моей жизни.

После этих слов она подошла и обняла Бена. Проговорив при этом только тихое “спасибо”.

Домой он словно не пришел, а долетел. И по пути любил он всё: и старые дома любил, и желтеющие фонари, оклеенные рекламою, любил, и дерево с пакетами вместо листвы любил. А собственно, в них любил лишь девочку с брошкой пчелки.

Придя домой, он сразу взял в руки кисть. Однако, оглядевшись по сторонам Бен понял, что холстов у него и нет. В задумчивости он постоял минуту-другую, а потом обратил внимание на подоконник, на котором стояло два кактуса и хедера. Под ним же была выкрашенная в коричневый батарея, чей цвет был неприятен Бену. Тут-то он и подошел к ней, после чего встал на колени и начал проводить одну за другой зеленые линии по чугуну. Уже через неделю рисунок батареи сольется со свисающим плющом. А через месяц на подоконнике расцветет настоящий домашний сад.

***

С неба падали крупные хлопья снега, танцующие в свете фонарей. Скоро темнеть будет позже. Бен и Абелла шли вместе по заснеженным улицам Города. Вот уже вторая неделя, как Бен начал провожать флористку после работы до дома.

– И, в общем, металл стал разливаться вокруг. Ребята притащили шланги и начали тушить. А один стоял на лестнице у самой печи. Так лестница под ним начала плавится!

– Ужас! Он не пострадал?

– К счастью, нет, но мы все в тот день на несколько лет состарились, – рассказывал Бен, – а ведь на производстве постоянно что-нибудь да произойдет. Того и гляди, поседею скоро.

Абелла засмеялась, хотя сказанное её другом не было смешным. Её скорее насмешил тон, с которым он говорил про седину.

– Послушай, – вдруг сменил тему Бен, – а ты не хочешь как-нибудь ко мне в гости прийти?

– Почему нет. Хоть посмотрю, как поживают цветы и кактусы, которые ты у меня накупил, – с улыбкой ответила она. Затем уже она решила сменить тему, – слушай, а как думаешь, если бы я была цветком, то каким?

– Не знаю, может, розой?

– Потому что у неё шипы? – сказала она, будто угадала загадку.

– Нет. С чего бы? Роза, потому что красивая. Если так, тогда давай будет мак. И нет, опиум тут ни при чем, – улыбаясь ответил Бен, а затем еще сильнее разулыбался, от последовавшего смеха Абеллы, – а я тогда какой?

– Одуванчик. Есть в тебе приятная простота что ли. А еще, как ты сказал про возможность поседеть на работе, так сразу про одуванчик и подумала. Только не позволяй себя сдуть.

Что же, одуванчиком быть не так уж и плохо, подумал Бен. Уже через неделю Абелла стояла на крыльце его дома, задумчиво глядя на тоскливый двор. Несколько минут назад она смутилась видом дерева с кроной из мусорных пакетов. Сейчас “листва” его была прикрыта снегом. Бен отпер дверь и впустил Абеллу внутрь. Подъезд был пыльный и тусклый. Запах в воздухе стоял типичный для подъезда на окраине города. Когда ты принюхиваешься, то пытаешься понять, кажется ли тебе, что в подъезде нагажено или нет? Впереди ждал подъем на восьмой этаж.

– Лифт пока не работает, – пояснил Бен причину, почему они пошли пешком, – обещают починить уже в следующем месяце. Надеюсь, ничего страшного?

– Нет, нет, пройдемся.

На этаже четвертом еле-еле разошлись с соседями на узкой лестнице, но ничего, все же дошли. Бен провернул ключ в скважине и отворил квартиру. Первым делом после того, как они скинули верхнюю одежду, пошли на кухню пить чай. Пока не вскипел чайник по большей части сидели молча. А они и не знали, о чем особенно говорить. Бена это, однако, смущало. Он и сам толком не мог объяснить себе, почему он не терпел молчания в разговорах. Неловкость в нем нарастала, и он ответ взгляд в окно в надежде найти тему для разговора.

Взгляд его пронесся вдаль за лес. Он вспомнил чудесное место, где был когда-то в детстве. Он частенько бегал туда с друзьями. Там, на небольшой полянке у лесной реки, проходило их детство. Игры в рыцарей, пиратов, бандитов. Вот они дерутся на палках, а вокруг сплошная зелень, да журчание воды. Воспоминание такое далекое, что почти нереальное. Будто бы он и не был там вовсе, а всего лишь заглянул в книжку с картинками. Годы прошли и вот он уже специалист на заводе. А полянка осталась другому Бену Шварцу. У другого Бена всё еще было впереди, но об этом он не думал, ибо он был в тот момент то ли пиратом, то ли разбойником.

Зачем колоть себя иголками воспоминаний? Гораздо легче думать, что твоим домом всегда был цех.

– Абелла, послушай. Я тут вспомнил. Недалеко от города на западе есть прекрасное место. Лесная полянка посреди леса, там еще река рядом. Место невероятно красивое. Не хочешь туда сходить весной?

– А что за полянка, почему туда?

Странно. Слова “лесная полянка посреди леса, там еще река рядом” в голове звучали красивее и словно сами собой отвечали на вопрос, почему они должны сходить туда. Вот опять, он хочет сказать что-то красивое и умное, а как не произнесет, всё получается каким-то смятым и глупым. Его долго мучало то, что между красотой его собственной души и красотой души Аббеллы лежит уродливая реальность, сквозь которую не могут пройти смыслы, не исказившись и не потускнев.

– Мы там с друзьями часто гуляли. Знаешь, место это такое… уединенное что ли. Словно остального мира просто не существует. Как в сказках, где герои попадают в мир фей. Знаешь, мне кажется, там даже шума Города не будет слышно.

– Да вроде и тут не шумно, – вдруг сказала она. Комментарий этот показался Бену произнесенным невпопад.

– А ты прислушайся. Даже на окраине слышен этот гул. Мы просто привыкли к нему. Абелла, как думаешь, когда мы последний раз слышали тишину?

Она помолчала, а тонкие брови её хмурились. Глаза её расширились.

– Никогда. Я никогда. Бен, я ни разу не покидала Город.

Собеседник её был сражен последней фразой. Предательское покалывание появилось в его глазах, он чувствовал, как приливает влага. У него ли? Бен смог сдержать слезу, но заметил её уже у Абеллы.

– Да, давай отправимся туда, – прервала возникшую тишину Абелла, – только, Бен, пообещай мне, что я увижу весну там.

А он лишь вздрогнул и заулыбался, но и этого хватит на обещание.

Решили пройти в его комнату. Абелла встала посередине, рот её слегка приоткрылся в удивлении. Чтобы осознать и продолжить созерцать, она присела на кровать, а то потеряла бы равновесие. Пред ней открылась картина. На подоконнике раскинулся целый сад: кактусы, хедера, фиалки и гортензия. Под ними же была расписанная зеленым батарея, на чугунной поверхности которой были нанесены цветы, стебли и лианы. За прошедшую неделю рисунок выполз за пределы батареи и теперь частично захватил стены.

– Что такое? – забеспокоился хозяин квартиры, увидя реакцию гостьи.

Он стоял, как пристыженный ребенок, который еще не понимал, в чем провинился, но точно знал, что его будут ругать.

Абелла, не поворачивая головы, бросила на него взгляд, как бы боком. О этот взгляд! Это был робкий глаз, наполненный тревогой и испугом. Широкий круг зрачка, обрамленный радужкой. Голубиный взгляд. И в этом испуганном голубином взгляде заключался конец времен. Солнце может светить еще пять миллиардов лет, но конец времен уже произошел для Бена в этом взгляде.

– Ничего… просто…

– Странно? Да, это странно, но Абелла, прошу, пойми меня. Это единственный мой способ выразить себя, сбежать от действительности. Да, можно сказать, эскапизм, – оправдывался он, словно барахтаясь в тине, – это мой холст, он словно делает эти четырнадцать квадратных метров шире. Я пока не могу вырваться из этих стен, не могу избежать заводской рутины. А этот обходной путь как бы спасает разум…

Он подошел и присел рядом с ней. Она повернула голову слегка в сторону, чтобы как бы не видеть Бена, но, чтобы он непременно был на краю её взгляда. Прикусывая ноготь одной руки, другой рукой она стачала по коленку пальцами. Бен же, улыбаясь надломленной улыбкой, протянул руку и коснулся её волос, после чего трепетно погладил их.

Абелла вскочила и повернулась к Бену, сложив руки на груди. Медленными шагами она отступала к выходу из комнаты.

– Прости, мне пора идти…

– Почему? – спросил он тихим голосом.

– Думаю, нам стоит прекратить общаться.

– Почему? – тем же тоном повторил вопрос Бен. В этом тоне не было удивления или негодования. Скорее тоска.

Где-то в доме били по трубам. А квадратная комната словно округлилась, пока из неё, пятясь назад, выходила Абелла. Схватив пальто, она выбежала в коридор, накинув пальто уже там. На секунду она остановилась на лестничной площадке и, сказав “прости”, побежала вниз.

Бен встал посреди опустевшей комнаты. И это уже не он стоял посреди комнаты, а комната сжалась посреди него. Но разницы было немного: пустота с теснотой или теснота с пустотой? Какая разница? Он выпал из оцепенения лишь тогда, когда взгляд его зацепился за черно-желтые полоски. На полу лежала брошка в виде пчелки. Когда он успела её обронить? Это она специально, чтобы добить его? Побежать, перепрыгивая ступени, выбежать на холод и закричать, догнать. Но её там уже не будет.

Сам не зная зачем, он подобрал брошь и положил в карман. Он стал тяжелее, чем должен. Бен опустился на колени и подполз к батарее. Рукой он нащупал краски и кисти. Линии поползли дальше на стену. Вот он и сводил Абеллу в ту рощу. Теперь этого никогда не случится. Мир, вариант будущего, осветивший его сознание, умер. Но, быть может, его можно еще схватить? Он рисовал. Рисовал. Рисовал. А потом наступила ночь. Она пришла с внезапным осознанием, что он уже не может работать. За окном было темно, а часовая стрелка была близка к двенадцати.

Встал. Колени болят, сколько он на них простоял? Бен лег на кровать, но заснуть ему никак не удавалось. Примерно в час ночи он понял, что не сможем уснуть. Ему все казалось, что у него живот проваливается в себя. Еще и за кадыком странно болит. А голова горит…

Он решил пройтись. Закутавшись в пальто Бен шел по улицам ночного Города. Как назло, ночь была оживленной: много шумных гуляк, много машин. Ему казалось, что Городу следовало бы вымереть в такой час, но сам понимал, что это он хочет, чтобы улицы под его состояние опустели. Но Город не собирался подстраиваться под его трагедию.

Бен шел и в голове писал письмо за письмом. Если бы он их написал на бумаге, то уже с утра порвал или сжег. Пытаясь выдавить из себя тоску, он обошел весь Город кольцом.

Утром он пришел не домой, а сразу на работу. Шел он в полусне. Путь его пролегал мимо заводского ограждения к контрольно-пропускному пункту. Слева же были пустые заснеженные поля с одинокими кустарниками, покрытыми тонким слоем угольной пыли. Путь Бена лежал почти в полной темноте раннего часа. Лишь отсветы факелов завода в лужах освещали путь. Лужи были несколько сантиметров в глубину, а под ними оставался лёд. На нём-то и проскользила подошва.

Бен рухнул в лужу, сильно ударившись плечом. Так, лежа на боку в луже он застыл на какое-то время. Пред ним за забором простирался завод, извергающий громады дыма и пара, сверкающий факелами. А мимо во тьме шли заводчане, из которых ни один не посмотрел на упавшего Бена, они лишь шли дальше с мрачными непроснувшимися лицами. Только сам Бен Шварц, кажется, проснулся в тот момент. Ему хотелось плакать, он видел, как его жизнь перемалывается. А в воспоминаниях сразу всплыли рассказы о литейщике, бросившемся в расплав. Поговаривали, что дух его так и остался в цеху.

Бен поднялся. Все левая часть его тела была сырая. Скоро он переоденется в сухую спец одежду и снова погрузится в свой каменноугольный сон. Но он шел трясущийся, казалось бы, впервые увидев это шествие мертвецов, повторяющееся каждое утро. Вдруг он с ужасом засунул руку в карман. Нет, он положил брошь в правый карман, а упал он на левый бок. Если бы пчелка сломалась, то и Бен сломался бы в тот же миг.

Коллеги Бена в тот день отметили, что герр Шварц работал очень хорошо, хоть и настроение у него, кажется, было упадническим, что он был как бы роботом из научно-фантастических книжек. А вот что показалось им странным, так это то, с какой скоростью он убежал с работы, как только его смена подошла к концу.

"Мне показалось, что он чуть ли не плакал, когда убегал, – говорил позднее Бьёрн Кропп, его коллега, – признаться, я думал, что в эту ночь случится нечто страшное".

Но в эту ночь случилось иное. Боясь не успеть до закрытия магазинов, Бен бежал по заснеженным улицам, то и дело поскальзываясь и чуть не падая. В цветочный магазин он вошел с коробкой конфет, перевязанной ленточкой, на которой крепилась потерянная брошь.

– Я так и знала, что ты придешь, – в голосе Абеллы не звучало раздражительности или упрека, – подожди немного.

Она обслужила последнего покупателя и повернулась к Бену, одарив того легкой улыбкой. Губы её задрожали, она хотела что-то сказать. Да и Бен тоже хотел, но в горле возникла плотина. И он и она хотели извиниться, но какая-то человеческая черта препятствовала этому.

Тем временем Бен подошел и протянул её подарок. Абелла молча смотрела на него. Он не хотел говорить, что всю ночь блуждал на отшибе. Она не смела сказать, что не спала всю ночь, то и дела срываясь на слезы.

Абелла собиралась, а Бен молча рассматривал цветы. Очень многое хотелось сказать.

– Ты не передумала поехать со мной в ту рощу? – наконец выдавил из себя он.

– Передумала… а затем обратно. Я не знаю. Все еще думаю, что нам стоит прекратить общение.

– Но ты так и не сказала, почему? – не выдержал он.

– Потому что в один момент кто-то из нас зайдет слишком далеко. И сделает другому очень больно. Скорее всего, это буду я. И буду тварью. Заслуженно буду тварью. Поэтому и прошу. Прошу тебя не испытывать меня.

– Да разве можно так?

Он подскочил к Абелле и заключил её в объятия. Рукой он начал гладить её по голове.

– Не оговаривай себя, – прошептал он.

– Но так ведь и случится. Либо ты разочаруешься во мне, либо я замкнусь. Как тогда у тебя в комнате. Бен, – она тоже перешла на шепот, – твоя картина на стене красивая, но и страшная. Куда более страшная, чем красивая. Как и я.

– Пойдем на улицу, на свежий воздух. Тебе не хватает кислорода. Запахи цветов – это хорошо, но и они могут одурманить.

– На улице пахнет заводом, – задумчиво протянула она.

– А я уже не замечаю этого запаха, я пропитался им. Шестерня индустриального монстра. Поэтому я и люблю природу и цветы.

– Бедный, – прошептала она себе под нос, а потом проговорила, – ладно, пойдем. Как раз закрываюсь.

Когда они вышли на улицу, Абелла пошла под руку с Беном. Приятное человеческое тепло сконцентрировалось в том месте, где её плечо касалось его плеча.

– Почему ты называла себя тварью?

– Потому что я ничего не знаю. Я даже не знаю, смогу ли дать тебе любовь. Да и смогу ли вызвать это чувство в себе. Я поступила низко, убежав тогда. А теперь чувствую себя виноватой. Виновата, что убежала. Виновата, что не испытывала к тебе чувств тогда.

– Ты ни в чем не виновата.

– О… я еще буду. Ты еще разочаруешься во мне…

– Нет, – с улыбкой ответил Бен, словно ставя точку в разговоре, – знаешь, ты ведь меня словно ото сна пробудила, когда убежала. Последние пару лет я будто тонул в каменноугольном болоте, имея возможность лишь иногда глотать воздух, затем снова погружаясь в вязкую черную субстанцию. Я, наверное, только сейчас начинаю дышать и выползать на берег. Спасибо.

Он так увлекся размышлением, что и не заметил, как на него снова уставился голубиный глаз. Но тут Бен свободной рукой начал поглаживать руку Абеллы. И взгляд исчез. Их ждала долгая прогулка по Городу до дома. В этот раз они шли куда размереннее, забыв о привычной спешке. Они подошли к её подъезду. Бен отпустил её руку.

– Ну значит, до встречи, – сказал он.

– До встречи, – улыбаясь, сказала Абелла.

Она уже открыла дверь. Но потом развернулась, приблизилась к Бену и поцеловала его в щеку. Это был неловкий, но очень искренний поцелуй. Влага её губ холодела на щеке Бена, но по телу его разливалось тепло. Он поцеловал в ответ. Уже в губы. Уже через секунду Абелла, не сказав ни слова, скрылась в темноте подъезда. Бен же легким шагом зашагал к себе домой. Люди часто говорят, что о своем счастье можно узнать лишь по его прошествии. Но сейчас ему удалось поймать его, ощутить в моменте.

Абелла в это время отпирала дверь своей квартиры трясущейся рукой. А когда вошла, то, опершись спиной о дверь, сползла по ней на пол. Взгляд её устремился в коридор, за которым виднелась её нелюбимая комната.

– Мама дорогая, что же я сделала… что же еще сделаю? – прошептала она, как если бы в квартире было кому её услышать.

Зайдя в комнату, Абелла, не переодеваясь, рухнула на кровать, после чего еще несколько минут смотрела в темноту. Рукой она нащупала лежащую там же тряпичную куклу. Зажав её, Абелла села и стала смотреть на куклу, чье лицо слабо виднелось в свете из окна. У куклы были синие глазки-пуговки, а волосы ей заменяла оранжевая пряжа. Оставив куклу в одной руке, Абелла взяла брошь-пчелку другой. И затем ткнула брошью прямо в лицо кукле. И еще раз. И еще. Получай. Получай. Получай.

***

То, что случилось нечто нехорошее, Бен понял, отпирая дверь в свою квартиру. Он слышал, что в его квартире звенит телефон. Как только Бен вошел, тот тут же замолчал. Ему почему-то сразу стало понятно, что звонит она. Трясущимися пальцами он набрал её номер.

– Привет, это не ты звонила? Нет? Ох, прости за беспокойство, побоялся, что у тебя что-то произошло. Я хоть не разбудил, ты еще не спишь? Хорошо.

Нет, звонила не Абелла. Тогда кто? Бен еще немного походил вокруг телефона, и успокоился. Когда же он налил себе чай, зазвонили снова. Он встал над звонящим телефоном. “Если я возьму трубку, случится нечто страшное. Вернее, оно уже случилось, просто меня в это вовлекут”. Приставив трубку к уху, он несколько секунд послушал, после чего положил её, накинул пальто и выбежал из квартиры. На столе остывал чай.

Больница имени Ньюмана находилась на стыке Кольца Благополучия и остального Города. Это был комплекс, состоящий из нескольких соединенных зданий. Почему-то здание, которое должно вселять надежду, вечером больше походило на загробный мир. По сравнению с дневным временем, когда по коридорам разрастались очереди, а в воздухе гремели крики и плачь, сейчас царила почти абсолютная тишина. По протяжённым помещениям раздавались одинокие шаги.

Бен стоял перед дверью в палату и не хотел заходить внутрь. Он понимал, что там его не ждет ничего хорошего. Никто его там не обрадует, а после того, как он зайдет внутрь, жизнь опять потемнеет. Но что-то точило его. Его же слова. Он начал вылезать из смоляного болота. А значит, нужно шагать уверено, чтобы выползти окончательно.

В постели лежал бледный Бьёрн Кропп. Он надломано улыбнулся, когда увидел Бена.

– О, рад видеть. С тобой ведь все хорошо? – спросил больной.

– Не тебе задавать этот вопрос. Ты сам-то как, что случилось? – Бен еле выбрасывал слова изо рта.

– А, я на обходе был. И тут рядом бахнуло. Влетел мне кусок кирпича в грудь. Завод берет свое, не кажется? Ну, главное, живой. Тебе придется меня подменить немного, ты меня извини за это. Я дважды виноват получается.

– Дважды? Ты о чем, Бъёрн?

– Мне ведь это в отместку случилось, веришь? – посмеиваясь, сказал он, – когда ты нынче убежал после работы, мне показалось, что ты какую-нибудь хрень сделаешь. Убьешься или убьешь кого-нибудь. Вот. Наговорил на тебя, а получил сам.

Бен медленно подошел к кровати и взял дрожащую руку Бьёрна.

– Да что же вы все на себя наговариваете?! – не выдержал он, – ничего не сделали, а себя вините! В вас это откуда?

– Я думаю, иногда легче быть наказанным, чем случайной жертвой. К тому же, – он еще раз засмеялся, – жена еще долго бранить будет, мол, сам виноват. Так что, можешь считать, что я так готовлюсь.

“А ведь Абелла, наверное, также о себе думает. За случайными невзгодами она решила найти себе кару, найти свою вину. При первой же встрече должен рассказать ей об этом”.

– Бен, я тут вспомнил, как мы с тобой как-то заходили в цветочный. Помнишь ту милую девчушку. Подумай все же о том, чтобы приударить за ней.

– Бьёрн, ты как так угадал, я ведь о ней только что подумал. Черт, ты всегда так. Её зовут Абелла. Недавно мы впервые поцеловались.

– О как! Значит, не пропадешь. А то, как ты ту квартиру купил, так словно гроб себе обустроил. Поздравляю тебя, Бен. Так держать, – последние фразы Кропп произнес уже совсем ослабевшим голосом. Бен лишь тогда отпустил его руку.

– Тебе надо отдыхать. Поправляйся скорей. Я не смогу вечно подменять тебя на заводе.

Бен попрощался с ним и вышел из палаты. Его не покидало чувство, что слова про гроб Кропп для себя припас. Что это за внезапные наставления, уж не прощаться ли он вздумал? Уходя, Бен понимал, что его ждет тяжелое время. Лишь бы до весны добраться.

Опасения Бена насчет жизни Бьёрна не подтвердились: он выжил, но лечение его затянулось. А вот график работы Бена окончательно испустил дух. Возможности видеться с Абеллой не осталось никакой. Лишь изредка они созванивались. Каждый раз, приходя домой, он ждал звонка или топтался у телефона прежде, чем самому позвонить. Какое-то время они болтали по часу-два. Но уже через неделю звонки стали короче. Дни были серые, и лишь телефонный звонок пробуждал его, заставлял повеселиться. Но как только он вешал трубку, тоска возвращалась вновь. Бен чувствовал, что снова погружается в вязкое болото.

Его запах уже стоял у него в носу. Смоляной запах очень вязкий. Ты скорее хочешь от него избавиться: или выбить из носа, или уже проглотить, наконец. А он застревает в носу и не дает покоя. Миллионы лет назад растения гибли, сбивались в толщах земли и, под давлением вышележащих слоев, превращались. Бен чувствовал себя древним папоротником, что спит миллионы лет. И запах, он ощущал, казалось бы, от себя. Так, должно быть, пахнет Чистилище.

Однажды ночью он закричал. Бен лежал в темноте в позе эмбриона, сжав в руках одеяло. Его взгляд был направлен в темноту комнаты. Только пробудившись ото сна, он пытался выхватить его уходящие кусочки, запомнить то, что ему приснилось.

Он полз по длинному закрученному коридору. Впереди виднелась Абелла. Она лежала, прижавшись к стене в узкой комнате на самом конце коридора. Красные волосы её были растрепаны, в них были натыканы цветы. Одета она была в белую рубашку с красными пятнами, черные брюки, рванные в коленях. Ноги были босые. На стене сзади неё гвоздями были прибиты руки манекенов в числе пары десятков. Они образовывали подобие крыльев для Абеллы. Некоторые из пластиковых рук были обмотаны волосами. Бен подполз к ней. Он не чувствовал ног, вероятно их у него и не было. Вот он подползает все ближе. Дыхание перехватило: он увидел её глаза, что болезненно метались по комнате. На её зрачки налипла золотая крошка, что никак не хотела отставать. Глаза выражали непонимающий страх. Она ничего не видела, свет не пробивался через золотые зрачки. Драгоценный металл нес лишь тревогу и дискомфорт. Абелла нащупала холодной рукой его ладонь. Бен начал поглаживать её, а потом заключил девушку в объятья и начал жадно целовать в глаза, в попытке и дать любовь, и снять пленку золота. Из рыжих волос слышалось пчелиное жужжание. В воздухе пахло пылью.

Этого нет. И сон с этой мыслью растворился. Он пытался удержать его, но сон испарялся с губ. И тогда он закричал в темноту. Четыре стены обступили его. Теплота поцелуев сменилась духотой непроветренного помещения. И хотя ему было жалко отпускать любимую из рук, сердце его билось сильнее от страха, а не от страсти. Как ужасны были зрачки с налипшим золотом!

“До чего я дожил. Может, мне было бы лучше продолжить свой каменноугольный сон? Лучше, чем сны о золотых зрачках, после которых я точно не усну?”

Он встал и включил свет. Комната представилась еще меньше, чем была. Подойдя к окну, Бен всмотрелся в свое отражение в стекле. Ему вспомнились эксперименты над собаками в начале века. Вот и он стал собакой. Ждет каждый день звонка и на слюну исходит, как он раздастся. Он сделал Абеллу своим наркотиком. А ведь говорил, что не по этой причине она – мак. Может он и не любит её вовсе, а лишь находится во власти выработанного рефлекса?

Взгляд упал на тумбочку, на которой лежали кисти с красками. Бен жадно схватил их.

– До рощи ждать долго, но я могу воссоздать её.

Он ясно видел у себя перед глазами образ родного места. Вот тут течет речка, вот тут ива, здесь дерево перебрасывает ветвь на другой берег, а там тропинка. Они в детстве часто перелезали с одной стороны на другую. Разводили тут костры. Кто-то приносил гитару. А Город был так далеко, что казалось, они нашли тропу в иной мир. А после, они выходили из рощи и на поле играли в догонялки.

– Скучает ли она по мне? – спросил у себя Бен, не зная, об Абелле он сейчас спрашивает или о роще.

День ото дня он все рисовал. Когда была исписана стена, он перешел к другой. А затем и к третьей. Если тогда Абелла с ужасом смотрела на рисунок на батарее, то как бы она глядела на него сейчас? Может позвонить ей завтра?

– Да, привет.

– Как ты?

– Нормально.

– Как настроение?

– Тоже нормально.

– Не забыла про наш уговор про рощу? Ждешь поездки?

– Наверное.

– Ну, тогда до встречи.

– Пока.

Как-то раз он шел по улице в светлый выходной день. Вдруг взгляд его зацепился за желтые пятнышки на обочине. Повернувшись, он увидел маленькие цветки мать-и-мачехи. Весна пришла, а это её вестники. Теперь уже точно пришла. Ждать осталось недолго.

Тут на один из цветков село насекомое. Пчела? Неужели так рано проснулась? Бен подошел поближе, но в один момент увидел, что это была оса. Он отшатнулся. Это ведь ничего не значит. Почему же тогда все внутри трясется? Тошнота и тревога.

Ночью того же дня ему приснился новый сон. Он шел по туманному полю, на окраине которого и располагалась роща. Было раннее утро, занималась заря. Ноги были сырые от росы. Бен шел к небольшому проржавевшему мостку через речку. Он слегка наклонился в бок еще тогда, а сейчас, наверное, вовсе перевернулся или сгинул. По мосту ползла гигантская пчела. Нет, это не живое насекомое. Лишь большая керамическая брошь. Она и не ползла, а словно плыла по пространству. Он не видел привычных глаз, огненных волос, но знал, что это была она. Бен уже не помнил лица Абеллы, все, что у него осталось, это облик броши. Это конец, и случился он уже давно. От голубиного взгляда, золотой крошки на зрачках до ожившей броши.

Пробудившись, Бен тут же нащупал рукой кисть. Жизнь его превратилась в конус. В основании были все мечты и воспоминания, все бесконечное черное каменноугольное болото. В вершине же была роща. А он сошел на образующую и побежал в точку. Все четыре стены его были расписаны. Пощады не было даже окну. Все превратилось в картину. Маленький мир. Четырнадцать квадратных метров. Это ли не вершина конуса, точка, ноль? Человек волен округлять так грубо, насколько хватает мужества.

Когда они с Абеллой наконец посетят рощу, то вершина конуса превратится в бесконечность. Под сенью ивы он сделает ей предложение. Он вырастет в должности и сможет позволить себе переехать. И с собой он сможет взять Абеллу. У них будет много комнатных растений. Лишь бы доползти до рощи. Лишь бы девочка с брошью-пчелкой не передумала.

***

Назначенный день настал. Погода была немного пасмурная, но не отменять ведь из-за неё долгожданную поездку. Они выехали из города на автобусе, вышли на одинокой остановке посреди поля. Они сошли с дороги и пошли по невысокой траве. Бен шагал с легкой улыбкой, оглядываясь по сторонам и рассматривая родные места. Каждое дерево ему было знакомо. Однако и с некоторой тоской он рассматривал пейзаж. Вдалеке за деревьями поднимались городские дома. Город рос и подползал все ближе. Сколько пройдет лет прежде, чем тут будут бродить прохожие, повсюду будут окурки и разбитые бутылки?

– Как же он близко…

– Кто? – спросила Абелла, вырванная из задумчивости.

– Город. Какой серый…

– Да. Ну и день такой же. Природа пока тоже, – она опять задумалась, – Послушай, Бен. Ты мне однажды сказал по телефону, что я зря виню себя, что мне, возможно, больше нравится видеть себя наказанной, чем случайной жертвой. Отсюда я наговариваю на себя. Так вот, ты ошибался.

– Ты это к чему?

– К тому, что не зря. Я ничего не сделала, чтобы прервать твои чувства, когда узнала о них. И когда уже устала от бесконечных бестолковых созвонов, не прекратила это. Знаешь почему? Я хочу испить эту чашу до конца. И страдалицей быть хочу до конца. А ведь страдания сильнее наркотиков. Вот такую ты гадину нашел среди цветов. Не пчелка, но оса.

Бен с ужасом посмотрел на неё. Как эта мысль родилась у неё в голове, если не была взята из его?

– Но я хочу увидеть, что ты мне обещал. Ты так одержим этой рощей. Быть может, если я увижу мир вне Города и услышу тишину, то выброшу все барахло из своей головы?

– Пойдем скорее, дорогая. Не хочу, чтобы ты и дальше это испытывала. Вот-вот пришли, сейчас все увидишь…

Они спустились в рощу и остолбенели. Это не была вершина конуса, о которой думал Бен. Это был ноль. От речки остался один лишь мутный ручеек, где на коряге покачивалась шина. Другая шина валялась рядом с обломанной ветвью. По грязи были разбросаны осколки стекла, в одном месте насыпана кучка угля. Кора на иве была срезана, а на ране ножом кто-то нацарапал детородный орган. Воняло тиной.

“Но ведь я столько раз видел этот день во снах. Мы убегаем из серого Города в природный рай. И тут мы останемся втроем: я, Абелла и наша любовь. Эта кучка углей в насмешку надо мной лежит что ли?”

Мертвенным взглядом он обвел любимое место детства, а потом обернулся к Абелле. Она застыла. Красивая бледность её лица в этот момент казалась болезненной. Глаза выражали смесь ужаса и презрения. Рот её слегка приоткрылся.

Абелла сделала неаккуратный шаг назад и тут же поскользнулась. Бен бросился к ней, но сам проскользил по грязи и упал на колено. Ноги, руки и платье Абеллы был измазаны в грязи. Бен встал и хотел уже было помочь ей встать, но Абелла ударила по его руке, не позволив прикоснуться. В его глазах стояли слезы. Это был не робкий и пугливый голубиный взгляд. Этот полнился обидой и ненавистью. Она поднялась и пошла в сторону от Бена.

– Постой, Абелла, не уходи, пожалуйста!

Она повернула в голову, и взгляд её снова бросил Бена в грязь. Затем она сорвала с себя брошь и кинула в сторону Бена. Та приземлилась в кучке углей.

– Прости, пожалуйста, – только и смог выдавить Бен.

Но было поздно. Абелла уже скрылась за деревьями и шла где-то по полю прочь. “Дура, – ругалась она, – гадина”. Бен Шварц же молча подошел к куче углей, взял брошь в руку и бросил пчелку в мутную воду.

– Как жаль, – сказал он, – тут слишком мелко, чтобы хотя бы утопиться.

Ему бы прорасти в грязь ногами, да стать цветком у этого противного ручья. Цветок не видит грязь и серую пошлость. У цветка нет сердца, что могло бы болеть. Он мог бы быть цветком в её букете. И дарить красоту, пока не увянет.

Когда-то они били траву палками, думая, что это враг. И трава была врагом. Небо было высоко, а трубы и дома были полностью закрыты горизонтом. Это была сказка, которую уже не прочитать.

Забавно, но тогда было не страшно запачкаться, упав в грязь. Ведь это просто грязь. Это не мазут. А сейчас они все в мазуте, а грязи боятся.

Солнце уже было высоко над головой, когда он очнулся от задумчивости. Вместе с этим пришла тоска. Она была дырой, вокруг которой скручивались сердце и желудок. Бен оглядел последний раз рощицу и пошел прочь. Что-то нужно вырезать из своего сердца навсегда. Впереди простиралось такое родное и такое противное поле. Он вдохнул полной грудью сырой воздух. И тут кто-то сзади крикнул:

– Сейчас догоню!

Детский голос…

Он пришел? Бен пытался аккуратно заглянуть, за спину, но увидел лишь детский силуэт, бегущий за ним. Внутри похолодело, и Бен сорвался с места, побежав по полю. Надо убежать, не дать ему догнать. За спиной слышался шорох травы, по которой топали маленькие ножки. А Бен бежал все быстрее, холодный воздух рвал горло. В боку закололо.

– Пожалуйста, не беги, – кричал он, – тебе нельзя меня догнать. Иначе ты станешь мной!

Он запнулся о камень и упал на обочину. Ребенка не было. Не было уже давно. Только грязь на одежде и придорожная пыль на лице.

***

– Здравствуйте, герр Ньюман. Давайте я покажу вам квартиру. Тут немного тесновато, зато весьма уютно. Здесь у нас санузел, а тут кухня. Вы любите готовить?

– Если честно, не особо, так что мне места хватит.

– Замечательно, теперь давайте пройдем в саму комнату. Прошу.

– Что… что это? Откуда здесь такой пейзаж?

– Если честно, я сам не уверен. Вы должны меня простить, работаю тут недавно. Кажется, рисунок остался от одного из прошлых владельцев квартиры.

– Как красиво!

– Абсолютно согласен.

– Но почему квартира тогда стоит так дешево, если здесь вместо обоев произведение искусства?

– Эм… ну… Ну, мы же за площадь и расположение в Городе в первую очередь цену просим. Тут окраины… да и площадь небольшая. Ну… как-то так.

Оставшись один в своей новой квартире, Конрад Ньюман закурил сигарету. Сначала он просто стоял у окна, вглядываясь в темноту, затем все же перевел взгляд на рисунок. Походив взад-вперед по комнате, он все же смог понять, почему квартира стоила так дешево. Затем он взял свежую газету и вырезал статью, которая ему понравилась. Взяв эту вырезку, Конрад приклеил к стене, закрыв часть пейзажа.

– Через пару месяцев я сокрою тебя окончательно, – задумчиво проговорил он и потушил сигарету.

***

Бен вернулся в гроб к вечеру. Он еле влачил свои уставшие ноги. Не став дожидаться автобуса, он пошел пешком обратно в Город. Ступни его были в мозолях, пятка треснула. Но Бену не было до этого дела.

Как это все получилось глупо, неловко, нелепо. Но ведь и по-другому быть не могло у нелепого человека. Он больше никогда не обрадуется звонку телефона, ибо из трубки не будет слышно её голоса. Завтра он пойдет на работу, на работе он будет делать свою работу. И сделает её хорошо. А потом придет туда послезавтра. Тоска стихнет. Но никто не застрелится, не повесится. Даже Ива у мутного ручья не прольет слезы. А потом они с Кроппом снова после работы пойдут гулять. По пути они зайду в пивнушку, аптеку, ресторан, да хоть в другой цветочный магазин. Цены будут расти, а где-то в мире опять начнется война. Люди пойдут убивать друг друга за то, что когда-то убивали друг друга. А он будет ходить на работу, получать зарплату. Может он будет жить в квартире побольше, есть вкуснее. Человек, скучный для самого себя, никогда не сделает свою жизнь интереснее. Такому человеку нужно бежать. Но к вершине конуса он никогда не приблизится, он лишь будет падать к основанию, превращаясь в уголь.

Электрический импульс: кто-то коснулся его локтя.

– Теперь тебе водить!

Мимо него пробежал мальчик. Он не врезался в стену, а всего лишь скрылся в траве. Он где-то сейчас бежит по полю, его лицо омывает теплый ветер. Мальчик не знает, что находится за следующим холмом, но бежит на него, чтобы посмотреть.

– Подожди меня! – закричал Бен Шварц и побежал следом.

Он врезался в стену, ударился головой и упал на пол. Это же всего лишь его рисунок перед ним. Нет! Бен поднялся и снова с разбегу врезался в стену. И еще. И еще. На плечах наливались синяки. Стена не давалась, не впускала его в рощу. Тогда он побежал и ударился об стену напротив. Результат тот же. Так бился он об одну, об вторую, об третью стену, пытаясь ворваться в волшебный мир. Кажется, он вывихнул плечо. Голова трещала, а все тело ныло. Удар. Еще один. Не дается.

Тогда тяжело дышавший Бен снова оглядел комнату. Тут он увидел, что он бился об три стены. А одна еще осталась нетронутой. Бен еще сможет догнать убежавшего мальчика. Тогда он подошел к краю комнаты и, разбежавшись, врезался в четвертую стену… И та впустила его со звоном разбитого стекла!