Читать книгу Амурский ангел. приключенческий роман - Александр Никонов - Страница 5

Дед Устин решил подъехать к своей правнучке издалека:

– Стало быть, в школу-то тебе ходить не надо?

Луша сидела на диване, поджав под себя ноги, и куда-то названивала по сотовому телефону. Абонент ей не отвечал, и она ругалась:

– Чёрт, паразит, куда ты подевался! Когда не надо, он под ногами вьётся, а когда надо, днём с огнём не сыщешь! – Наконец, она обратила внимание на деда. – Дедуша, ты что-то спросил?

Дед Устин ещё с утра заметил нервное состояние своей правнучки, она, словно больная, металась из одной комнаты в другую, то порывалась куда-то бежать, то снова садилась на диван и лихорадочно набирала по телефону один номер за другим. Он понимал её состояние, но по совету родителей пытался не заострять на этом внимания.

– Я спросил, чего ты на каникулах делать собираешься?

– Ну, ты даёшь, дедуша! Это же каникулы, свобода! Не надо на уроки ходить, зубрить, трястись на уроке: спросят тебя или нет. Будем с девчонками ходить на дискотеки, на тусовки, на Амур купаться, загорать.

– Вот диво-то: загорать, купаться, на танцульках плясать! Эка невидаль. Не надоело?

– Да разве ж отдыхать надоедает. Смешной ты, дедуша, честное слово.

– Неужто не хочется поглядеть чего-то нового, интересного, – настраивал дед. – Ну, к примеру, съездить куда-нибудь.

– Это ты про туристическую поездку? Нет уж. Мы два года назад ездили во Владик, так нас там экскурсиями замучили. Музеи, океанариум, Русский остров. Скукотища! Водят тебя, как щенка на верёвочке: туда нельзя, тут опасно, там запрещено. Подожди, дедуша, мне позвонить надо.

Она снова назвала номер. Абонент, наконец-то, отозвался, и девушка обрадованно закричала:

– Крок, это ты? Ты где? Мне надо с тобой встретиться. Ну, ты же сам понимаешь. Что? Я не могу ждать до вечера. Бабло? Есть, есть. Где? Хорошо, я скоро буду.

Лушка вскочила с дивана.

– Ну, всё, дедуша, мне пора.

Она хотела пройти между дедом, который сидел в кресле, и диваном, но Устин Герасимович схватил её за руку, притянул к себе и усадил рядом. Предупреждённый родителями о том, что нельзя с ней разговаривать о наркотиках и обо всём, что касается её болезни, он мягко спросил:

– Послушай-ка, внученька, а не хочешь ли ты съездить со мной. У меня там хорошо: лес, речка, сопки, чистый воздух. У меня пасека своя небольшая есть, медком полакомишься. А?

Луша задумалась лишь на секунду, потом решительно тряхнула косами:

– Нет, дедуша, я не могу. Тут друзья, а что я буду у тебя делать.

– Ну, дел-то у меня как раз невпроворот. – Он несколько раз прикашлянул, изображая смех. – Да ты не бойся, это ненадолго, недельку побудешь, а опосля домой возвернёшься. Ты на вертолёте-то, небось, не летала?

– Нет, не летала.

– Вот и полетаешь, – обрадовался дед Устин. – Потом друзьям своим рассказывать будешь. А тут, в городе, чего смотреть: одни кирпичные дома, асфальт да машины. Грохот день и ночь, как в преисподней. Так как?

– Дедуша, мне надо идти, – упрямилась правнучка, стараясь вырваться от деда.

Поняв, что добром уговорить не удастся, он отпустил её руку и со вздохом сказал:

– Ну, ладно, внученька, беги к своим друзьям.

Максим и Анна Веретешковы изложили свой план деду Устину. Тот долго думал, потом ответил:

– Грех на душу беру, не по мне всякие насильства над человеком. Тока, похоже, другого варианта нету. Боюсь навредить девчушке. А если она от отчаянности сбежит в тайгу, и где её потом искать. Не будешь же держать на привязи, как козлёнка.

Анна тихо плакала, а муж пытался её успокоить:

– Ну, Нюша, хватит тебе солёные росы разводить. Разве ж мы враги своей дочери, мы ж помочь ей хотим. Я сам по телевизору видел, как группу наркоманов не то из Германии, не то из какой другой страны целый год в тайге держали. Так они потом на наркотики смотреть не могли, а некоторые так в Сибири и остались.

– Да что ты меня уговариваешь-то. Я всё понимаю. Но ведь дитя родное. А вдруг с ней там что-нибудь случится. Я ж потом всю жизнь казнить себя буду.

Дед крякнул и встал из-за стола.

– Вот что, родители, вы определитесь до конца, – строго сказал он. – А то рвёте душу своими воплями да соплями. У меня что, по-вашему, сердце железное.

Анна быстро смахнула с ресниц слёзы и быстро ответила:

– Всё-всё, я больше не буду. Извините, дедушко.

– То-то. Вертолёт заказал? – спросил он у Максима.

– Заказал. На пять часов утра, – ответил внук.

– Полетишь с нами?

– Нет, мне никак нельзя – работа. Я договорился, деньги заплатил, они нас ждать будут.

– Тогда вот что. Не давайте ей заснуть как можно дольше, а перед самым сном дайте две сонных таблетки. Не больше. Думаю, часов пятнадцать проспит. Да, и вот ещё что, мне бы связь какую понадёжнее, а то моя рация совсем старая. Вдруг с ней что-нибудь случиться, не дай Бог, а я и связаться с вами не смогу.

– Я сотовый телефон дам, – сказал Максим.

– Какой в тайге сотовый, к нам и сигнал-то не доходит.

Максим хлопнул себя по лбу:

– Чёрт, я и забыл совсем. Что ж поделаешь, космической связи у меня нет. В крайнем случае, с геологами связывайся, они нам передадут.

Луша домой пришла поздно, часов около десяти, вся квелая и расстроенная. На вопросы родственников отвечать не захотела, отделываясь односложными «да», «нет», «не знаю», «ладно» и «хорошо». Взрослые подольше удерживали её ото сна, забавляя разными историями, анекдотами и шутками. Наконец, Луша стала клевать носом. Мать спросила:

– Может, тебе, доченька, чайку на ночь?

– Не хочу, – капризно канючила Луша.

– Тогда молочка тёпленького.

– Ну его. От него меня тошнит. Мне бы что-нибудь холодненького, только не сладкого.

– А у нас как раз минералка есть, – обрадовалась Анна. – Сейчас принесу.

На кухне она налила в бокал минералки, перекрестилась и бросила в воду две таблетки снотворного.

Заснувшую Лукерью уложили на заднее сидение японской машины, сумку с вещами для дочери, которую заранее собрала Анна, положили в багажник вместе с рюкзаком деда Устина, куда она напихала различных продуктов – от йогурта и конфет до колбасы и сыра.

Анна ещё порывалась изменить ход событий, нервно «умывая» свои ладони, она постоянно спрашивала не то себя, не то всех сразу:

– Может, не надо везти в такую даль? Может, и здесь бы, дома, как-нибудь. Матерь Божья, как я боюсь.

Её стенания остановил Максим:

– Ну, хватит причитать. Что ты её провожаешь, словно на тот свет. Всё хорошо будет. Ты же знаешь нашего деда, он всё сделает в лучшем виде.

– И правда, Нюш, не травила бы ты сердце-то и себе, и нам. Нам ведь ещё добираться, а ты спокой у нас отнимаешь. – Дед Устин прижал женщину к себе. – Ладно, ладно, всё о кей будет, как говаривает сейчас молодёжь. Максим возвернётся, все расскажет. Всё, внучка, всё, нам пора.

Никогда не спящий аэродром встретил их рёвом авиадвигателей, теплом нагретой за день бетонной полосы и звёздной россыпью над головой, которой не было видно в городе при свете фонарей. Проехав километра два объездной дорогой, они подъехали к старым ангарам, где стояли несколько вертолётов. Только в одном из них в кабине горел свет, освещая две фигуры лётчиков. Один из них, увидев подъезжающую машину, выпрыгнул из кабины. Веретешков вышел из машины. Лётчик встретил его укоризной:

– Как же так, Максим Васильич, мы же договаривались в три двадцать, а сейчас три тридцать пять. Ещё немного, и диспетчер закрыл бы нам эшелон. Так нельзя.

– Извини, Пётр, – ответил Максим. – Мы быстренько.

Он перетащил сонную дочь в салон, помог забраться по ступенькам деду Устину, побросал внутрь вещи. Вертолётчик убрал трап-лестницу, закрыл дверцу. Заревели двигатели, зашелестели лопасти винта, и вот огни аэропорта стали смещаться в сторону, уменьшаться, а затем и совсем пропали.

Часа через полтора, когда восточный край небосклона стал наливаться синью, вертолёт приземлился на гравийную площадку возле трёх сборных домиков, где жили геологи. Встретили их несколько собак, заливавшиеся приветственным лаем, и мужчина, одетый в брезентовую ветровку с капюшоном на голове. Когда стих шум винтов, он снял капюшон с головы и подошёл к борту. Дед Устин вылез из вертолёта первым. Геолог поприветствовал его:

– С мягким приземлением, Устин Герасимыч.

– Здравствуй, Гришанька. Как твоя Мошка? – он показал на маленькую, вертлявую собачонку серого окраса.

– Оправилась, Устин Герасимыч. Спасибо за травы.

– За что спасибо-то – эти лекарства сам Бог даёт.

– Даёт-то даёт, да не знаем, как ими пользоваться.

– Научитесь ещё. Жизнь-то, она длинная да злая, всему научит. А нашли того заворотеня, что брюхо-то ей вспорол?

– Да где там, ушёл.

– Видать, старый жиган попался, хитрючий. Лодку-то приготовили ли, Гриша?

– Вон, у берега стоит. Заправили под завязку, и канистру ещё налили.

– Ты не беспокойся, Гриша, Иван Актанка завтра её тебе назад пригонит.

Пока происходил этот разговор, Лукерью перенесли в лодку, положили на медвежью шубу, чтобы не продрогла, а сверху укрыли одеялом. Никто, ни вертолётчики, ни Гриша, не спрашивали, куда и зачем везут девчонку, таков закон тайги: если везут, значит, не просто так, значит, надо. Перед тем, как сесть в моторку, дед Устин потрепал за холку Мошку, а та облизнула его морщинистую, загорелую почти до черноты руку.

– Ишь, какая отчаянная. Ну, живи, живи, Мошка, да, гляди, больше на кабана не кидайся.

Когда лодка выплыла на стремнину, день уже вовсю занялся. Солнца над горизонтом не было видно, но восточные склоны сопок уже горели изумрудьем покрывавших их лесов и красными проплешинами голых склонов. Густая синь неба упала на гладь реки, да так и застыла на ней. Отлогие берега с камышом и песчаными отмелями сменялись скалистыми обрывами, затонами и заливами, берега которых пестрели разноцветьем, кустарниками и сочной зеленью трав. Их сопровождали мелкие речные чайки, выхватывающие на лету мелкую рыбёшку, которую вспугнул рычащий мотор лодки.

Вот лодка вошла в тихую заводь с песчаным отлогим берегом и ткнулась носом о твердь. К лодке бросились две собаки. Заливаясь лаем, они крутились возле ног деда Устина, пока тот не проворчал:

– Ну, будет вам, поцеловались, и ладно.

Собаки смолкли, как по команде, завиляли хвостами и тут же сели, наблюдая за гостями. Чуть выше по берегу, на тропинке, стоял невысокий кривоногий нанаец с синюшным лицом и плоским носом. Опираясь на ствол охотничьей винтовки, он стоял неподвижно, будто и не видел гостей, пока его не окликнул дед Устин:

– Иван, чего пнём стоишь, помогай выгрузить.

Иван степенно подошёл к лодке, забросил своё оружие на левое плечо и стал принимать вещи. Правда, оторопело поморгал раскосыми глазами, увидев лежащую девчонку.

– Чего не спрашиваешь, не привечаешь? – спросил дед Устин.

– Приехали, чего привечать, глаза видят, чего спрашивать. Надо, сам скажешь.

– И вот всегда такой, – неизвестно кому говорил дед Устин. – Молчит, ровно сыч, не поздоровается, не спросит. Но уж если его разговорить – не остановишь. Так, Актанка?

Иван Актанка молча взял вещи в обе руки и, ничего не ответив, пошёл вверх по тропинке. Потом вернулся, поднял на руки спящую девушку и понёс её к заимке.

Охотничья заимка, в которой егерствовал и жил долгие годы дед Устин, представляла из себя простое деревенское, квадратное подворье, огороженное толстыми жердями с калиткой на ремнях. В одном углу стоял большой дом с четырёхскатной, так называемой круглой, крышей. Срублен он был из лиственницы крестом, то есть, внутри основного сруба имелись ещё две стенки из брёвен, сложенные крестом, которые делили всё помещение на четыре части. Стена с входной дверью и двумя маленькими оконцами смотрела на калитку и на тропу, откуда была видна и речка, и сопки, и пологая приречная часть, называемая распадком или трундой, и чистовина – поляна, покрытая травами, цветами и ягодниками. Прямо перед входом находился чулан, в котором хозяин хранил и всю утварь, и оружие с боеприпасами, и съестные запасы. Там же, под полом, размещался и погреб. Налево от прихожей, или сеней, был вход еще в две проходные комнаты: первая имела два оконца, а вторая, угловая, четыре. Оконца делали маленькими для того, чтобы в избу не мог пролезть медведь или тигр, который временами появлялся в этих местах в поисках корма.

Метрах в семи от дома размещалась землянка – омшаник для ульев, которыми занимался дед Устин. Сарай из плах стоял в дальнем углу двора, где хранились разная крестьянская утварь и инструменты: косы, двух-, трёх- и четырёхрожковые вилы, рыболовные снасти: сети, жабровки, морды, вентеря, горла, зыбки. Рядом с сараем находилось и отхожее место.

Лукерью положили на залавок у печи, она сладко спала, не подозревая о том, где проснётся в следующий миг своей жизни.