Читать книгу Тут и там - Александр Петров - Страница 2

В России

верблюдов,

в общем-то нет

(разве только в Калмыкии

и в ее окрестностях).

Но мерещатся

странники небесные.

В Соловках

Рождественская

звезда!

Вещал там монах —

нужно верить в чудеса.

Ведь, жаловаться

на природу

напрасно.

Судьба!

Кому золотой

пустынный песок

и пламенный уголь

над головой,

а кому мороз,

сосна,

береза,

белый солнечный закат,

синие озера.

И – стихами

о небесных верблюжатах —

Елена Гуро.

На звездном небе

двухлунный

верблюд.

Наблюд

атель, ты

веришь

только

своим рутинным

глазам?

Твой мгновенный

иммунный ответ:

лгунья луна!

Лжет прямо в лоб!

В пустыне горб.

Не один, а два.

Зеркальное небо!

И все!

Что, я вижу сон?

Ведь,

сон – тоже

ложь!

Двухлунный верблюд,

хорош, не хорош,

я знаю —

цена тебе

грош!

Но в моем теле

дрожь земли.

И неба дрожь.

Де́вица.

Верблюдица.

Кто она?

Мечтательница?

Влюблена

в пустынный ветер?

Луны сестра?

Звездогадательница?

Молодому верблюду

судьбу

предскажет?

Наступит секса

пора.

Найдет ли, волшебница,

супруга-колдуна?

Захочет ли,

вплоть до климакса,

без вина пьяна,

быть любви кудесницей?

Верблюжат

почувствует под сердцем?

Кормить будет

плод трудов

молоком?

Плутов

отучать от сосков?

А потом,

слушать их

вопли:

мать,

хотим жрать!

Должна?

Де́вица…

Кто она?

Солнца любовница?

Самец.

Самки нет.

Под шерстью

верблюжата кричат.

Нерожденные дети

ищут мать,

отца.

На кой ляд

они мне!

Верблюдица —

она мне нужна.

Мой родник

в пустыне она.

Природы дар.

Жизни источник.

Хочу я напиться

в хлам

вином из ее

бочек-почек.

Хочу почувствовать

восторг

в ее винограднике

хоть на мгновение.

Да, я стар!

Но время

моего любовного гона

не миновало.

Не миновал

и тела жар.

Знаю, что погибну

в жестокой схватке

с молодым вожаком

ее стада.

Не жаль!

Если только

причиной драки

будет мне

от вселенной награда —

она!

(Такого транса

не бывало у Хармса).

Однажды

во сне

верблюд

прогубамил мне —

лю лю лю лю лю

блю блю блю блю блю.

Смотрю и я

прямо в его

глаза.

Я понял,

верблюд,

даже кожей,

что ты мне сказал.

Потому, что

я люблю

тебя тоже.

Александр

не ангел.

Александр

не Врангель.

Александр

верблюд.

Верблюда

убьют.

Из верблюда

сделают

суп.

Из верблюда

невкусное

блюдо.

Уксус,

не суп.

Верблюда,

хоть он всем и обида,

разве надо

убить?

Александра

лучше любить.

Идет верблюд двугорбый,

одинокий,

на склоне лет,

идет иноходью,

медленно.

Впереди страна

горная,

незнакомая.

Страшит

ее новизна!

Острее она

лезвия.

Дрожит верблюд,

как в болезни,

от ее безмолвия.

Дорога крутая,

узкая,

но не та,

что в притче.

Вдруг – обрыв!

Тормозит

верблюд.

Зря!

Судьба!

Пропал верблюд!

Не вскрикнув

даже —

Отче!

Уж больше

не будет он

носить горбы

свои на спине —

как под черным солнцем

в пустыне

несет монах на плече

мешок со стихами

о неопалимой купине.

Шаркаю иногда

стихами,

как в пустыне

о песок

ногами.

Буквы направляют

меня в страну

белую,

невесть какую.

И в жизни

дорога ведет меня,

странника

(не избранника

и ne колдуна),

неведомо

куда.

Вперед. Назад.

Прямо.

А, может быть,

и мимо.

Но у поэта,

кругосветного,

жажда авантюры

неутолима.

Эх-на!

Снится ли нам

родная страна?

Она манит.

Родины ярлык?

Для кого – мать.

Для кого – тупик.

Для кого – икона.

Для кого – язык.

А с безвременных небес

офицер Николай

и институтка Ирина

смотрят на нас.

Отчизны

с недосягаемой высоты

чудесная панорама.

И там,

где бесконечная лазурь,

голубизны венец,

шепчет поэтесса Гуро:

не плачь, мама,

не тужи, отец.