Читать книгу Тут и там - Александр Петров - Страница 6

Я посетил город, в котором жил поэт,

город моего имени,

с маяком на дне моря

и книгами на полках облаков,

нашел дом, в котором он скрывался

от вестников, сообщавших ему,

что время расставания истекло.

Я долго стоял перед темными,

дубовыми дверьми его квартиры,

прежде чем решился коснуться звонка.

Никто не отозвался.

С форштевня своего рабочего стола

после утомительного пути

он шагнул на берег Итаки.

А может быть попробовал еще раз

обойти ее гавань,

уйти под парусами в открытое море,

опять отправиться в запретном направлении

на край света,

чтоб вновь послушать смертоносные стихи,

погрузиться глубоко в себя

и обменяться парой слов

с мертвыми друзьями.

На все он был готов,

только бы и дальше шагать по тротуару,

которым ежедневно проходил,

отправляться в греческую церковь

Святого Саввы на соседней улице,

иноверцами не превращенную

в руины,

молить властителей небес ему дозволить

любовнице своей единственной,

хоть на песке она была каменным домом,

не говорить еще последнее —

прощай!

И у меня стоит перед глазами

образ Итаки,

высеченный на внутренней стене

моих висков,

истинная моя родина,

которой я обязан всем,

и своей жизнью.

Но я повторяю его слова,

читаю его мысли:

суждено тебе на Итаку вернуться,

нет никого, кто не вернулся бы,

старайся только подольше оставаться в пути,

чтоб старость встретить в чужом мире,

ибо годы, что проведешь ты от нее вдали,

а с ней на горизонте,

заставят и тебя понять,

что для нас значат все Итаки.

На угощение богатое,

такое, что и у богов бы слюнки потекли,

с напитками, что сердце воспламенят

да вдруг и остановят,

когда мечта его сбудется —

наполнить мозг вином,

как наполнают бочку дубовую,

еще с плодами из морских глубин,

эффект которых не сравнить с виагрой,

от них и обезьяны попадали б с дерев,

когда бы на ветвях совокуплялись,

не говоря уж о редчашей снеди,

от птиц молока и до яиц от попугаев,

на это плоти торжество,

на парад страсти этот,

пригласил всех лично он,

сын богача

со звучным именем —

Платон,

дам первых и вторых,

особо оных,

паденью склонных

(и трех красавиц куртизанок),

в них мужей влюбленных,

и неверных,

и рогоносцев совершенных,

и мальчиками обуянных козлов,

и неучей атлетов, и сверхученных стариков,

чтоб, если есть желанье жрали,

бражничали, пели, скакали,

под лиры звуки поплясали,

пока бы на траву не пали,

чтоб напоследок им

открыть доселе

тайну, в себе хранимую.

Чтобы его слыхали,

чтоб поразительная весть

дошла до уха всех,

во весь кричит он голос:

«Довольно было,

ну, довольно!»

Не пакость здесь причиной или злоба,

а мир души

и духа озаренье

ему велят без сожаленья

всем объявить,

что навсегда он оставляет роль

устроителя пиров,

борделей этих.

«А стихи мои,

детей от тела моего,

здесь перед вами,

вот, на папирусе,

пусть поглащает пламя.[1]

По-ученически смиренно,

нога к ноге,

отправляюсь на заре

к Сократу».