Читать книгу Яблони в цвету. Книга 1. Братья по разуму - Александр Петрович Коломийцев - Страница 21

Всю свою жизнь, до тех пор, когда получил образование и ушёл в свой первый полёт, Пьер провёл на Земле. Почти с самого рождения он жил вначале в детском, а позже в молодёжном городке. У отца с матерью, как он понял, повзрослев, семья не сложилась. В этом отношении он был их точной копией.

Женщины воспринимали Пьера только как любовника. В любви он не скупился на чувства, и женщины дарили ему свою любовь, но создать с ним семью и иметь от него детей, ни одна не выразила желания. Обычно его романы заканчивались вынужденной разлукой. Во время полёта либо у него остывали чувства, либо она встречала другого. Случались и исключения, но они всё равно заканчивались расставанием по обоюдному согласию. К сорока годам Пьер незаметно для себя начал завидовать товарищам, которых где-то ждали жёны и дети, а не бывшие и будущие возлюбленные.

В детстве и юности Пьер едва ли не боготворил отца. На следующий день после отъезда он начинал ждать его. Жизнь в городках была насыщенна и разнообразна, но приезд отца превращал её в праздник. Нельзя сказать, что он уж совсем равнодушно относился к матери, но по ней он не скучал. Отец безвыездно жил на Земле, а мать летала в Космосе. Отец имел редкую среди мужчин тихую специальность и работал научным сотрудником в хранилище старинных книг. У матери же, наоборот, была очень распространённая среди женщин специальность программистки, дополненная тягой к перемене мест. Облик отца скорее увязывался с мужественным, не знающим преград первопроходцем или пилотом звездолёта, но никак не с тишиной старинных библиотек. Высокий, широкоплечий, с хорошо развитым торсом и перекатывающимися под кожей мышцами, он вызывал у маленького Пьера восхищение мужской красотой и гордой благородной силой. Без всякого предупреждения он появлялся в городке, забирал сына и они уходили путешествовать. С течением времени эти наезды несколько упорядочились, поскольку их приходилось согласовывать с расписанием занятий. Зимой обычно катались на лыжах, а летом улетали на Южные моря. Лыжных курортов отец не признавал. Они отправлялись в безлюдные места на Север, каждый раз на новое место. В спортивно-туристическом центре брали лыжное снаряжение, их забрасывали на авиалетке в понравившееся отцу место, помахав на прощанье пилоту, в сопровождении робота, тащившего их припасы и пожитки, уходили в многодневный поход.

Глядя на отца, Пьер тоже, поёживаясь и вздрагивая всем телом, выскакивал по утрам из палатки и, набирая полные пригоршни обжигающего снега, обтирался до красноты, только отец громко ухал и фыркал при этом, а он тоненько, по-щенячьи, повизгивал. Приняв снежные ванны, они делали пробежку вокруг палатки и, приветствуя восходящее солнце, оглашали окрестности дикими воплями. Потом, раскрасневшиеся и бодрые, выпивали в палатке по чашке горячего шоколада с хрустящими хлебцами и, встав на лыжи, пускались в дальнейший путь.

Походы их состояли не из одной однообразной ходьбы. Встретив живописный уголок с седыми кедрами, вековыми соснами на склонах распадка, забуревшими обомшелыми утёсами, они устраивали на пару дней стоянку. Днём, разбросав приманку, устанавливали съёмочные камеры, а сами прятались в укромном местечке в ожидании птиц и зверей. Потом, из объёмных снимков отец монтировал панораму со звуковым сопровождением и отдавал её в детский городок. По вечерам они сидели у настоящего костра, смотрели на огонь и слушали ночные шорохи леса.

В один из таких лыжных походов Пьер твёрдо решил стать звездолётчиком. Произошло это в ту пору, когда он в основном ещё передвигался не самостоятельно, а, притомившись, сидел в специальном тёплом кармане у робота, и наружу выглядывала только его довольная, разрумянившаяся на морозе мордашка.

Перед сном, сидя по-турецки в прогретой палатке, они вели длинные беседы. Отец рассказывал о прекрасных смелых людях, живших когда-то на Земле. В основном это были древние греки и жители сказочной страны Атлантиды. Маленького Пьера очаровывали отцовские сказания, он внимал им, затаив дыхание и, едва отец умолкал, требовал продолжения. По прошествии многих лет, он пытался выяснить, как тому удавалось заворожить детское воображение. Были ли его рассказы плодом собственной фантазии или он пересказывал древние легенды и верования. Отец в шутку объяснял, что то был синтез трансформированных в его извилинах мифов и сказок. Пьер пенял ему на зарытый талант, говорил, что тот мог бы создать прелестные, имеющие успех, видеосюжеты, но отец пренебрежительно отмахивался от славы.

Давным-давно, кроме людей, на Земле жили ещё всякие разные существа: проказницы нимфы, могучие титаны, чудища, в борьбе, с которыми герои ради людей совершали свои подвиги. Моря, реки, леса и горы населяли всевозможные боги и полубоги. А самое главное, на Земле обитали мудрые красавцы кентавры. Кентавры больше всего нравились Пьеру. Но потом, все они куда-то незаметно исчезли.

Отец разводил руками и грустно говорил:

– Люди испортились, стали злы, наверное, чем-то обидели кентавров и те ускакали.

– Но куда? Куда? – спрашивал нетерпеливо Пьер.

– Наверное, туда, на какую-нибудь звезду, – показывал отец рукой на куполообразный верх палатки.

– Но они вернутся?

– Навряд ли, они же не знают, что люди с тех пор изменились, – говорил серьёзно отец.

Пьер помолчал, сердито сдвинув бровки, и сказал твёрдо:

– Я вырасту, стану звездолётчиком и найду их. Я им скажу, что можно возвращаться. Они вернутся, и будут жить с нами. Ведь теперь на Земле нет плохих людей? – посмотрел он на отца пытливым взглядом.

– Конечно. Теперь на Земле живут только добрые люди, – подтвердил отец.

Обрадованный найденным решением, Пьер довольно засопел.

С тех пор кентавры стали их своеобразным паролем. Возвращаясь из полёта, Пьер выходил на связь из космопорта, и поседевший отец спрашивал первым долгом:

– Ну, как, нашёл?

– Пока нет, – серьёзно отвечал Пьер, – но я их обязательно найду.

Они заговорщически подмигивали и смеялись, довольные друг другом.

На море бывало по-другому. Если зимой их общество разделял только робот, летом они присоединялись к какой-нибудь компании, отец встречал друзей, и время проходило в нескончаемых играх и веселье. Когда постоянное многолюдье прискучивало, они катались на лыжах и салазках. Заплыв подальше в море, резвились с дельфинами. Или же надев маски, уходили на мелководье и, распластавшись на мягких волнах, чуть шевеля руками и ластами, следили за проворными крабами и солнечными зайчиками, снующими по морскому дну, неспешно проплывающими фиолетово-сиреневыми медузами, стайками рыбок, испуганно сверкающих серебристыми телами. Здесь, на море, отец преподал ему уроки смелости и ловкости, от которых у Пьера захватывало дух, азартно разгорались глаза, и, благодаря которым, в нём поселилась уверенность в себе и уважение к собственному телу. Встав на салазки, они мчались на заворачивающихся гребнях двухметровых волн, в месиве брызг и солёного ветра делали сальто, и перескакивали на следующие, несущиеся один за другим островерхие валы.

Пьер подрастал и отец всё чаще оставлял его со своими сверстниками, а сам уходил к взрослым. К этому времени Пьер общался с морем не хуже дельфинов, да и спасательная служба, в которой к взаимному удовольствию люди сотрудничали с теми же дельфинами, исключала всякие недоразумения.

В пятнадцать лет Пьер во всём походил на отца, даже на верхней губе у него чернел пушок, обещая в скором времени превратиться в шикарные усики. В чём ему никак не удавалось стать похожим на отца, так это в непринуждённом общении с представительницами противоположного пола. Пьер поражался, как отец может так запросто заговорить с совершенно незнакомой женщиной. Причём, как он, взрослея, стал понимать, женщинам нравилось, когда отец заговаривал и шутил с ними. Сам он ни за что не мог заговорить первым с незнакомой девушкой, отец даже подтрунивал над ним по этому поводу.

Пьер попросту боялся девушек. В свои пятнадцать лет он, как любой его сверстник или сверстница, прекрасно знал всё о взаимоотношении полов, но уроки общения и развития воспринимались абстрактно, и никак не накладывались на знакомых девушек. Это знание не помогало, а даже мешало общению. Ему представлялось, что девушки подумают о нём невесть что, едва он заговорит с ними. Подумав так, они испытают к нему гадливое чувство, и отвернутся от него. С одноклассницами он вёл себя иначе, но с ними он рос с детства и воспринимал их, как сестрёнок, которых дёргал за косички и получал от них щипки. Рядом с незнакомками краснел, мямлил и терялся. Это были божественные существа, не чета ему, человеку приземлённому. Избавиться от неуверенности, зажатости помогла девушка по имени Ола.

Ола была уже почти взрослой и нынче уходила в Молодёжку, а Пьеру предстояло ещё два года учиться в колледже. Ему становилось немного не по себе и сладко замирало сердце, когда он увидел, что Ола отличает его от других, а ведь здесь хватало парней одного с ней возраста. Она подтрунивала над ним, а он краснел и стеснялся.

В играх в мяч, гонках на катамаранах, борьбе с морским змеем, они всё чаще оказывались в одной паре, но инициатива принадлежала Оле, а Пьер в основном хлопал глазами.

– Если бы сама не видела, ни за что бы не поверила, что ты так шикарно гоняешь на салазках. Из-за тебя мы всё время проигрываем, – выговаривала она ему, но в пару становилась именно с ним.

Однажды они ловили медуз. Медузу надо было подстеречь на гребне волны и ловко ухватить за плотную шляпку, иначе она больно жалилась студенистыми щупальцами. Они всё шли и шли по колено в воде, пляж остался за широкой полосой скальных нагромождений, спустившихся к самой кромке прибоя, медузы исчезли и они гонялись за крабами, смешно разбегавшимися при появлении их босых ступней и пытавшихся спрятаться между разноцветной галькой. За крабами нужно было наклоняться, и они исподтишка толкали друг дружку в набегавшие волны, падали, смеясь, поднимались и продолжали весёлую толкотню. Поднимаясь после очередного падения, они оказались лицом к лицу. Он ощутил её дыхание, и под его действием, зажмурив глаза, поцеловал её. Поцелуй пришёлся в уголок губ и явился полной неожиданностью для него самого. Ола посмотрела широко открытыми изумлёнными глазами, кончиками пальцев прикоснулась к месту поцелуя, прошептала: «Ты что?» и побрела по мокрому песку на пляж. Он стоял, не двигаясь, и обалдело смотрел ей вслед. Вкус первого поцелуя был солёным и пах морем.

Вечером он был угрюм и неразговорчив. Отец пытался растормошить его, но он только вздыхал в ответ. Кое-как поужинав, закрылся в своей комнате и до глубокой ночи смотрел фантастику о паукообразных инопланетянах. Отец два раза заглядывал к нему, но он сделал вид, что увлечён разворачивающимся на экране сюжетом. Спозаранку он примчался на пляж, вся их компания уже собралась, а она всё не приходила.

Он занял наблюдательный пункт на возвышении и, томясь в ожидании, поглядывал в сторону гостиницы, в которой она жила с друзьями, но она не появлялась. Он немного не рассчитал и устроился на самом солнцепёке. Полыхающий невидимым пламенем диск поднимался к зениту. Пьер поджарил на солнце спину, один бок, потом второй – ожидание было тщётным. Ему хотелось выкупаться, спрятаться в тень, он проголодался и изнывал от жажды, но боялся покинуть свой пост и пропустить её приход. На него упала тень, он поднял голову, над ним стояла одна из её насмешливых подруг в шляпе с огромными полями. В руках она держала пакет полный холодного апельсинового сока, от которого прямо веяло прохладой, и Пьер невольно сглотнул. Девушка запустила в пакет другую руку и, вынув из него прозрачную упаковку, протянула ему.

– На, попей, а то совсем засохнешь. Если Олу ждёшь, то зря. Её сегодня не будет.

– Она что, уехала? – спросил он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал как можно равнодушней. Покрывшаяся на жаре обильной испариной пирамидка приятно холодила ладони, он запрокинул голову, выливая в пересохшее горло сок.

– Мммм, – ответила девушка, глядя на него сверху вниз сквозь зеркальные очки. – Приболела. Завтра явится. Это она тебе сок послала, так что не переживай. Вас вчера что, ядовитый краб искусал? – спросила насмешливо. – Между прочим, специально в гостиницу бегала, чтобы о твоих страданиях сообщить. Ты теперь мой должник. Хватит тебе печального рыцаря изображать, идём к нам.

Пьер отрицательно покачал головой и девушка, бросив ему:

– Ну, как хочешь. Страдай, если тебе так нравится, – и убежала к нетерпеливо зовущим друзьям.

Пьер свистнул уборщику, отдал пустую упаковку и распираемый радостью, ушёл в свою гостиницу. Войдя в прохладный холл, он с удивлением увидел отца в обществе пышноволосой смуглянки с миндалевидными глазами развлекавшихся игрой в лабиринт на компьютере. Они ели мороженое из большой заиндевевшей вазы и, смеясь, отбирали друг у друга ход.

– Как дела, сынок? Что так рано? – спросил отец, положив ладонь на плечо смуглянке и повернув к нему голову.

– Всё прекрасно! – ответил Пьер весело и помахал высоко поднятой рукой. – Есть хочу, помираю.

Направляясь в экспресс-столовую, он вприпрыжку пересёк холл и не видел, как смуглянка проводила его долгим взглядом и, склонившись к отцу, что-то прошептала тому на ухо. Отец в ответ улыбнулся.

Ола пришла утром, ещё до наступления жары, весёлая и смешливая. Он подошёл к ней, загребая ступнями песок и заглядывая в глаза ищущим взглядом. Девушка тронула пальцем его кончик носа, засмеялась и побежала по мелководью, на ходу обернулась, крикнула: «Догоняй!»

Они нашли в скалах расщелину наподобие грота, натаскали туда высохших водорослей, лёгкого, прожаренного солнцем плавника, и устроили в ней своё первобытное обиталище. А потом Ола сказала, что подошло время уезжать. В свой последний день они остались на ночь в скалах. Пьер разжёг костер, и они просидели полночи, глядя на скачущее пламя, ярко блещущие в чёрном небе звёзды. Таинственным шёпотом Пьер поведал о благородных существах, населявших когда-то Землю, и открыл свою тайну. Также шёпотом Ола взяла с него клятву первой на Земле познакомить её с кентаврами.

Рассвет они встречали, взявшись за руки и забредя по колено в воду. Тёплые ласковые волны омывали их ноги, лёгкий утренний ветерок шевелил волосы. Насколько хватало глаз, перед ними раскинулось бескрайнее море, впереди яркими лоскутками по нему скользили паруса, вставало свежеумытое солнце, нежа их первыми лучами.

Расставание наполнило их сердца грустью, но горечи не было. Мир, полный любви, раскрывал свои объятья.

Свой дом Леклерк устроил в шумном курортном городе на Апеннинском полуострове. Самоуправляемая территория, на которой размещался город, по традиции называлась республикой Италией. В такие подробности Леклерк не вникал, его общение с управленческим аппаратом ограничивалось сообщением о своём прибытии-убытии в городской статистический центр. После долгих месяцев, проведённых в замкнутом мирке, ему хотелось общения, музыки, громких разговоров, весёлого смеха и бесшабашного веселья. Он даже ловил себя на желании, уподобившись десятилетнему мальчишке, бегать, прыгать и во всё горло орать что-нибудь несуразное. Выплеснув излишек энергии в шумных пирушках с друзьями, он начинал вести более-менее размеренную жизнь. Дни свои он заполнял занятием парусным спортом, конструированием и строительством замысловатых яхт. Однажды соблазнился морскими приключениями и отправился в Америку под парусами в качестве палубного матроса на трёхмачтовом бриге. Мореплавателям крупно не повезло. В Атлантике бриг попал в недельную полосу штиля, а потом его изрядно потрепали налетевшие штормы. Чтобы попасть к сроку на Луну пришлось обращаться к помощи Морских спасателей и, не заглядывая, домой, добираться до Североамериканского космопорта на их летательной посудине.

Вечерами он смотрел видео, выбирая сюжеты с интеллектуальными загадками, и слушал пение. Пение предпочитал живое, а не записанное, отправляясь для этого в какой-нибудь старый город в оперу, или, удобно устроившись в гондоле с черноокой красавицей и бутылкой красного вина, внимал уличным напевам, дополненным шелестом волн и блеском звёзд на чёрно-бархатном небосводе.

Два-три раза в неделю Пьер посещал вечера очаровательной Джильды, где всегда бывал желанным гостем. Вечера представляли собой своеобразный вид искусства общения. Устраивали их пережившие первую молодость дамы, которых называли почему-то миледи и окружали всеобщим уважением. Стать миледи могла далеко не каждая женщина, для этого требовался особый дар от природы. Во-первых, она должна была иметь приятную привлекательную внешность, врождённый такт, достаточный опыт и обладать многочисленными талантами. Во-вторых, тонко разбираться в искусствах, эротике, уметь непринуждённо общаться, на ходу импровизировать и при этом блистать остроумием и обвораживать гостей обаянием. На вечерах у миледи собирались в основном вольноопределяющиеся мужчины и женщины с одинаковой целью: приятно, со вкусом провести время, наслаждаясь искусствами, остроумной беседой, тонкими винами и выбрать себе возлюбленную или возлюбленного для утончённых любовных утех. Всё происходило непринуждённо, переплетаясь между собой. За игривыми стихами звучала музыка, возвышенная поэзия, за которой мог последовать спор на философские темы, а за тем со вкусом исполненные томно-пластические или искромётно-возбуждающие эротические танцы. От миледи требовалось направлять всё это по плавному руслу, используя дар импровизации и такта. Она должна была обладать многими талантами, чтобы устраивать приятные вечера и услаждать своих гостей, но и гости должны были в свою очередь поддерживать дух её вечеров и откликаться на завуалированные намёки.

Никаких двусмысленностей не допускалось. На вечерах существовало неписаное правило, чтобы не происходило после вечера, на мужчину или женщину никаких обязательств это не накладывало. Свою возлюбленную или возлюбленного надо было завоёвывать вновь. Появление на вечере совсем не обязывало откликаться на чей-то призыв. Интимная близость, когда человек, безразлично мужчина или женщина, в полной беззащитности раскрывается перед другим, очень тонкая сфера и любой неверный жест или слово могут спугнуть наметившееся сближение.

Отец Леклерка перебрался на работу и жительство в Ватикан и изучал католические манускрипты и теологические труды. Пять лет назад он поразил сына, в свои шестьдесят лет, без памяти влюбившись в молоденькую двадцатипятилетнюю сотрудницу. Как Пьер понял, та отвечала ему тем же и он, посмеиваясь, наблюдал их любовное воркованье. Никакими особыми женскими статями – он отметил это чисто автоматически, даже не задумываясь – Ирэн не отличалась. Ни высокого полного бюста, ни крутых бёдер, ни зовущих чувственных губ она не имела. Правда, насчёт бюста он не мог быть точно уверен, девушка одевалась в просторную бесформенную блузу, закрывавшую тело до шеи. Зато внизу всё было достаточно открыто: коротенькие шортики едва выглядывали из-под краёв блузы. Тонкие в лодыжках ноги отличались стройностью, ходила она обычно босиком. Всё это он отметил в свой первый приезд к ним, бросив на неё заинтересованный взгляд. К нему она относилась непринуждённо, с детской непосредственностью. Натурой она была весьма и весьма одарённой. С тем весёлым беспорядком, который она устроила в квартире отца, не могла справиться даже прилежная хозяйка. Наученный горьким опытом, Пьер, проведывая их, вначале заходил в продуктовый центр. Для того чтобы в современном мире оставаться вечером без крошки съестного, нужно было обладать поистине великим даром.

Католицизм наскучил отцу, и он решил вернуться к Древней Греции. В прошлом году Ирэн, сидя по-турецки на диване отца – она любила занимать такую позу, а широкий диван в переполненном книгами кабинете отца стал её любимым местом – поведала Пьеру об их ближайших планах.

– Мы поедем на Олимп и с помощью Проекций найдём трон Зевса, – из лексикона отца и его возлюбленной жены исчезло местоимение «я», они говорили только «мы». – Мы уже ведём переговоры с Римским бюро Проекций, следующим летом надеемся начать работы. Уж слишком громоздкое у них оборудование.

– Католический бог, – рассуждал отец, расхаживая по кабинету, обходя груды и стопы книг, – бог рабства и ханжества. То ли дело эллинские боги. Они, конечно, ещё те боги. Но при всей своей взбалмошности, вспышках жестокости и сластолюбия, они – боги свободных людей. Богини дарили свою любовь смертным мужчинам, а боги приходили к женщинам, и от этой любви рождались герои. Герои! А что мы видим у христиан? Жена да убоится мужа своего! Да почему ж она должна его бояться? Она должна его любить. А если не любит, не хочет его и вообще он ей противен, почему она должна ложиться с ним в постель и отдавать своё тело для наслаждений? Ф-фу! Какая мерзость, даже говорить об этом противно. Природа дала человеку в дар великую радость, которая вместе с разумом возвысила его над животным состоянием, а христианская религия превратила эту радость в гнусное паскудство. Нет, нет, это не для меня, я сыт этим по горло. Мон ами, – обратился он к Ирэн, – принесла бы ты нам чего-нибудь промочить горло.

Ирэн резво соскочила на ноги, Пьер уже давно заметил, как они оба с готовностью исполняют малейшие желания друг друга, впрочем, в большей степени это относилось к его молоденькой родственнице. Через пять минут она вернулась с бутылкой охлаждённого белого вермута. Бокалов не нашлось, и вино пили из широких серебряных чаш, удерживая их обеими руками.

– Конечно, – продолжал старший Леклерк, сидя в кресле и, поставив чашу себе на колени, Пьер сидел на диване рядом с Ирэн, принявшую свою излюбленную позу и потягивающую вино через соломинку. – Это упрощённый взгляд, но как подумаю, что в конечном итоге все философские труды христиан утверждают рабство духа и направлены на превращение человека в червя, у меня к их религии появляется чувство глубочайшего отвращения. Эллины меня больше притягивают.

– Но ведь на Олимпе уже находили какой-то булыжник, – брякнул Пьер и, спохватившись, поперхнулся вином, но было уже поздно.

– Смейся, смейся, – отец погрозил ему пальцем. – Что-то ведь должно быть и почему нам не найти это? В девятнадцатом столетии Шлиман, руководствуясь одной «Илиадой» раскопал Трою, в существование которой тоже не верили. Тот булыжник, о котором ты говоришь, я видел, это скорей всего мистификация. Наши пра-пра любили развлекаться подобными шуточками. Его ещё надо проверить, – он засмеялся. – Возможно, мы с Ирэн будем первыми смертными, усевшимися на трон, на который Громовержец не пускал даже Геру.

Пьер недоверчиво покачал головой.

– Но ведь ты же не археолог.

– Ну и что? Шлиман тоже не был профессионалом. А представь себе такой вариант. Четыре-пять тысячелетий тому назад Землю посетили представители чужой цивилизации и устроили свою базу на Олимпе. Потом они по непонятным причинам то ли погибли, то ли покинули Землю, – отец закинул руки за голову и смотрел на сына смеющимися глазами. – А мы всё это установим доподлинно. А?

– Ты всё такой же мечтатель, как и тридцать лет назад, – Пьер с улыбкой смотрел на отца, с удовольствием чувствуя в себе тёплую привязанность к нему. – Так, а что с Проекциями? Они не хотят искать Зевса? – он говорил шутливым тоном, но отцу он не был неприятен.

– Видишь ли, Проекции интересная штука, но в их достоверность пока ещё мало кто верит. Оборудование у них громоздкое, сеансы требуют больших затрат энергии и большого объёма компьютерной подготовки. Бюро посылает передвижной отряд в Палестину искать Иисуса. Ты может не в курсе, но сейчас с материальной достоверностью установлено, что человек, которого люди позднее назвали Иисусом, существовал в действительности. Он обладал уникальными экстрасенсорными способностями и гипнозом. Но почему нужно начинать с него? Почему не с Зевса? Вот об этом и идут переговоры. А установок наводящих Проекции, пока что мало, – отец развёл руками.

Бутылка опустела, и Пьер засобирался домой, но отец остановил его.

– Кстати! – воскликнул он, хлопнув себя рукой по лбу. – Тебе же привет от матери. Я с этими Зевсами и Иисусами совсем забыл. Мон ами, – обратился он к Ирэн, и та опять проворно вскочила с дивана, порылась в груде книг, кубиков, сложенных в углу, нашла нужный и вставила его в программник. На экране появилось несколько постаревшее с тех пор, как он в последний раз видел, но ещё довольно привлекательное лицо матери. Она говорила Пьеру о своей любви к нему и просила при случае навестить её, через минуту рядом с ней появились два мальчугана примерно шести – и семилетнего возраста. «Это твои братишки, Пьер!» – проговорила мать, обнимая мальчуганов за плечи и привлекая к себе.

– Прелестные мальчики! – проворковала Ирэн с милой непосредственностью. – У нас будут такие же, только позже, после Олимпа.

Пьер сглотнул комок и вопросительно посмотрел на отца.

– Где она сейчас? О том, что завела новую семью, она сообщала лет пять назад, но про мальчиков ни слова, и вообще, как в воду канула. Я после каждого полёта посылал ей приветы через Лунный ретранслятор, но она или не отвечала, или посылала два слова – привет, жива, здорова. Подписывалась кодом и никакого адреса.

– А ты не мог выяснить на ретрансляторе, куда идут твои приветы, и доходят ли они вообще до адресата? – спросил отец, вызвав на лице Пьера краску смущения. – У неё был сильный стресс. Во время прыжка она впала в кому, и её высадили на планете Грёз в системе Сиреневой Туманности. Врачи запретили ей летать на звездолётах. Она очень переживала, долго не могла придти в себя. У неё не всё ладилось с наземной работой, случались нервные срывы.

– Да, полёты – это на всю жизнь, – пробормотал Пьер.

– В трудную минуту рядом нашёлся человек, который помог ей преодолеть себя. Она вышла замуж, по-видимому, на этот раз удачно, ну результат ты видел. Жизнь её выровнялась, но не сразу. Замужество, дети помогли ей. Сейчас она полностью адаптировалась к новой обстановке и работает в диспетчерской службе Центра Управления полётами планетной системы, – отец кашлянул. – Землю она не увидит до конца своих дней. Это, наверное, действует на нервы – когда нельзя. Ты постарайся навестить её, сынок.

– Конечно, при первой возможности. Завтра же пошлю ей сообщение, – проговорил Пьер виновато.

– Принеси-ка нам ещё бутылочку винца и спой под гитару, – попросил отец Ирэн.

Они пили вермут, заедая его тоненькими копчеными колбасками, а Ирэн не сильным, но приятным голосом с лёгкой грубоватостью и грассирующим «р» пела про кентавров, парней, уходящих в дальний поиск и остающихся дома возлюбленных.

После вина и песен Пьер несколько обмяк, и говорил Ирэн, вышедшей проводить его на выложенную брусчаткой площадь:

– Ты люби отца. Видишь, какой он у нас хороший.

Ирэн, обхватив себя руками от вечерней прохлады, отвечала шёпотом:

– Я его очень люблю. И тебя тоже, – она подняла руки, притянула его за плечи и поцеловала в лоб. – Ты проведай мать, Пьер.

– Конечно, проведаю, – ответил он и сжал её руки в своих. – Ну, беги!

Но он так и не проведал ни мать, и не виделся больше с отцом и Ирэн. Подошёл срок штатной переподготовки, а потом началась подготовка к полёту и сам полёт.

Начальство относилось к Леклерку примерно также как и женщины. Почти до сорока лет он летал рядовым пилотом, хотя и считался хорошим профессионалом. Это был его второй полёт в качестве первого. Главное же, он считал себя способным на большее. Всему виной была укрепившаяся за ним слава легкомысленного человека, на которого опасно возлагать большую ответственность. После нынешнего полёта, в котором он участвовал не просто в качестве первого, а ещё и в качестве заместителя начальника экспедиции, что являлось средним между первым пилотом и командиром звездолёта, причём заместителем не кого-нибудь, а самого Джона Иванова, он считал, что путь к назначению командиром поискового звездолёта для него будет открыт.

Командира Леклерк увидел впервые пятнадцать лет назад в вестибюле Звёздного космопорта. Они, группка однокашников, сгрудившись, стояли и делились незабываемыми впечатлениями первых полётов. Командир, насупившись, скорым шагом пересекал обширный зал. Он уже тогда превращался в человека-легенду и вызывал уважение у своих бывалых товарищей, а уж они, зелёные новички, взирали на него с благоговейным трепетом. Но молодости присуща ирония во все времена и в любом месте. «Предполётные размышления» – со скрытой усмешкой сказал кто-то, но он ошибался. Именно в эту минуту мысли Командира были далеки от космоса, и ближнего, и дальнего, по той простой причине, что он переживал очередную ссору с Жаклин.