Читать книгу Очерки. Том первый - Александр Полуполтинных - Страница 15

Артист из «Тройки»

Козлов Евгений Ильич был моим последним непосредственным начальником в УФСИН России по Забайкальскому краю. Писать о нем особенно нечего, но всё же он сыграл не последнюю роль в моем решения закончить карьеру в тюремном ведомстве и выйти на пенсию.

Я прекрасно помню тот день, когда я увидел его впервые. Тогда я уже был сотрудником аппарата Управления и редактором ведомственной газеты «Резонанс», а он служил на какой-то офицерской должности в исправительной колонии №3. На какой должности, сейчас не важно. Колония «тройка», хотя и находится в черте города, но служить там охотников мало, и если уж попал туда, то значит не просто так, а за какие-то серьёзные провинности. Как ссылка. Добираться туда было очень неудобно. Общественный транспорт туда не ходит. Хорошо у кого свой автомобиль, а если нет? Служебный автобус, старый-престарый ЛАЗ был, но он часто ломался. А когда ездил, то на него надо было садиться на вокзале в 7 часов утра, потому что рабочий день в «тройке» был установлен с 8 часов. Если я попадал туда по службе с утра, то надо было ждать окончания рабочего дня, чтобы уехать в город с кем-нибудь попутно или на этом самом автобусе. И то он в город сотрудников не возил, а добрасывал лишь до остановки маршрутки на КСК.

Так вот было однажды в УФСИНе праздничное мероприятие, посвящённое 23 февраля. Этот день был раньше рабочим. Но ближе к обеду женсовет делал мужчинам подарки: обычно какие-нибудь кружки или ежедневники. В актовом зале собирали личный состав, зачитывали приказ начальника о поощрении, вручали грамоты, в конвертиках деньги и т. д. Потом была художественная часть. Было по-всякому: когда приглашали каких-нибудь студентов из училища культуры и детей, и они нам плясали и пели в тесном актовом зале на четвёртом этаже, но потом стали практиковать свою самодеятельность. В городских колониях и СИЗО есть свои таланты, вот и стали на праздники привозить их – дёшево и сердито! И вот на один из таких праздников в УФСИН привезли артистов из ИК-3, среди которых и был Евгений Ильич Козлов. Как сейчас помню номер, который он исполнял. Он изображал алкоголика из вытрезвителя. Его раздели донага, накинули на него белую простыню, всклочили по бокам его плешины остатки его некогда пышной шевелюры. На ногах у него были банные шлепки, а в руках пустая водочная бутылка. Лицо его было как раз то, что надо – ему хоть лет и немного, но, видимо, нервная работа сказалась сильно на нем – в общем, никакого дополнительного грима, чтобы подчеркнуть его пропитой вид ему не требовалось вовсе. Увидев его на сцене, мы так и легли в рядах. Рядом бурят хохочет: «От смеха умру, однако!» В общем, таким я его и запомнил, таким он мне и запал в душу. Где бы я его потом не встречал, а всегда перед собой видел образ этого выпивохи, которого мастерски сыграл Евгений Ильич.

«Чёрный полковник»

Потом он за какие-то особые заслуги был переведён в штат Управления на должность начальника инспекции по личному составу, которая занималась расследованиями разных происшествий с сотрудниками: пьянки, невыходы на работу, несчастные случаи, драки и т. д. Так как после этих расследований ничего хорошего сотруднику не грозило, а Козлов на этой должности проявил себя как рьяный борец против личного состава, то его и прозвали за рвение «чёрным полковником». Этот образ тоже ему здорово подходил: неспешная походка, цепкий и прошивающий насквозь взор серых неподвижных зрачков, негромкий, но всегда с уничижающей собеседника интонаций голос – всё это оставляло неприятный отпечаток после общения с ним. Да я с ним и не встречался по работе, Бог миловал.

Но вот настал чёрный день в истории нашего УФСИНа – пожар в исправительной колонии №10 в г. Краснокаменске. Сгорела из-за умышленного поджога почти вся колония, но никто из зеков не пострадал. Однако сразу же из Москвы прилетел директор Федеральной службы исполнения наказаний А. А. Реймер, суровый дядька, дал тут такой разгон всем, Никитеева, правда, оставил, так как он был без году неделя у руля управления, но двух его замов Н. В. Медведева и А. А. Маякова выпер с треском, не посмотрев, что они оба закончили Академию ФСИН и имели приличный стаж работы в должностях. А Андрей Александрович Маяков был моим непосредственным начальником, куратором газеты, где я был редактором. К этому времени Козлов уже был начальником отдела по работе с личным составом, его-то и назначили временно исполняющим обязанности заместителя вместо Маякова. Это, конечно, был удар по всей кадрово-воспитательной службе, потому что Козлов особым пиететом в отличие от Маякова у сотрудников не пользовался. Ко всему прочему он должен был курировать и работу нашей редакции.

Какое-то время, правда, он никак себя не проявлял. И без редакции забот у него хватало, но потом я, как редактор, стал ощущать на себе его пристальное внимание. И дело даже не касалось сначала функционирования газеты. Дело было в другом.

После того злополучного пожара я попал под колпак наших спецслужб (ОСБ – отдела собственной безопасности и оперативного управления). Меня стали подозревать в сливе информации в Забайкальский правозащитный центр, его руководителю Виталию Черкасову. Так как Черкасов был до меня редактором газеты УФСИН и моим хорошим приятелем, я и не скрывал своих отношений с ним. А так как я люблю острые ощущения, я ещё стал нарочно демонстрировать эти отношения. Тогда у меня уже был блог, я делал какие-то записи в нем, вспоминал добрым словом Черкасова, сам часто комментировал его острые выступления в его блоге.

Козлов, конечно, тоже меня подозревал. Я видел это по его отношению ко мне, хитрым взглядам, осторожным вопросам. Я так и говорил ему в шутку:

– Эх, Евгений Ильич, подозреваете вы меня в связях с английской разведкой!

Почему именно с английской? Потому что шли разговоры, были публикации в печати о том, что российские правозащитные центры для развала страны используют западные фонды, в том числе и английские.

В 2012 году, перед моим увольнением, я почувствовал на себе просто тотальный контроль. Сбылись слова Никитеева: «Вы, Александр Мефодьевич, считаете каждую минуту рабочего времени, а мы будем считать каждый ваш шаг!» Козлов каждый день утром в 8:45 заходил в кабинет редакции, чтобы проверить на месте ли я. Если я отсутствовал, он наводил справки, где я, куда ходил, и проверял, был ли я там или нет, во сколько ушёл и т. д. Однажды я возвращался с поликлиники УВД, где проходил диспансеризацию. Это было утро, я в поликлинику пошёл к 8 часам и до начала рабочего дня успел пройти несколько специалистов. С Козловым я столкнулся около 9 часов возле дверей управления.

– Почему это вы опаздываете, Александр Мефодьевич? – последовал вопрос.

Я объяснил, где я задержался. Уж не знаю, проверил ли он моё алиби, не знаю. И так было много раз.

Про то, как он залепил мне неполное служебное соответствие (в феврале 2012 г.), а потом два выговора подряд (в апреле), я молчу, так как писал об этом подробно в своём блоге. Обиды я никакой на Евгения Ильича не держу. Просто каждый играл свою роль: он выслеживал, я путал след – и это вполне нормально. Я не был идеальным сотрудником. Очень сильно рисковал, работая несколько лет нелегально в сторонней организации. На хвост мне всё-таки сели, но так как никаких следов от моей сторонней деятельности найдено не было, моё увольнение по этим мотивам не состоялось. Мы с Козловым оказались достойными противниками.

В журналистике он был полный профан. Если Маяков в мою творческую кухню никогда не лез, Козлов пытался делать и это. Он читал мои материалы, обязательно что-то в них правил, менял. Меня это очень раздражало, било по моему самолюбию, поэтому я стал писать материалы «на отвяжись» – без лирики, метафор, сухо, как требовал Козлов. Если он видел меня с фотоаппаратом на каком-нибудь мероприятии, то обязательно ему надо было мне указать, что снимать, с какого ракурса – хотелось запустить в него фотоаппаратом, честное слово!

А какую «прекрасную» характеристику дал мне Козлов! «Полученные знания в служебной деятельности применяет не всегда правильно… Отношение к службе посредственное… Требует за собой постоянный контроль со стороны руководства… Критику в свой адрес воспринимает болезненно… Недостатки, отмеченные руководством, таковыми не считает и не стремится к их исправлению… По характеру скрытен… С сослуживцами общение сугубо деловое… и т.д.» Особенно мне нравится последний пункт. Я ведь никогда в своей службе ни с кем из начальства не пил, никогда я не посещал никакие междусобойчики и корпоративы. Во-первых, я знал, что ЧК не дремлет, и именно на таких вот застольях тебя и могут спалить и потом сдать. Во-вторых, уж если и играть в Штирлица, то до конца.

Расставание с Козловым было обыденным. Он зачитал приказ о моем увольнении на пенсию. Сказал, что жаль терять такого специалиста как я и даже спросил, может ли рассчитывать управление на мою помощь? Я кивнул по простоте душевной. Хотя всё это, особенности психологии: рвать любые отношения, даже не очень хорошие, всегда болезненно. Но, слава Богу, всё это уже в прошлом.

Вместо эпилога

Недавно я увидел Евгения Ильича возле кафедрального собора. Он в сопровождении ещё нескольких человек (возможно, своих родственников) направлялся к дверям храма. Я специально понаблюдал за ним. Как он медленно, будто нехотя идёт. Словно не в храм, а на испытание какое-то. Перед входом не остановился, не осенил себя крестом, и даже не снял свою норковую кепочку… Но всё равно было приятно за него, правда. Значит, что-то привело его, потянулась душа «чёрного полковника» к чему-то светлому, и дай Бог, чтобы ничто не омрачало его дни.