Читать книгу Максимовна и гуманоиды - Александр Шляпин - Страница 7

иже к трем часам ночи Машка собрала приближенных «к императору» в помещении «красного уголка». Новогодние торжества были закончены. Народ расходился по домам, а деньги отпущенные отделом культуры района – освоены. Атмосфера в доме культуры была переведена в состояние вялотекущего танцевального ритма.

Коля Шумахер вернулся в хранилище культуры нации с пятью бутылками самогона. Там, в «красном уголке» былых времен, на кумачовых скатертях коммунистического бытия, словно на свадьбу – был накрыт корпоративный стол. Каждый, кто приходил в клуб на празднование Нового года, приносил с собой закуску, которая складывалась на биллиардный стол под образами «Карла Маркса». Зеленого сукна на столе не было уже лет пять. Чтобы не пропадала добро, Галька гражданская жена Зека в одну из ночей аккуратно экспроприировала это сукно, очарованная его цветом и фактурой. С тех пор свиновод Сашка, с гордостью носил по деревне зеленые штаны, о «Дольче и Габаны», показывая народу потертые места былых сражений.

Зек был знаменит тем, что «на зоне», где он когда—то отбывал наказание, приобрел редкую специальность «кольщика». Благодаря его умелым рукам и художественному таланту половина деревенских мужиков ходила в наколках. Они украшали их тела в различных и даже интимных местах. Однажды по—пьянке, напоив свинью водкой, он наголо обрил ее опасной бритвой. Пока свинья валялась как «свинья» в состоянии алкогольного опьянения, Саша так разрисовал «машинкой» ее тело татуировками, что она стала похожа на настоящую Палехскую шкатулку. На работу свинаря, а по совместительству клубного художника, прибежала глядеть вся деревня. Народ каталась покатом, умирая от смеха. Наколотые на свиных боках картинки Сашка взял из старого журнала «Крокодил».

Выходка Зека вызвала гнев у председателя колхоза, но когда за шкуру свиньи сданной на бойню один из предпринимателей заплатил бешеные деньги, то профессия «свиного кольщика» стала для Сашки Зека основной.

С тех пор каждый рабочий день, он жужжал Зек машинкой, разрисовывая деревенских «пятачков» замысловатыми хохломскими узорами, которые он срисовал из книги «Узоры русских народов севера». Свиньи из села Горемыкино стали пользоваться огромным спросом и шли по тройной цене. Сумочки, кошельки из шкур местных хрюшек стали модными аксессуарами среди богатых дам Рублевского шоссе Москвы. С тех пор художественная «роспись» была поставлена председателем на широкую ногу. Вот так, благодаря Сашкиному умению расписывать хрюшек, словно пасхальные яйца, в Горемыкино потянулись всевозможные торговые дилеры известных кожгалантерейных фирм. Бюджет колхоза начал прирастать твердой валютой, а Сашка получил в народе широкую популярность и известность. Особое предпочтение получили молочные поросята на спине которых Зек каллиграфическим почерком цветной тушью выводил, словно на праздничных тортах – «Совет да любовь» или «Саньку от Вована».

Балалайкина закончив работу, восседала за столом в самом центре, в образе «Снегурочки». По правую руку в образе «Деда Мороза» сидел колхозный инженер и кандидат на ее сердце Колька Крюков. Сквозь свисающие пейсы белоснежной шевелюры, он косился на Максимовну, нежно и ласково называя ее Машенькой. Раз от разу он подливал ей «бальзам», в надежде разжечь в груди красавицы огонь бушующей страсти.

Максимовна, с полным равнодушием глядела на Колю Крюкова и в душе своей мечтала не о колхозном инженер, а о брутальном самце из высших слоев общества. В её планах как неделю сформировалась абсолютно иная, полная приключений жизнь, а Коля в этой жизни был той сухой постельной крошкой, которая мешала её планам. «Нубирит», висевший, на её полносочных грудях, открывал перед ней такие возможности, которые она не имела права упустить. Сдерживало Максимовну только одно: по паспорту она числилась, как глубокая и древняя старуха, а на вид выглядела, словно молодуха из танцевального ансамбля «Березка».

В углу под пологом из бархатного колхозного красного знамени, обняв своими лапками гипсовый бюст Ленина, который сохранился в клубе еще со времен правления коммунистов почивали пьяные пришельцы.

– Ша, – сказала Максимовна, и стукнула так кулаком по столу, что тарелки со звоном подпрыгнули и так же громко опустились.—Это кто такие будут?! – спросила она у Крюкова, предчувствуя, что гуманоиды прибыли по её душу.

– Ты, же сама наградила их за лучший карнавальный костюм, – ответил Крюков.

– А почему они тут лобызаются с вождем мирового пролетариата? – спросила Максимовна.

– Ну, так Шумахер их угостил «клюквянкой». Вот они и ослабли.

– Что Шумахер, – завопил Коля. – Я что знал, что они на убой так слабы. После второго стакана пришлось тащить их в самое теплое место, чтобы не околели на морозе. И так вон какой— то зеленью покрылись!

Максимовна встала из—за стола и подошла к бюсту Ильича, который обнимал один из пришельцев. То ли вид разгневанной Максимовны, то ли излучение «Нубирита», привели одного из гуманоидов в чувство. Он открыл свои бездонные глаза и что—то прочирикал на таком языке, который на Земле еще ни кто никогда не слышал.

Максимовна погладила его по лысой голове и как —то по матерински сказала:

– Спи родимый, когда оклемаешься, тогда и поговорим по душам. Твое пьяное чириканье в нашей деревне ни кто не поймет…

Гуманоид закрыл глаза и тут же отрубился.

– Что, будем делать мужики? – спросил Шумахер, рассматривая гуманоидов, которые от усталости прильнули к теплой батарее.

– Что —что очухаются, пусть валят на свою «Альфу—центарву» – сказал кузнец Прохор, кусая куриную ножку.– Погуляли на Земле, теперь пора и честь знать! Корми их дармоедов! Много таких по вселенной шляется и все хотят на Землю, на наши харчи!

Шумахер, выслушав кузнеца, засмеялся так, что стал икать.

– Ты что ржешь, придурок, – спросил Коля Крюков.

– Что – что! Вы тут все до последнего за их счет «горелку» пьете и новый год гуляете!

Присутствующие переглянулись.

– А ну—ка поясни нам Коля, за чей счет мы пьем, – спросила Максимовна, и за чей счет новый год гуляем?!

– За чей, за чей?! За ихний! Я же их инопланетный «тазик» «Гутенмогену» на металлолом сдал! А деньги мы всей деревней уже к двум часам ночи пропили почти все! Теперь чтобы им тарелку вернуть, нужно деньги назад у Канонихи забрать и отдать «Гутенморгену». А как Сеня, ту тарелку автогеном порезал? Что тоды?! Так что не видать им той Альфа—центарвы, как своих ушей! Долетались!

– У нас на ферме третий год баб на дойку не хватает, – пробурчал кузнец Прохор.

– Правильно! Туда и определим этих гуманоидов! Пусть они, коров за сиськи дергают, да на жизнь себе зарабатывают! Может они нам настоящий социализм построят?! – сказал Коля Крюков. Он налил в рюмку самогона и, запрокинув стакан в рот, сказал: – Поженим их на Нюрке! Она детей индиго наплодит. Хоть кто—то в колхозе головой работать будет!

– Правильно говорит Крюк! – крикнул Сашка Зек, – Я на свинарнике, как папа Карло навоз выгребаю. Пусть теперь пришельцы поработают. Нехрен на халяву водовку откушивать! Я хочу, как блатной сидеть, и жизни радоваться. Я что зря зону тапочками топтал?!

Максимовна сняла с головы кокошник и, положив его на сундук с театральным реквизитом сказала:

– После новогодних каникул мужики я в Москву поеду! Не могу я на ваши пьяные рожи смотреть. А тут еще и эти пожаловали. Нам своих пьяниц хватает, а тут еще эти понаехали.

Услышав неприятную для себя новость, Коля Крюков посмотрел на Балалайкину и сказал:

– О, ты, Машулька, не успела в нашей деревне корень пустить, а уже сматываешься?! Что так?! Может, среди нас достойных мужиков нет?

Максимовна откусила кусочек маринованного огурчика и похрустывая, сказала:

– Нет— Коля, среди вас достойных! Нет – и никогда не будет! Надоело, жуть как! Куда ни глянь – одна лишь пьянь! А я хочу жизни красивой и полноценной, как у Волочковой. Хочу на сцене петь и жить на полную катушку, чтобы аж дух захватывало!

– Какие парни в Москве? Дурочка, сиди уже! Там одна голубизна! – сказал инженер, видя, как не состоявшаяся любовь уплывает прямо из его объятий.

Макимовна посмотрела на Крюка с укором и сказала:

– Я поеду на «Лучший голос России»! Хочу петь! Хочу славы, хочу денег! Буду петь и на вас из телевизора глядеть!

– Машуля, а ты себе этих возьми в подтанцовку, – сказал Прохор. – Они в своих шмотках больше похожи на болерунов чем на инопланетян.

– Ты Прошка, что с головой не дружишь? Какая подтанцовка! Да их сразу ФСБ за жабры и в стойло, – сказал Шумахер.– Они же теперь как хлобкоробы из Таджикистана – гастарбайтеры! Им документы нужны.

– Не гастарбайтеры, а гости инопланетных цивилизаций! – поправила Максимовна. – Нам надо дружить с ними, а то они надумают нам войну объявить.

Участковый майор Бубу вошел в клуб в самый разгар общенародного гуляния. Отряхнувшись от снега, он снял свой форменный полушубок, и молча вытащив из планшета бутылку «горелки», сказал:

– Всех поздравляю Бубу с новым годом! Желаю, Бубу богатства и уважения к правопорядку.

Сашка Зек уважив участкового, подвинул ему табуретку и сказал:

– Господи, неужели, я дожил до таких счастливых дней! Начальник сам лично нам желает денег и счастья!

Майор Бухарцев по кличке Бубу осмотрелся, и, увидев спящих в углу инопланетян сказал:

– А это Мария Максимовна, кто такие Бубу будут?

– Да так, залетные какие—то, – сказала Балалайкина. – В клуб на новогоднюю дискотеку пожаловали с целью приобщения к культурным традициям российской глубинки.

– А документы у этих пришельцев есть, ил без документов они?!

– Судя по их костюмам, документов у них нет, – сказал Коля Крюков.– Тут и спрятать их некуда. Вон тряпки на них какие облиплые – как бабские лосины. Куда ни сунь все выпирает наружу!

– А что это они, Бубу зелененькие?! Не уж— то отравились чем?! – спросил майор, пристально рассматривая внеземной разум» сквозь лупу, словно Шерлок Холмс.

– Ну, так нашей «клюковки» наклюкались! Тут товарищ майор, такое дело, как наклюкаешься, так не только позеленеешь, но и серо— буро малиновым станешь! – сказал Коля Крюков, запихивая в рот соленый помидор.

Он в забытие как—то неловко надавил на него зубами и в этот миг помидор лопнул. Сидящий напротив Санька Зек, в мгновение ока покрылся зеленой помидорной массой.

– Во, майор глянь, Зек у нас тоже зеленый гуманоид! – сказал Крюков и заржал, как кастрированный мерин.

Не скрывая злобы, Зек вытер свою физиономию рукавом и влепил «деду морозу» прямо в красную пробку от заморских духов, которая болталась на резинке вместо носа Крюкова. «Дед мороз» не удержался на табуретке и упал на пол, запутавшись в театральных нарядах.

– Ты Крюков, скотина, – помидоры жрать не можешь! Да я таких как ты, – на зоне…

Майор Бубу, сидевший по левую руку от Зека, стеганул ладошкой по лысой голове Саши Зека, так что у того осыпались латунные фиксы, которые он надевал на народные тожества и гуляния.

– Цыц, урка, бу! Я на тебя, Бубу, сейчас протокол составлю, за нарушение бу, общественного порядка.

– Начальник! Век воли не видать! Крюк первый помидорами брызжется?! Я что ему какой поц, чтобы меня вот так можно изгадить. Вон, всю харю мне рассолом залил – конь германский!

Максимовна услышав от участкового про документы тут же смекнула. Участкового надо брать «за жабры» немедленно. С его помощью она могла решить свои паспортные проблемы и заменить паспорт на новый.

– Что—то мне жарко, – сказала она, скидывая с себя наряд Снегурочки.

Она выкатила перед участковым свои полные сока и любви груди, и томно вздохнула, привлекая к своим «охмуряторам» внимание участкового.

Бубу, искоса поглядывая на выпирающий бюст Максимовны, изначально старался всей душой сопротивляться соблазну, но его сопротивление было не долгим. «Набальзамировавшись», он после второго стакана окончательно сдался и был готов припасть к ее груди. Воспылав к ним любовью, участковый инстинктивно вытянул свои губы в трубочку в надежде коснуться этого великолепия. Максимовна, увидев неуемное желание майора добраться до ее плоти, решила флиртануть ради достижения своей цели.

Подмаргивая бархатными ресницами, она подала майору тайный знак. После чего встала из— за стола и вышла на улицу. Бубу мгновенно клюнул на ее уловки. Ничего не подозревая, через несколько минут, он вдруг возжелал освежиться и вышел следом за Максимовной.

Крюков увидев ухаживания участкового за Балалайкиной, набрал номер телефона жены Бубу и тонким женским голосом сказал:

– Алло Петровна, а участковый дома? Ах, на службе! А это не он часом возле клуба зажимает новенькую завклубом?

Через три минуты майор ворвался в кабинет и хватая полушубок, шапку и планшет с протоколами, исчез, ничего не говоря, словно его и не было.

Следом за ним на крыльцо клуба вышел Крюков. Инженеру предстала картина, которая могла стать достоянием кинематографистов. Жена майора бу— бу, вооруженная деревянной дубиной, гнала участкового домой. Она била его палкой то по голове, то а по ребрам с такой силой, что после каждого удара майор приседал, хватался за поясницу. А после, взбив облако снега, стартонул с такой скоростью, что в мгновение ока исчез в темноте новогодней ночи.