Читать книгу Курай – трава степей - Александр Стребков - Страница 5

Всеобщая коллективизация в стране продолжала набирать свои обороты. Если в самом начале компании допускалось лишь добровольное вступление в колхоз и не препятствовало иметь свой земельный надел, а также вести единоличное хозяйство, то спустя время, убедившись, что «Маловато – то будет!» – власть тут же меняла правила игры. Обо всём этом красиво, складно и доходчиво расписано в сотнях тысяч книг времён советов. Там если почитать, так можно подумать, что с приходом этой самой

коллективизации крестьяне вмиг очутились в райской жизни. И если бы они не вступили в колхозы, то их ожидала бы голод- ная смерть, но к великому сожалению получилось как раз об- ратное – вступив в колхозы – крестьяне в тридцать втором и тридцать третьем году стали вымирать от голода. Вначале – стоило бы посчитать, сколько миллионов эти «гении» народа угробили. Если бы их методом, к примеру, строились и создава- лись в своё время Соединённые Штаты Америки то, скорее все- го, там до сих пор ездили бы на быках и лошадях, а поля обра- батывали бы мотыгой. На самом деле в жизни происходило со- всем не так, как описано в книгах времён коммунистического правления. Уже на третьем году коллективизации – «Гении», – которые и в глаза не видели, что такое работать на земле, ус- мотрев и поняв в своём зачинании, что из этого может вовсе ни- чего не выйти, вначале отправили по всей стране агитпоезда. Когда и это новшество не сработало: власть на местах приступи- ла к жёстким мерам. Кое-что вспомнили из прошлых начала двадцатых годов, придумали новые термины и слова, которые звучали обличающее и жёстко: «Кулаки и кровопийцы народа, враги советской власти…» – а далее пошли этапы, расстрелы, Сибирь, голод, массовое вымирание крестьян. Один такой агит- поезд под названием «Октябрьская революция» прибыл и на Кубань. Посещение станицы Кущёвской входило в планы агит- поезда. На этом маршруте делегацию возглавлял один из вож- дей Михаил Калинин, один из активных участников массовых репрессий. В коммунистической пропаганде его назовут: «Все- союзный староста» – он такой же староста, как Малюта Скуратов детский доктор «Айболит» – у Ивана Грозного. Политика этого человека была проста: «Десять человек оправдаем, пожалеем, простим и донесём это до каждого о нашей щедрости и добро- те; сотни тысяч сгноим в Сибири или расстреляем, и об этом знать никто не будет!». Народ оповестили заранее, когда при- будет агитпоезд – сказали: «Чем больше соберётся народу, тем лучше». Округа в тридцатом упразднили, центр подчинённости

переместился из Ростова-на-Дону в город Краснодар: теперь ноздри надо было задрать повыше и нюхать – откуда, чем пах- нет и саму голову держать требовалось повёрнутой не на север, а на юг. Возможно, сам народ и не пошёл – бы встречать эту

«знаменитость» прибывшую из самой столицы, но каждому хо- телось хотя бы издали посмотреть на живого «вождя». В то вре- мя, кроме газет ещё не было ни телевидения и даже о самом кино многие не имели даже представления. А тут сразу живой вождь пролетариата! На углу, – дней современных улицы Ком- сомольской и переулка Куцева, – стоял когда-то одноэтажный шалеванный домик: с резным крылечком, с лоджией огорожен- ной резными балясинами по всему фасаду этого маленького здания. Опрятный такой. На этом домике впоследствии вывесят мемориальную доску по случаю столь знаменательного собы- тия, которая будет висеть там несколько десятилетий подряд. Чей он был в прошлом этот домик нам неизвестно, скорее всего, принадлежал какому-то заклятому врагу трудового народа, от которого вовремя избавились. Вот на этом самом резном кры- лечке и решила местная власть, что лучшего места не найти, здесь и будет держать речь Калинин. Напротив этого домика простиралась площадь, а проще говоря – пустырь, так что наро- ду было, где разместиться. Загодя, импровизированную сцену обтянули красным кумачом, а чтобы кто не додумался материю стянуть себе на рубаху, выставили круглосуточный караул; лич- ность то явится неизвестно когда?.. графика поезда «Октябрь- ская революция» никто не знал, это видимо, являлось большой тайной, а вдруг недобитые белобандиты под откос состав пус- тят! На вокзале дежурили круглосуточно, главное – не прозевать и вовремя народ собрать. Не прозевали. В тот день народу дей- ствительно собралось порядком, съехались со всего района и с ближайшей округи, веселья на лицах что-то не наблюдалось; люди стояли хмурые, тихо между собой переговаривались, а всё это мероприятие очень напоминало похороны усопшего. Деле- гацию в пути сопровождал духовой оркестр и когда он заиграл:

«Вихри враждебные веют над нами…» и звуки гимна разнеслись над камышовыми крышами казачьих куреней, чего станица не помнила за всю свою жизнь, народ даже оживился. Первым вы- ступал сам Михаил Калинин. Призывал к быстрейшему сплоче- нию народа, к всеобщей и полной коллективизации, обещал, что свершив такое большое дело, народ будет жить в изобилии, равноправии и забудет о бедности. Казаки затаив дыхание, слушали, но в душе ничему не веря; мало понимая из услышан- ного из всего того, что «вождь» молол, а больше разглядывали этого плюгавенького с бородкой клинышком как у козла, и ду- мали: «Надо же, такой шибздык и целой страной ворочает в компании себе подобных! Нечета эти «вожди» нашим в про- шлом атаманам, один Богдан Хмельницкий чего стоил!.. да и кошевого атамана Головатого – хоть на пьедестал ставь! Всех-то и не перечислить…». После речи Калинина на трибуне стали вы- ступать вначале те, кто прибыл с агитпоездом, затем представи- тели местной власти. В отличие от Калинина, который выступал, не снимая своей папахи, вновь выступающие сдёргивали голов- ной убор с головы и, зажав его в протянутой руке, как это когда- то делал великий и вечно живой Ильич, бросали в толпу пла- менные речи: призывая, обещая, клялись своей жизнью, что выполнят постановления партии. Ожидали, что будут хотя бы жиденькие аплодисменты, но кроме тех, что стояли у трибуны и усердно хлопали, остальной народ безмолвствовал. Наконец прозвучал призыв задавать вопросы. Конкретно по существу те- мы вопросов никто не задавал, а лишь были – как сказал один из стоящих на трибуне – провокационные выкрики. «Женщины общие будут? Дети тоже общие будут? Как потом определять, где, чей?» – При этом толпа смеялась, гудела как улей, наконец, поняв, что нового уже ничего не скажут стали расходиться. Как- то быстро все разбрелись куда-то и теперь уже вытоптанный людскими ногами пустырь, оказался на самом деле пустырём, лишь возле трибуны стояла кучка руководящего состава с акти- вистами, чуть в стороне музыканты духового оркестра и воени-

зированная охрана. Калинин, с лицом недовольным и понимая, что митинг не удался, спустился с крыльца дома. Когда он про- ходил мимо актива, направляясь к личной машине, которую в поезде возили за собой, вполоборота повернувшись к стоявшим партработникам, сказал:

– Работайте! Могли бы и лучше подготовиться! О результа- тах доложите, срок вам месяц, от силы – два. По головке не по- гладим! Поехали! – обращаясь к водителю, сказал он, впрыгивая в свой открытый без верха лимузин. Машина взревела, обдав стоящих бензиновым угаром, поехала по колдобинам, перева- ливаясь с бока на бок; за ней плотным полукольцом с трёх сто- рон устремились вооружённые конники личной охраны. Остав- шееся на месте руководство стояло, будто в рот воды набрало: каждый в эту минуту в уме прикидывал, чем это всё может гро- зить лично ему, не лучше ли пока не поздно свалить куда- нибудь подальше в тень, пока эта катавасия с колхозами закон- чится. Всё-таки не шутки – это не до тёщи на блины сходить!.. из самой Москвы уехало начальство, которое сильно обиделось на нас! Как тут не запереживаешь?! Рядом стоявший из местных простой мужик Пашка – Дрын, который вечно крутился возле начальства – есть такая категория личностей – стараясь хоть как- то примазаться к власти и порисоваться возле начальства на ви- ду у всех, ни к селу – ни к городу не подумав, ляпнул:

– Оно-то и понятно – что чужое – дармовое, что общее – один хрен!

– Ты говори да не заговаривайся! Думай, что болтать, а то язык твой укоротим! – сказал рядом стоящий работник райкома партии. Даже здесь среди стоявших у трибуны руководителей района большинство в душе сознавало, ибо они были не на- столько глупые, живя на земле крестьянской, что их тянут в какое- то болото утопии. Многие понимали, что последствия ещё неиз- вестно чем закончатся в будущем. Высказать прямо, то о чём ты думаешь, это равносильно подписать себе и всей своей семье смертный приговор. Значит, лучше промолчать. Секретарь рай-

кома поднял голову, окинул недобрым взглядом стоявших своих подчинённых и недовольным голосом громко объявил:

– Сейчас все по домам завтра в девять всем быть на активе без опозданий и оговорок. Будем решать, что делать далее. Тут же обернулся и пошёл прочь, словно этим подчёркивая, что он подчинённых далее видеть не желает. Если – ты читатель – где- либо встретишь другое описание этого – «эпохального» собы- тия, которое будет противоречить прочитанному выше. – Не верь! – Врут! Поставь себя на место тех казаков. У тебя забрали всё, что наживали все предыдущие годы твои деды, родители и ты сам. Ко всему этому всех согнали в какую-то непонятную ар- тель называемую – «колхозом», а ты радуешься и аплодируешь этому. Представил?.. Нельзя сказать, что к тридцатому году в районе не было колхозов, они были уже в каждом населённом пункте, но в основном больше на бумаге. Порой доходило до смешных случаев. За живностью: коровами, лошадьми, которых согнали на общее подворье, ухаживал каждый хозяин за своими животными. Иногда, периодами уводили ту же свою корову до- мой – как бы на побывку. Дома корову встречали с почестями уже за забором: выскочившая в калитку детвора обнимала и расцеловывала свою бурёнку наконец-то заявившуюся домой; для семьи прибытие во двор бурёнки являлось праздником, правда через пару – тройку дней её вновь уводили на колхоз- ный двор, теперь детвора уже плакала. В душе народ не верил в эту затею, считая её глупой, абсурдной и недолговечной. Боль- шинство селян надеялись на то, что власть перебесится, со вре- менем все успокоятся: они разберут своих бурёнок и лошадок по домам и жизнь далее пойдёт прежняя. Были и такие новояв- ленные колхозники, которые разругавшись между собой – на прощанье, сказав коллективу – что плевали они на ваши эти колхозы, забирали свою скотину и угоняли домой. Кроме этих неурядиц, события на Дону породили новую напасть, – на должность председателя колхоза желающих поубавилось, в особенности, когда в одном из колхозов убили председателя,

какого-то Кулешова, но вначале сказали – Кущёва, но как вскоре выяснилось – такого в природе нет – весть эта быстро облетела все станицы и хутора. Руководство района понимало, что далее пускать на самотёк дело нельзя, потому уже через день после убытия делегации в особо проблематичные населённые пункты были отправлены бригады уполномоченных представителей власти, чтобы в корне изменить сложившееся положение. Од- ной из заноз для района, которая стояла на одном из первых мест – была Глебовка. По правому высокому берегу реки Куго- Ея по накатанной грунтовой дороге в восточном направлении неслась линейка запряженная тройкой породистых жеребцов. Изогнув коромыслом свои шеи, издавая храп, жуя железные удила, так, что пена клочьями отлетала по сторонам, и, несмот- ря на то, что на линейке сидело шестеро мужчин, они тащили линейку, словно она для них была игрушечной. Впереди на об- лучке сидел ездовой, управляя лошадьми, рядом с ним началь- ник уголовного розыска Комов Михаил. Сразу за ними на удоб- ных сидениях покрытых ковром, развалившись, будто на диване сидели двое – начальник милиции Денисов и второй замести- тель секретаря райкома Панченко Василий Степанович. На са- мой задней части линейки сидело два милиционера: один спра- ва, другой слева, на коленях которых лежали карабины, а пра- вая рука на цевье возле курка. Эти двое зорко всматривались в проплывающую мимо местность: один смотрел в степь, другой в прибрежные камыши. Когда преодолевали очередную балку поросшую кустами терновника и дикой конопли, милиционеры брали карабины наизготовку к стрельбе. Начальник милиции Денисов был мрачен: чернее дождевой тучи. Накануне он полу- чил нагоняй от секретаря райкома, который пообещал ему в ближайшее время вынести на повестку заседания райкома его персональное дело за плохо налаженную работу его отдела; ибо – как он сказал – в других районах председателей колхозов почему-то не убивают. Предчувствие подсказывало ему, что ра- но или поздно начнут искать крайнего и добром это для него не

закончится. «А в чём, собственно, он виноват?.. – Задавал он се- бе вопрос. – Не приставит же он каждому председателю колхоза охрану, где взять столько людей?». Предчувствие не обмануло Денисова. Спустя два месяца, когда он не представит ни одного контрика в отдел ОГПУ, его увезут на прибывшей из Ростова машине и дальнейшая его судьба останется для жителей района неизвестной. На его место пришлют Ануфрия Тебейкина: чело- века для большинства окружения непонятного и попросту опас- ного, который рьяно примется за дело, карая налево – направо, не вдаваясь сильно в подробности. За столь прилежную службу уже через пяток лет уйдёт на повышение, а начальником мили- ции станет сидящий сейчас рядом с ездовым Миша Комов. Но это случится позже, а сейчас: линейка, выскочив из балки, не- слась с колёсным шумом ободов и спиц по направлению к хуто- ру Байдачный. Сидели, молча, с суровыми лицами ожидая ка- кой-нибудь напасти из зарослей любого куста потому как время было неспокойное, а тут еще пришлось ехать в такую даль, да еще и по соседству с мятежным Доном. Затянувшееся молчание нарушил Панченко, обращаясь к Денисову, спросил:

– Кто там у тебя уполномоченный участковый?..

– Гнилокишко Семён: в прошлом боец – Первой конной – самим Будённым благодарностью был отмечен.

– Ну и на что нам его благодарность, если он у себя дома не может контру к ногтю прижать?! Судя по тому, о чём меня ин- формировали так там, почитай и Советской власти-то нет, о ка- ких колхозах можно говорить?! Вначале надо вычистить – вся- кую сволочь, которая попряталась по хуторам, потом и дело ве- селей пойдёт.

– Так чего участковый там сам сможет сделать?..

– Почему сам?.. он – что не мог за эти два года подобрать себе актив?.. Оружие мы бы дали и паёк выдели бы.

– Не подумали, Василий Степанович, район то большой, а Глебовка она и правда – что Сахалин недаром там часть села так называют.

– До всего то – у тебя Денисов руки не доходят!.. смотри, как бы тебе их совсем не укоротили, а заодно и нам вместе с тобой; в одной Денисов упряжке ходим – не забывай это! И фамилия у твоего участкового какая-то отталкивающая, хоть он и будёно- вец. В такие места – скажу тебе – да ещё в отдалённые надо подбирать более решительных людей с пролетарской заква- ской, а не каких-то там – с гнилыми кишками.

– Василий Степанович, да где же я возьму таких бойцов?! С Питера с Путиловского завода выпишу?.. так по вашему мнению?

– Не уж-то у тебя в отделе не нашлось человека более под- ходящего, на которого можно положиться эту отдалённую глу- хомань?

– Да кто же туда поедет… – кто семью бросит? Начнёшь за- ставлять – совсем уйдёт из милиции.

– Ну не говори, не говори… – это как к человеку подойти. В том вся и суть. У тебя же они все если не члены партии то ком- сомольцы вот и пусть попробует уйти, а там посмотрим что с ним делать.

Дальнейший разговор Денисов посчитал, что лучше не про- должать – для себя дороже выйдет и ушёл в молчание. Он от- вернулся и стал смотреть вдаль: туда за горизонт, где с высоты бугра открывался вид на многие километры, завораживая своей необъятностью раскинувшейся степи. Впереди была очередная балка, в которую предстояло спуститься и в этот момент все си- дящие лицом походу движения впереди километрах в двух на возвышенности следующей балки увидели двух всадников. Всадники чётко смотрелись на фоне горизонта и ясного неба и главное то, что они просто стояли, никуда не двигаясь. Все си- дящие – кроме ездового – приготовили оружие. Панченко и Де- нисов вытащили револьверы, Комов достал из деревянной ко- буры маузер проверил на всякий случай его и стал им ударять по ладони своей левой руки. Милиционеры взяли карабины на- изготовку. Когда взъехали на возвышеность бугра, то всадники, словно в воду канули, казалось что их и не было вовсе. Сколько

не крутили головами, осматривая окрестности даже намёка на их присутствие не было.

– Спрятались! – сказал Панченко, – значит, совесть не чиста!

Странно, но здесь вроде бы и прятаться негде.

– Чего там негде, – сказал ездовой, – по балке ушли, что тут непонятно. Мы в Гражданскую войну только балками и пользо- вались. От белых уходили, иной раз в тыл к ним заходили.

– А ты что в этих краях воевал? – спросил Панченко.

– Где же ещё. Только не прямо здесь… – хотя и тут довелось. Вначале под Екатеринодаром потом со Жлобой до самого Ца- рицына через Калмыцкие степи пёхом шли. Ну, а после – уже в двадцать первом – со Жлобой в наших краях за бандами гоня- лись, пока не вычистили их полностью.

– Чего же в ездовых коли боевой такой?.. мог бы и далее послужить народу на более достойном месте, – спросил Пан- ченко.

– Не-е-е навоевался! Считай с четырнадцатого года. По гор- ло хватит того, что сотворил: стольких людишек на тот свет спровадил, что и на том свете грехи не отмолить, а на этом тем более.

– Боговерующий?

– А кто из нас не боговерующий?.. Вы вот говорите, – что Бо- га нет, а в душе сомневаетесь в этом, да и верите вы в Бога!.. только даже себе в том не признаётесь. Все мы грешные одним миром мазаны. А что насчёт того, – чтобы народу ещё послу- жить – так стар я уже для этого. Раны беспокоят, по ночам даже не сплю.

– Много раз раненный был?

– Хватает. И в империалистическую бойню и под Царицы- ном, да и в двадцать первом мимо не прошло. Так что не обес- судьте, товарищ секретарь.

– Ну-ну, – сказал Панченко и умолк.

Миновав хутор Байдачный, на горизонте увидели крылья двух ветряных мельниц стоявших далеко друг от друга: одна на западе

вторая на востоке, а посредине ветряков торчал купол церкви; са- мой деревни не было видно – она распростёрлась вдоль реки, в низине прилепившись как можно плотнее к воде. Вскоре выехали на окраину села: свернув на восток и доехав до кладбища, спусти- лись по улице мимо деревянных амбаров, которые строились ещё до революции, как и кирпичные купеческие магазины с чайной- закусочной, которые стояли в одном ряду за амбарами. Главная улица в самом центре села в этом месте делала изгиб подобие подковы. На одном конце этой подковы стояло двухэтажное зда- ние, в котором ранее было правление села, а теперь размещался сельский совет и больница. На другом конце бывший поповский дом: теперь там располагался сельский клуб. В самом изгибе под- ковы стояло три здания в прошлом церковноприходской школы и начальной гимназии: сейчас два из них пустовали, а в третьем бы- ла школа и изба-читальня. А напротив этих зданий в сторону бере- га реки располагалась большая площадь, в центре которой стояла церковь с позолоченными куполами. Сейчас эта церковь пустова- ла: окна и двери заколочены досками вокруг запустение и много- летние заросли бурьяна и побегов деревьев. От центра села улица уходила рукавами. Один рукав на восток, другой на запад. К тому же с обеих сторон деревни их окраины были прорезаны балками: на восточной окраине в особенности глубокой и в половодье пе- ребраться на противоположную сторону иной раз было просто не- возможно. Линейка с представителями власти въехала в просто- рный двор сельсовета. Кряхтя, все сошли на землю, стали проха- живаться по двору разминая затёкшие суставы. Ездовой взял за уздечки коней, не распрягая их, повёл к яслям, где в это время стояли кони, которые навострив уши, издавая ржание, толи при- ветствовали незнакомцев, толи наоборот проявляли недовольство ими. Жеребцы хоть и матёрые были, но видимо за дорогу подус- тали, потому не проявляли никакого внимания к своим собратьям, шли за ездовым покорно, опустив головы.

В тот же день: по дворам жителей отправили срочно весто- вых оповещать всех о срочном собрании на площади у сельского

клуба. Возле крыльца бывшего поповского дома поставили стол укрытый красной материей, принесли лавки и красное знамя, взятое в сельсовете. Собравшийся народ на площади теперь сто- ял лицом к столу, где восседало начальство, а спиной к церкви, иные заметив такое кощунство, тихо возмущались, говоря, что сделали они это умышленно, но скорее всего начальству было не до таких мелочей и получилось это просто случайно. В самом сельсовете долго не совещались, можно сказать, что не присев даже за стол, прямо на ногах вынесли решение: «Антимонии не разводить! Брать быка за рога и всех поставить перед фактом! Голосистых и неблагонадёжных арестовать, посадить на отдель- ный транспорт и под охраной препроводить в райотдел милиции, чтобы другим неповадно было!..». Стоявшая толпа людей про- должала гудеть, когда, наконец, встал с лавки председатель сове- та, постучал по графину с водой чем-то железным и объявил:

– Прошу тишины!.. Сейчас перед вами выступит представи- тель районного комитета нашей Коммунистической партии ве- ликого вождя товарища Ленина!..

Он ещё долго зачитывал все эти надоевшие всем лозунги и имена вождей, назвав таки в конце фамилию выступающего представителя власти.

– Граждане сельчане, – выкрикнул тот на всю площадь, – выполняя решения съезда нашей великой Коммунистической партии и волю всего народа, а так же стремясь к тому, чтобы жизнь вашу сделать как можно лучше и цивилизованней район- ный комитет компартии вынес постановление. От – ныне на территории вашего поселения будут созданы, как ранее и пла- нировалось и неоднократно доводилось до вашего сведения два самостоятельных кооперативных хозяйства. Хотите вы этого или не хотите решение так или иначе будет претворено в жизнь. Ваше село с сегодняшнего дня делится на две части – вот по центру села, где мы сейчас и находимся вот через эту самую площадь. Западная часть будет входить в состав колхоза под на- звание «Красная Армия» – к этому хозяйству будут относиться

хутор Байдачный и хутор Нижняя Глебовка. Восточная часть села войдёт в колхоз «Пролетарий» – к нему присоединятся хутора Поповка и Цун-Цун. В созданных коллективных хозяйствах вам предстоит избрать на основе свободного голосования подняти- ем руки, но с рекомендации актива сельского совета своего председателя колхоза, учётчика и завхоза. В ближайший день – можно сказать, что с завтрашнего дня будут определены места для животноводческих хозяйств, а также места для сельскохо- зяйственного инвентаря. В эти места вы будете обязаны свести свою живность, исключая птицу и снести инвентарь у кого какой имеется. С этого дня работать станете сообща как на земле, так и возле скота. На всё прочее, как говорится, на раскрутку и упо- рядочивания этих дел вам даётся ровно неделя, считая с этого часа. Предупреждаю всех во всеуслышание, что всякий саботаж, уклонение от поставленной задачи партией и советской властью будет рассматриваться как злостная контрреволюция, с после- дующими последствиями. Такими элементами, которые будут вставлять нам палки в колёса, партия и народ нянчиться не бу- дут, для этого имеются органы ОГПУ.

Особо хочу довести до вашего сведения, что в других ста- ницах и сёлах вот уже целых два года как их граждане с успе- хом трудятся во вновь созданных коллективных хозяйствах на благо нашей великой Родины. Ваше село не подвинулось в этом направлении ни на шаг, хотя к вам приезжали уже не раз. Потому и спрос с вас будет особый, потому как надежды, что у вас проснётся самосознание, у руководства района больше нет. Прямо ещё раз повторяю, хотите вы этого или не хотите вам придётся подчиниться власти – иначе, зачем мы тогда вообще есть! У меня всё! У кого есть прения, прошу на трибуну.

Толпа таила гробовое молчание. Немного подождав, под- нявшись из-за стола, председатель сельского совета спросил в толпу:

– Может у кого-нибудь вопросы, какие будут? Задавайте.

Народ ответил тем же молчанием. Тогда поднялся вновь секретарь и сказал:

– Ну, если вопросов нет, значит всё и всем понятно. Будем выполнять! Собрание считаю закрытым можно расходиться. Над толпой в мёртвой тишине нависло облако человеческих незри- мых единых мыслей как холодная безнадёжность, которая ви- тала над головами, была ощутима сознанием, но не в состоянии была проявиться, это почувствовали даже сидящие за столом представители власти. Народ какое-то время ещё стоял, молча уставившись сотнями глаз, в которых отражалась печаль и нена- висть в сидящих за столом начальников. Потом не спеша, так же храня молчание, стали расходиться. Последующие дни в дерев- не были необычные, то, что стало происходить, село не знало со дня его основания. Самым дефицитным и дорогим товаром вдруг стала соль. За ней ехали во все концы, платили не торгу- ясь, лишь бы купить и побольше. Народ резал скотину и солил её. Вначале резали втихую, чтобы кто меньше знал. Но уже че- рез два дня резали скотину никого, не опасаясь и не таясь. С лошадьми не знали, что и делать. Лошадь не зарежешь и не засолишь, как на грех и цыгане куда-то запропали, то хоть за треть стоимости продать можно бы было, а то хоть плачь! Были и такие, которые выводили в степь подальше, говоря ей на прощанье: «Иди дорогая, куда глаза глядят, может, лучшую до- лю найдёшь себе, чем в том колхозе…». Но к вечеру: глядит хо- зяин, а лошадь его уже дома по огороду шастает, тут поневоле слезу пустишь. Зарезать кормилицу семьи это не курице голову отрубить для семьи это трагедия, в особенности для женщин и детей, ибо повсеместно бурёнка в семье являлась полноправным членом той семьи. Её любили, жалели, ребятишки иной раз свой кусок хлеба ей отдавали и вдруг – зарезать!.. да хотя бы и отдать в тот же колхоз, что для них было одно, и тоже. Повсюду слыша- лись мольбы, стоны, слёзы и причитания, в особенности рёв де- тей, они никак не могли понять, зачем это их любимую коровку вдруг зарезали. Мужики, словно с ума сошли: утирая со лба ка-

тившийся пот вместе со слезами, убивали то, что ещё вчера с за- ботой и лаской лелеяли – своих кормилиц и питомцев. Председа- тель совета и его подручный актив с ног сбились, бегая по дворам и упрашивая жителей не делать этого. Хозяин, выйдя на середину двора, утирая слёзы, жалобно молвит: «Да я то что?.. мне, думае- те не жалко?.. Прихожу домой, а она чуть тёплая лежит возле яс- лей – болезнь какая-то, наверное – уж не обессудьте, сами по- страдали. Теперь и в колхоз то не с чем идти, хоть бы остальное не передохло!..». У всех ответ был один и тот же.

Наконец поняв, что все уговоры бесполезны председатель, взяв с собой четверть самогона и солёных огурцов, заперся у се- бя в кабинете и запил горькую. Мужики же справившись с этим чёрным делом – так они сами назвали его – запили с горя вме- сте с председателем. И теперь день, и ночь, под заборами они таскали друг друга за грудки, не понимая истинной причины свалившегося на них горя. Некоторые мужики пели песни, кото- рые переходили в горькие рыдания, ходили вдоль улицы по де- ревне, обнявшись, или гоняли жён, считая их виновницами во всём. Были и такие, которые просто напившись до чёртиков, спали в канаве или под забором. За эти дни случилось более де- сятка пожаров в деревне. Горели гумна и сараи. Пьяные хозяева сами их поджигали, с отборным матом говоря при этом: «Про- падать! так пусть уже всё пропадает, что горбом своим создавал всю жизнь!..». Двоих успели из петли вовремя извлечь. Вот, в такой красочной атмосфере рождалось два колхоза – «Красная Армия» и «Пролетарий» – правда, за самих крестьян почему-то никто не додумался вспомнить, когда придумывали эти назва- ния. Наступит день… и он уже недалёк, когда власть затаившая злобу припомнит им это, ибо таких вещей она никому не про- щает, потому что человеческого сострадания найти у власти вряд ли кому представится возможным. И тогда когда селян по- ставят поголовно на грань жизни и смерти – многие из них – где- то в глубине души своей пожалеют о том, что решились тогда на такой поступок вырезать скотину.

В тот день, когда собирали народ на собрание, Любовь Филипповна после окончания схода жителей села направилась домой. Дом её находился рядом, напротив площади, где стоя- ла церковь на отрезке одностороннего участка улицы, которая примыкала к речке. Шла и обдумывала то, что слышала минуту назад на площади. Для неё было вполне ясно как божий день, что в ближайшее время жителей деревни ожидает то, что она пережила ещё в начале двадцатых годов. Тогда это было пре- людией и коснулось лишь тех семей, у которых мужья и сыно- вья воевали против новой власти. В памяти всплыли те дни от- равленные скорбью и печалью: потерей мужа, равнодушием, а порой и враждебностью отдельных жителей села к таким как она. Вспомнила, как забирали с подворья скотину оставшихся лошадей и даже мелкую живность. После ещё не раз приходи- ли, увозя инвентарь и даже то, что было сломано и к делу не годилось. Последний раз ушли ни с чем: обшарив все углы и чердаки, на прощанье, сказав, что видимо, припрятала; отбор- но выматерившись и смачно плюнув на порог дома, удалились восвояси. На время оставили в покое, но когда стали выселять семьи явились вновь, теперь уже в новом составе: с бумагами и с представителем ОГПУ, который, одет был и выглядел как комиссар времён Гражданской войны он тут же пошёл осмат- ривать все закоулки. Любовь Филипповна вышла из дома вме- сте с детьми во двор. Шестилетнего Сашу, поставив спереди, плотно прижала к себе; дочери – четырнадцатилетняя Полина и старшая Луша стали по бокам её. Вся заявившаяся компания долго их рассматривала, не произнося ни слова, может быть, обдумывая, что с ними делать. Закончив осмотр двора и всех сараев, к ним подошёл тот, что в кожанке и при оружии. При- стально оглядев стоящих мать и детей, остановил свой взгляд на старшей дочери и спросил:

– Что у неё с глазами… она хоть видит ими? – на что, стояв- ший рядом председатель совета сказал:

– Да она с детства почти слепая.

В кожанке крякнул, сдвину на бок фуражку, почесал под ней и сказал:

– Немощных и убогих этих контриков… тащить в такую даль?.. Лишняя морока! По пути ведь всё равно подохнут, а если и выживут, то проку тоже от них никакого. Они и здесь недолго протянут. Пусть остаются. Так и запишите в протокол. Пошли дальше. Кто там у нас на очереди?

Последующие годы их двор селяне стали обходить сторо- ной, словно они чумные. Родня мужа – Квачёвы поголовно за родню считать перестала. Один лишь Федя Квачёв племянник мужа Любовь Филипповны носа не воротил, ибо хоть и жил он бедно, но и новую власть не жаловал. С годами, Фёдор обзаве- дётся многочисленной детворой в десять человек – и все девча- та, и до последнего будет держаться статуса единоличника, за- нимаясь столярным делом. Двадцать второй год Любовь Фи- липповне даже вспоминать страшно, как только выжили? этого она не может объяснить даже самой себе, каждый раз вспоми- ная, говорила при этом: «Значит, так Богу угодно было. И если бы не отец с братом Бережные, то, скорее всего в тот год и Бог не помог бы – не выжили бы…».

В это время Любовь Филипповна дошла до калитки своего двора, прервав воспоминания, обернулась лицом на церковь, ста- ла креститься, просить Бога сохранить и помиловать их рабов божьих простить грехи их земные, уберечь и спасти хотя бы детей от той беды, которая уже стояла на пороге села. После пошла ми- нуя крыльцо на задний двор, где у кормушки стояла привязанная корова, подошла к ней и, обняв за шею, стала приговаривать:

– Вот и расстаемся мы с тобой кормилица ты наша. Завтра я сведу тебя к чужим людям. Ты уж прости меня грешную, не по своей воле отдаю тебя. Ты выкормила моих детей, спасибо тебе, милая.

Уткнувшись лицом в шею бурёнки, она долго и горько плака- ла. Корова, перестав жевать, повернула голову в сторону хозяйки и стала смотреть на неё, может быть, чувствуя, что хозяйке сейчас

плохо. Утром, когда по всему селу резали скотину, она, взяв за на- лыгач свою бурёнку, двинулась через площадь в сторону сельского совета. Войдя во двор, привязала корову к кормушке, где стояли лошади, и направилась в здание. В кабинет председателя вошла без стука, а войдя без всякого приветствия, лишь сказала:

– Корову вам привела. Забирайте! Есть ещё телёнок и три ярки приведу и их. – Чего ты её сюда притащила?! Куда я дену твою ко- рову?! Не видишь, что творится в деревне?! Всё ты лезешь – попе- рёд батька в пекло! Не до тебя сейчас и твоей коровы! Потом при- ведёшь, когда будет куда. Надо ещё построить базы и коровник. Вот завтра и выходи на общественные работы. Будем разбирать старые амбары и коровник строить. Церковь тоже придётся разо- брать… – всё равно пустует. Строить-то надо с чего-то.

– Как, церковь?! Кто же решится на такое?!

– А кто вас спрашивать то будет?!

– Это же большой грех! Нельзя такое делать! Бог не простит! Её строили ещё наши прадеды, они за такое кощунство не раз в гробу перевернутся!

– Так! Знаешь, что? Иди ты со своим Богом куда-нибудь по- дальше! Не до тебя сейчас и корову свою забирай!

Любовь Филипповна более ничего не сказала, молча, поки- нула кабинет председателя, вышла во двор и, подойдя к яслям приговаривая, стала отвязывать корову:

– Пойдём, моя дорогая домой, видишь не до тебя им, пожи- вёшь ещё немного дома в таких делах и день дорог. Ведя корову, обратно домой, на площади перед церковью остановилась, за- драла голову к верху, стала смотреть на крест на куполе и мо- литься.

Общественные работы, о которых говорил председатель, не начались ни на следующий день, ни в последующие дни. Но ка- ждое утро Любовь Филипповна в обязательном порядке прихо- дила к зданию сельского совета. Видимо, когда председателю она совсем надоела, он с опухшей мордой от беспробудного пьянства нагрубил ей:

– Чего ты всё ходишь?! Тебе что, больше всех надо?! При- крыть нутро своё кулацкое хочешь?! Думаешь, я не вижу, что ты контра, как и муж твой, покойный! Как вы уже мне все надоели, вас бы подчистую ещё тогда спровадить подальше в Сибирь на- до было, тогда бы и тут поспокойней было. Всё это из-за вас, та- ких как ты!.. ну недолго вам осталось смеяться, возьмёмся за вас в ежовых рукавицах, в баранку согнём!

Плюнув ей под ноги, он удалился. С этого дня она перестала ходить к сельсовету и лишь когда уже начались работы по строительству подворья для животных, спустя время она всё- таки отправилась на общественные работы.

Одно колхозное подворье решили расположить на юго- восточной окраине села, второе на юго-западной оконечности. Церковь: материал для строительства решили поделить попо- лам на каждый колхоз поровну, правда как это сделать, чтобы друг друга не обидеть, сколько голову не ломали, так ни к чему вразумительному и не пришли. Предлагали и такой вариант – считать каждый кирпич и каждую доску, на что председатель сказал, что таким Макаром мы не построим не то, что до зимы, но и до второго пришествия Христа. Один шутник дополнил сло- ва председателя: «Вот как раз то, что надо, он же Бог и церковь его, поможет хоть разобрать».

– Богохульник! Чтоб ты в тартары провалился за такие сло- ва! – послышались возмущённые голоса присутствующих. Лю- бовь Филипповна в первый же день заявила, что церковь ло- мать не пойдёт, даже если её сейчас же на месте расстреляют. На что председатель ухмыльнувшись, ответил, что с этим делом никогда не поздно, шлёпнуть всегда успеем, а разобрать ваш храм, как вы его называете, и без тебя разберут, было бы что разбирать.

Глебовке, как будто на роду было написано изначально на две половины разделённой быть. Главная улица, пронизываю- щая село с востока на запад в центре села прерывалась изогнутой подковой. Каждая окраина подпиралась балками, за которыми

стояли ветряные мельницы, на каждой окраине был свой фрук- товый сад, где произрастали деревья, порой ещё посаженные первыми поселенцами. Теперь по окраинам строилось по одно- му колхозному подворью. Теперь казалось – всё было поровну, оставалось лишь сам колхоз создать. Однако спустя десятилетия, когда давным-давно колхозы объединят в одно хозяйство и на- зовут его по новому «Восходом» – память сельских жителей о том давнем времени никуда не исчезнет. По старинке будут про- должать называть каждую часть села: «Красной Армией» и «Про- летарием». Есть парадоксальный факт в истории этого села, о ко- тором мало кто задумывался, и не сказать о нём было бы нашим упущением. Пройдут годы, минут десятилетия, на смену придут

«Лихие девяностые». Первыми разорятся и лягут – рассыпятся в прах самые богатые и знаменитые совхозы и колхозы – «Мил- лионеры» – так называемые, те, которые когда-то так легко и бы- стро вписались в новые веяния. Лишь колхоз «Восход» будет сто- ять до последнего, как когда-то стояли их далёкие предки, проти- вясь созданию этих колхозов. Колхоз «Восход» будет отбивать атаки до тех пор, пока его совсем до нитки не разорят и выбора уже не будет, только тогда он прекратит своё существование. По- томки тех, кто помимо своей воли столь трагически создавал это хозяйство, будут до последнего отстаивать его, не подозревая, что отстаивают тысячи раз проклятое их прадедушками и праба- бушками хозяйство. Это очень напоминает отдельные случаи по- следней большой войны. В том тяжёлом для страны сорок пер- вом были случаи, когда в одних местах командующие генералы сдавали армии, в то время как в других местах, всего взвод дер- жал оборону против целой немецкой дивизии до последнего бойца и по несколько суток подряд. Они – эти поистине безвест- ные герои даже не подозревали о том, что далеко в тылу давно уже вражеские войска, а их попросту предали. Первые паломни- чества в Глебовку новоявленных «демократов» оканчивались ни- чем, как только народ не уговаривали – всё впустую. Как и тогда в

начале тридцатых годов соберут народ на сход и будут петь ту же песню со счастливым концом, только как бы навыворот. Оказы- вается!.. тогда поступили не правильно, создав так называемые колхозы, потому теперь их следует уничтожить, потому как жизнь

– оказывается – получилась не совсем счастливая как планирова- лось. И если это сейчас сделать!.. то тогда уж точно заживёте лучше, чем в Раю. А скотину и на этот раз под нож пустят: только уже не жители села, а само руководство района посодействует этому: вначале обанкротив хозяйство, а потом за «долги» – соз- данные ими же вырежут скот, чтобы – «погасить их» – только не- известно в чей карман. Последний из могикан как последний за- щитник Брестской крепости – последний председатель колхоза

«Восход» – Анатолий Сердечный. Именно он будет отстаивать до конца то, что когда-то было чуждо селянам, а так же его дедам и прадедам, но всё-таки создано было таким неимоверно тяжким трудом и со многими жертвами, что, в конечном счёте, способст- вовало тому, что селяне выжили в те тяжёлые страшные времена. Даже когда встанет угроза жизни Анатолию Сердечному он и то- гда не отступит, потому как, все жители с ним станут едины. Кста- ти, что-то подобное, когда народ вставал единым в помыслах со своим начальником – в истории случалось не раз, но и не часто, таких случаев единицы. Теперь та же власть, но уже переверты- шей вчерашних «коммунистов» явилась вновь разрушить соз- данное и жизнеспособное хозяйство.

Но!.. – это будет ещё не скоро и к нашей героине рассказа, которая ещё под потолком хаты в люльке качается, вовсе не имеет никакого отношения. Тогда в тридцатом, как власти не хотелось свершить сплошную коллективизацию в деревне всё- таки остались и единоличники, как говорится – на свой страх и риск. Скотину свою они не резали тогда в те злополучные дни, и сдавать никуда не собирались. Обрабатывали свои мизерные наделы и продолжали жить прежней жизнью. Будь, что будет! Власть пока их терпела, при этом обложив непосильным сель-

хозналогом. Народ в иных случаях становится упорный, потому, скрепя душой и сердцем лез из кожи вон, но не сдавался, про- должая вести единоличное хозяйство. Может быть, в будущем всё и обошлось бы как-то более благополучно, если бы не засу- ха и неурожаи тридцатого и последующих годов. Они то – эти годы: траурной лентой подвели чёрную и жирную черту в жизни крестьян, в том числе и всех жителей села Глебовка. Лето стояло засушливое: жара спасу нет, с востока дует изо дня в день ги- бельный суховей, уничтожая на корню то, что могло спасти лю- дей. Осенью, когда колхозы и единоличные хозяйства должны были рассчитаться с государством, вдруг выяснилось, хотя это заранее все знали, что хлебозаготовки выполнены лишь на треть. Государство требовало зерна, чтобы прокормить города и за валюту продать зерно за границу, потому как без валюты ин- дустриализацию в стране не осуществишь. И продать кроме зерна нечего было. Началась новая компания по изъятию зерна у населения. Из райцентров выдвинулись сформированные бри- гады усиленные работниками милиции и представителями от ОГПУ. Поставленная задача гласила: «Зерно найти! Изъять! Еди- ноличников раскулачить и сопроводить в Сибирь! самых злост- ных расстреливать на месте!..» Среди единоличников было много таких, которые всю жизнь мечтали иметь свою землю и работать на ней: выходцы из самых в прошлом бедных семей. Имея происхождение из беднейшей прослойки общества, кото- рые по праву новой власти имели все преимущества, они в од- ночасье превратились: «в злостных врагов советской власти» – по истине – это нонсенс. Получалось, что народ и власть на деле по разные стороны баррикад и ровным счётом ничего не изме- нилось. Скорее всего – это аксиома – незыблемый закон жизни человеческой: так было всегда и никогда не будет иначе, всё остальное – это тщетность!