Читать книгу Из тьмы - Александр Васильев - Страница 13

Он бежал.

Нет, убегал.

Но от чего? Антон понимал, что за ним никто не гонится. Он был уверен в этом. Но обернуться и удостовериться в отсутствии погони не мог, как не мог и остановиться. Сделай он так, и все будет кончено. Это он знал. И был уверен в этом.

Стоит ему обернуться, и, чем бы ни было то, от чего он убегал, он окажется с ним лицом к лицу.

Пока он бежит – он в безопасности. Пока он не смотрит назад – за его спиной никого и ничего нет.

Мама всегда говорила, что под кроватью никто не живет. Что ночью никто не вылезет из приоткрытого шкафа. Что монстров не существует. И он всегда хотел ей верить. Ей, а не своему чутью. Не своему воображению, рисовавшему яркие и отчетливые картины скрюченных пальцев, тянущихся из-под кровати к его высунутой из-под одеяла лодыжке.

Ей и только ей он доверял своих монстров. И она приходила и без страха смотрела на них, не видя их, и делая их беспомощными. Только рядом с ней они всегда были не реальны. Но когда она выключала свет и уходила, он обязательно накрывался одеялом с головой, не допуская даже мысли, что хоть какая-то часть его тела останется открытой.

Но сейчас он не в кровати, чтобы укрыться от своих страхов. Здесь ему негде прятаться от монстров. И все что он может – это бежать. Бежать и не оборачиваться. Потому что стоит ему обернуться и…

Нет, монстров не существует! Так говорила мама.

Но одеялом нужно накрываться полностью. Поскольку, когда она уходит, – они возвращаются.

Противное липкое чувство охватывает его с головы до ног. Он чувствует, что больше не может бежать. Его тело цепенеет, и он падает.

Падает и кричит:

– Мама!

Антон вздрогнул от ощущения падения. В пересохшем горле застрял крик. А затекшее тело заныло от боли.

Веки показались ему тяжелыми, налитыми свинцом. Ему стоило не малых усилий, чтобы их открыть. Яркий свет единственной лампочки без абажура ударил по глазам, и инстинктивно он дернул рукой, чтобы их прикрыть.

– Господи, – проговорил он, отводя взгляд от потолка, и с недоумением уставился на возвышающийся над ним стол. – Какого?

«Я не в кровати, вот черт, – подумал он, поворачиваясь на бок и пытаясь встать. – Снова упал в обморок? Второй раз за сегодня – это не к добру».

Тело ныло от долгого лежания на полу, а ноги не хотели слушаться. И чтобы подняться, ему пришлось ухватиться за край столешницы, подтягивая себя на руках.

«Разбит, как после хорошей пьянки, но мозг работает».

Сев на стул, он взглянул на разложенные папки, поверх которых, привлекая его внимание, лежал пожелтевший лист.

«Что же в тебе такого? – подумал Антон. – Какую память ты пытаешься во мне разбудить, черт бы тебя побрал?»

Отведя взгляд от листка, он отодвинул штору и выглянул в окно. За стеклами зияла непроницаемая чернота.

– Вот и ночь на дворе, пора ложиться баиньки.

Он вложил листок в папку с наработками и сложил все свои детские рукописи в нижний ящик стола.

– Что ж…

Отведя руку от ящика, Антон замер. Его внимание привлекла тень. Она казалась смолянисто черной, и неправдоподобно резко контрастировала с освещенной частью пола. Сквозь нее не проглядывало ничего: тонули ножки стола, за четкой границей полностью терялся рисунок ковра, и его ноги…

«Господи!» – взмолился Антон, а волосы на его затылке встали дыбом – он не видел своих ног. Все что было ниже колен тонуло в непроницаемой тьме.

Он пошевелил правой ступней, но не заметил и малейшего движения. Зато почувствовал, как тяжело ему это далось. И теперь словно сотни медицинских игл впились в его ноги, накачивая их расплавленным свинцом, давя снаружи и распирая изнутри.

Антон дернулся, пытаясь вскочить на ноги, но рухнул вместе со стулом на пол. Нижние конечности не хотели слушаться. Они казались пластиковыми, не сгибаемыми протезами.

Он взглянул на свои обессилившие ноги, боясь, что не увидит их и теперь, когда он полностью оказался на свету. Но они были на месте, целехонькие и свои настоящие.

Чувство тяжести и болезненное покалывание начало проходить. Вернулась свобода движения, и Антон встал на ноги.

Подняв стул, он задвинул его под стол. И все, что оказалось в тени, утонуло в ней без следа.

Он осмотрелся. Все углы комнаты терялись в непроглядной тьме, хотя они должны были освещаться равномерно. Разноцветные корешки книг на полках сверкали яркими красками, словно кто-то выкрутил контраст на полную. Но в пространстве между книгами и нависающими над ними полками зияла смолянистая чернота.

Антон вгляделся внимательнее в эту черноту. И то, что он увидел, показалось ему еще более нереальным и не имеющим смысла. Тьма пульсировала.

– Нет, – хриплым голосом проговорил он. – Это просто плод моего воображения. Я просто ударился головой, когда упал в обморок. Банальное сотрясение. Вспомни аварию, как у тебя все плыло перед глазами, когда ты выбрался из чертовой машины.

Он больно ударил себя ладонями по вискам.

«Это не лучший фрагмент твоей жизни».

Первое, что он тогда увидел, была окровавленная голова его жены, пробившая лобовое стекло, и он сблеванул на асфальт.

«Хватит, – он вновь осмотрел комнату, отгоняя от себя картину из прошлого, и остановил свой взгляд на тьме полок. – Это другое. Все вокруг четкое и статичное. И только эта тень… С ней что-то не так».

Да что, черт побери, могло быть с ней не так? Антон мог подумать, что он спятил. Что, вызывавшие в нем обрывки смутной памяти, непонятные тексты на пожелтевших страницах, вызвали рвоту не бурных воспоминаний, а сумасшествия. «Битые файлы» привели не к «синему экрану смерти», а к «глюкам» и сбоям в системе.

Но разве он что-то вспомнил? Разве он вообще пытался что-то вспомнить?

Ответ пришел неожиданным ощущением страха. Детского ужаса перед темнотой и таящихся в ней жутких тварей. Тварей, которых, как говорила мама, не существует. Но он всегда знал, что они есть. Да, их не было, когда мама была рядом (и он хотел верить ей), но когда она уходила…

Его никогда не хватала за голую лодыжку высовывающаяся из-под кровати холодная рука. Никто не смотрел на него из темного угла своими желтыми, полными голода глазами. И никто и никогда не выпрыгивал на него темным вечером из шуршащих кустов. Так же как никто и никогда не пытался сожрать его в полутемном подвале. Но он всегда знал, что там в темноте что-то есть. Оно не следит, ему это не надо, оно и так знает о нем все. И оно, конечно же, не будет выпрыгивать и хватать его, если есть хоть толика света, приводящая к его обнаружению. Эти монстры хитры и умеют ждать.

Разве не так он думал в детстве, когда ложился спать, полностью укутавшись одеялом, и только тогда зовя маму, что бы она выключила свет в его спальне? Потому что если он выключит свет сам, то может не успеть добежать до кровати. Опять же, он не верил, что даже тогда кто-то выскочит и утащит его, но возможность того, что он почувствует холодные пальцы на своей лодыжке, брали верх над всеми его умозаключениями.

«Но это всего лишь детские страхи», – подумал Антон.

И все же он чувствовал, что боится. Да он знает, что ни под кроватью, ни в шкафу (которого, в общем-то, и нет в его комнате), ни где бы то ни было, никого нет. Монстров нет. Единственные монстры – это люди. Но они не станут хватать тебя, пока ты, выключив свет, бежишь до кровати и с большого расстояния (с которого только можешь допрыгнуть) прыгаешь в нее, моментально прячась под одеяло. Нет, эти монстры спокойно подойдут к тебе, пока ты дрожишь под спасительным одеялом и так же спокойно стянут его с тебя. Некоторым даже не нужно ждать, пока ты окажешься в темноте.

Так что единственные монстры, которые могут существовать, – вполне реальные люди, а не то, чего боятся дети.

Все это он прекрасно знал.

Но только при одной мысли, что нужно выключить свет, прежде чем лечь в кровать, по его спине пробежал холод, а кожа покрылась ледяными мурашками, приподнимая волоски на его руках.

Он перевел взгляд на черноту под кроватью.

«Сколько раз мама заглядывала под нее? – подумал он. – А ведь и в правду, там никого и никогда не было. Ладно, ты был ребенком…»

«Тебе уже не десять лет, Антон», – вдруг вспомнил он мамин голос.

«А сколько же мне тогда было?»

Тьма под кроватью казалась ему пульсирующей.

– Нет, не надо вспоминать.

Но он вспомнил, что тогда ему было четырнадцать.

«Не тот возраст, чтобы бояться», – подумал он и, клацнув выключателем, погружая комнату в полнейшую темноту, в два больших шага запрыгнул на кровать.

Его сердце билось учащенно, отдаваясь болью в груди. Рой мурашек бегал по его загривку, щекоча и покалывая кожу. А дыхание замерло. И, пока он дрожащими руками вытаскивал из-под себя одеяло, он чувствовал, как огромный ком продвигается по его горлу, а к его ноге, с которой он в прыжке скинул тапок, тянется скрюченная холодная рука. А когда он, наконец, забрался под спасительное одеяло с головой, то прислушался, все так же не дыша, ощущая, как сердце бешено колотится в груди.

«Глупость, глупость, глупость, – вертелось в его голове. – Здесь никого и ничего нет. И быть не может!»

Он шумно выдохнул и изголодавшиеся легкие, наконец, втянули в себя свежий воздух, с шумом и деря горло.

«Идиот», – подумал о себе Антон, и провалился в глубокий сон.