Читать книгу Erika. Криминальное чтиво по-нашенски - Александр Васильевич Дёмышев - Страница 8

***

Я вернулся в гараж, заперся хорошенько. Усевшись прямо на грязный табурет под небесно-голубыми полатями, уронил в ладони лицо и горько-горько рассмеялся. Классно я «сохранил» бабки, такой пролёт! Долбаный кризис, долбаная ипотека, долбаная яма для хранения ГСМ! Вдруг меня затрясло, и ладони стали влажными от слёз. Не подумайте, я не слюнтяй. Не помню, когда до этого случая плакал. Наверное, в далёком-далёком детстве. Но тут я ревел, ревел тихо и зло. И, слава Богу, меня никто не видел. Чуть успокоился, и руки, всё ещё судорожно подёргиваясь, сами потянулись к смартфону.

Социальная сеть, поиск, профиль Валеры, фотоальбом. Теперь уже 862 фотографии! Долбаный фотолюбитель! Что ж, глянем… Валера, бывший бригадир ремонтников, ныне глава строительной фирмы. Вот он в Венеции плывёт по каналу в гондоле, а смуглый итальянец в ослепительно белой тунике с широкими рукавами поёт ему баркаролу, подыгрывая на мандолине. Вот Валера в Пизе, упёрся в знаменитую башню двумя руками – держит её, родимую, чтоб не упала. Валера в Лос-Анджелесе, в Голливуде, на бульваре звёзд. Чья там звезда у него под ногами? О-го, Тарантино! Что ж, сюжет Валериной жизни, пожалуй, достоин руки современного киноклассика. А это что? Рио-де-Жанейро! Карнавал! Валера танцует с двумя жопастыми мулатками в перьях! Он в белых штанах, как специально. Тоже мне Остап Ибрагимович! Идём дальше. Стоп, не понял. Льды, снега, пингвины на заднем плане. А на переднем… обросший щетиной, как заправский полярник, Валера в толстенном красном пуховике! Он что, на мои бабки и до Антарктиды уже добрался?! Долбаный турист! Блин, ещё немного, и я увижу Валерино сэлфи с околоземной орбиты! Но далее вместо космоса я увидал кое-что круче. Иерусалим! Валера у Храма Гроба Господня. Серьёзный, сосредоточенный, с аккуратной бородкой. Вот те раз, и этот замодничал – бородку отращивает!

Рука сама дёрнулась, и палец случайно ткнул в кнопку «музыка». Из Валериного профиля через динамики смартфона полилась дивная фортепианная инструменталка. Ну, конечно, я узнал эту музыку. Как же зовут исполнительницу? Да вот же, подписано – Кейко Мацуи! Это её музыку слушает он теперь вместо песен Лепса и Круга. Я листал фотки дальше. Бородатый Валера в детском доме дарит подарки сиротам. Ну, конечно, с таких-то бабок и я бы дарил! Ещё более бородатый Валера обнимает одиноких ветеранов Девятого мая в доме престарелых. И совсем свежая, июньская фотка – совсем бородатый Валера несёт икону в Великорецкое, а за ним до горизонта – тысячи паломников крестного хода.

Отложив смартфон, я сидел. Слушал японскую пианистку, уставившись в одну точку. Щёки высохли. Мне казалось, слёзы очистили организм. Я успокоился. Время незаметно текло под инструментальными переливами. Наконец, очнувшись, я осознал вдруг, что уже долго пялюсь на маленькую иконку Николая Угодника – ту, что повесил ещё прежний владелец над местом выезда из гаража. Я словно не замечал замызганный образок все эти годы, а тут вдруг заметил. И мне подумалось: а может, правильно, что клад достался Валере?

Стрелки наручных ходиков показывали четверть пятого, и можно было ещё нехило потаксовать, но при одной мысли о продолжении смены меня чуть не вывернуло наизнанку. Крутить дальше баранку сил не осталось. Я не про физическую силу сейчас. Морально ощущал я себя выжатым после использования чайным пакетиком.

Я сидел так ещё битый час. День грозился пройти слишком уж бестолково. И я придумал занятие себе в оправдание. Сто лет собирался очистить полати от хлама. Вот, наконец, и очищу. Поднявшись на табурет, заглянул я в квадратную амбразуру. Там было битком: ведь к барахлу, оставшемуся от прежнего владельца, иногда добавлял и своё ненужное помаленьку. Ну, а теперь весь этот хлам перемещался вниз на бетонный пол гаража, где подлежал сортировке. Я твёрдо решил избавиться от всего лишнего.

И чего там только не было! Банки, склянки, проволока, инструмент (назначение многих приспособлений для меня оставалось загадкой). Обнаружилась целая коллекция обуви из серии «мечта бомжа 90-х»: пропахшие нафталином замшелые валенки с резиновыми галошами, драные кирзачи, боты «прощай, молодость!» и полукеды 46-го размера.

Потом пошла новогодняя тема: я вытащил метровую тёмно-зелёную ёлочку, остро пахнущую пластмассой; самодельную подставку для неё с пыльным моторчиком; большую коробку с игрушками и гирляндами. Вонючая ёлочка никуда не годилась, а вот новогодние украшения очень пришлись по душе. Это были старые советские игрушки, сейчас такие не делают. Клёвые игрушки; их я решил оставить.

Ещё одна обнаруженная экспозиция – собрание раритетной автохимии: «Тосол», тормозуха, моторное масло «М-8Г», выпущенное ещё при Ельцине, и куча разноцветных тюбиков-флакончиков с присадками-примочками, пробовать чудодейственную силу коих я на своём «Логане» не стал бы даже под страхом пожизненного лишения водительских прав.

Попадались и совсем странные вещи, о назначении которых я даже знать не желал: красный клубок шерстяных ниток с двумя воткнутыми в него накрест спицами; детский набор «Юный фокусник»; подшивки газет «Комсомольское племя» за 1972—1986 и «Кировский край» за 1987—1990 годы. В картонной коробке от японского кассетного музыкального центра обнаружились свечи. Толстые, восковые, штук двести. Я понюхал – пахнут приятно, не парафин. Выкинуть жалко. Только где мне их жечь? И вновь коробочки да ящички: болты, свёрла, гайки, шпильки, гвозди, саморезы, дюбеля.

Под занавес из самого дальнего угла полатей я извлёк чемодан. Тёмно-серый чумазый кожзам, блестящие стальные застёжки. Тяжёлый. Даже мысль мелькнула: не мог ли богатенький дедушка прятать часть состояния (пусть даже малую часть) на полатях? Ну, а что, чемоданчик-то подходящий! Неужто Валерины руки досюда не дотянулись? Я аккуратно опустил чемодан на пол. Чувствовалось: там что-то есть, что-то довольно массивное. Сердце забилось быстрее, но только чуть-чуть. Я больше не верил в шальную удачу, мне просто хотелось знать – что там.

Надавил обе кнопки. В тишине гаража звонко щёлкнули стальные застёжки. Медленно откинулась крышка. Я смотрел на то, что пряталось многие годы внутри чемодана, и мысленно горько смеялся. В голове было пусто. В чемодане была пишущая машинка.

Серо-синяя, с лакированными клавишами и блестящими хромом буковками названия. ERIKA – прочёл про себя. А вслух прошептал, ухмыльнувшись: «Эрика? Что ж, очень приятно!»

Машинка была не совсем древняя, восьмидесятых годов, на электрической тяге (внутри чемодана примостился клубком свёрнутый провод). Я собирался отправить «Эрику» в мусорный бак вслед за всем барахлом, но в последний момент передумал. Мысль пришла, когда я держал чемодан над открытым контейнером: вдруг это знак? Я же писатель или, по крайней мере, когда-то мечтал стать таковым!

В общем, приволок пишущую машинку домой. Ещё коробку с игрушками захватил. Ну и восковые свечи. Ведь электричество в доме у нас иногда вырубается, так хоть используем как-нибудь по назначению тёщин подарок – старый подсвечник, без дела пылящийся третий год в кладовке. А весь остальной хлам я выбросил.

Вечером, насвистывая «В лесу родилась ёлочка», перебирал с детьми новогодние игрушки. Среди стеклянных сосулек, белых медведей и раскрашенных вручную снеговиков обнаружились две вещицы – часы «Командирские» и фарфоровая статуэтка (которую поначалу я чуть не принял за ёлочную игрушку). Часы были как новенькие; я не удивился, когда, подкрутив колёсико завода, услыхал ритмичное «тик-так». А вот со статуэткой дела обстояли иначе. Я долго разглядывал, вертя в руках, фарфоровую ракету с красными буквами «СССР». Выглядела она так, словно и вправду вернулась с орбиты. Из иллюминаторов торчали две улыбающиеся собачьи мордочки – Белка и Стрелка. Снизу краешек ракеты отколот – немудрено, ведь ей столько лет! Космическая статуэтка мне очень понравилась – раритет!

Но что-то меня настораживало. Какое-то смутное нехорошее воспоминание набухало, словно чирей под кожей, но не хотело прорываться наружу. Определённо, где-то мне попадалась подобная статуэтка (а может и эта самая), в каком-то плохом месте. Или она во сне мне привиделась, в далёком похмельном кошмаре? Какое-то дежавю! Так ничего и не вспомнив, я поставил ракету с собачками на письменный стол, рядом с ноутбуком. А часы «Командирские» на статуэтку повесил.

Следующим утром, заглянув перед таксованием в электронную почту, обнаружил письмо от крупного коммерческого издательства. Читал и не верил своим глазам. Дождался! Наконец-то мне предложили гонорар. Очень приличные для начала деньги! Сколько, как думаете? Двести восемьдесят тысяч, да-да! Часто ли такие совпадения случаются? Все мои произведения – первую повесть «Витькины небеса» и рассказы сборника «Тихий океан» собирались издать одним большим томом (там же сюжеты переплетаются), но редактору не хватало текста до намеченного объёма. Для будущей книги срочно (к следующему утру) требовалось отправить в издательство ещё одно произведение размером в один авторский лист – короткий рассказ, по смыслу связанный с предыдущими. Рассказ, которого у меня не было!

Некоторое время сидел я перед ноутбуком (он располагался тогда на столе в детской). Сидел тихо с закрытыми глазами и улыбкой растянувшейся до ушей. Рядом сопели на двухъярусной кровати старшие сыновья. Я прикидывал: один авторский лист, это сорок тысяч знаков, это где-то двенадцать страниц компьютерного текста. И у меня есть в запасе целые сутки… Ёлы-палы, всего одни сутки! Неужто облажаюсь? Да это же вызов; тот самый, которого ждал! Я чувствовал, как от нетерпения чешутся руки. Скрипнула дверь, в комнату заглянула жена, шепнула:

– Таксовать собираешься? Сможешь ближе к вечеру меня до маминой работы свозить?

Я повернулся к жене. После она рассказывала, что, увидев меня в тот момент, испугалась. Глаза мои в полумраке безумно горели, руки слегка тряслись. Дрожащим голосом я ответил:

– Нет, дорогая. Ни таксовать, ни до маминой работы, никуда!

Да, видок я имел ещё тот, потому что лицо жены исказила гримаса. Чуть заикаясь, она спросила:

– Саша, что случилось? Кто-то умер?

– Хорошая фраза, обязательно в какой-нибудь рассказ вставлю, – я рассмеялся и поманил жену пальцем. – Иди сюда, взгляни, что мне тут написали.

Жена ещё перечитывала послание от издательства, а я отдавал команды:

– Короче. Детей тихонько буди. Двоих в детский сад, с третьим – куда угодно. Главное, чтобы до вечера вас никого – не слышно, не видно. Меня не отвлекать, хоть землетрясение, хоть потоп!

Жена в ответ лишь кивала. Она всё понимала не хуже меня. Нам выпал шанс, которого ждали мы несколько лет. Широченное окно возможностей, которое может захлопнуться следующим утром.

Сонные сыновья под руководством жены проследовали в ванную комнату. Прихватив с кухни банан, плитку шоколада и литровую бутылку воды «Ключ здоровья», я заперся в детской. Уши законопатил берушами. И, засучив рукава, приступил. Для начала нужно сосредоточиться. Всего сорок тысяч знаков, включая пробелы и запятые – и двести восемьдесят тысяч рублей у меня в кармане. А ведь это лишь только начало!

Никогда прежде не писал я рассказ за один день. Нет, пару раз было, но потом я эти рассказы дописывал-переписывал неделями, месяцами. Так переделывал, что от первоначального текста оставалась лишь только основа. К тому же перед тем как «родить» рассказ за один день, я долго «вынашивал» в уме плод, то есть текст. Так вынашивал, что рассказ сам уже просился наружу.

А тут вовсе другая история. Нужно мастырить новеллу с нуля. Смогу или нет? Вот она – проверка на вшивость! Состряпать рассказ буквально из ничего. Это всё равно, как если бы женщине без признаков беременности потребовалось к завтрашнему утру взять и родить. Стоп! Почему же обязательно из ничего рассказ стряпать? Опишу-ка я что-нибудь из собственной жизни. Мало что ли со мной приключений случалось? Ну, хорошо, но текст должен быть как-то связан с предыдущими моими произведениями, ведь сборник планируется. Что дальше? Я бился лбом о столешницу (в переносном смысле), а оно – всё никак. Часа через два я готов был реально использовать собственную голову в качестве инструмента для ломки письменных столов. А оно – всё не шло.

В животе урчало. Я вымотался до предела, но к обеду готов был лишь план рассказа. План, надо сказать, неплохой. Даже название я придумал: «Тринадцатый». Черпая суп из парящей кастрюли, жена пыталась начать разговор. Но видя моё состояние, сообразила, что правильнее молчать. Наскоро подкрепившись щами и винегретом, я вновь уединился в своей «творческой мастерской».

Сидел перед девственно-чистым экраном и размышлял – как начать. Словно песок сквозь ладони, утекали минуты. Я нервничал: полдня позади, результат плачевный. Думал, думал. Взгляд блуждал по сторонам, пока не упёрся в статуэтку. Космическая ракета с буквами СССР, космические герои Белка и Стрелка. В голове почему-то крутилась шаблонная фраза «Русские не сдаются!» Что к чему? Какие русские? Почему не сдаются? Я помотал головой, похлопал ладонями по щекам, чтобы взбодриться, прогнать наваждение. Эх, была не была! Зашуршали кнопки клавиатуры. На монитор выскочили буквы:

ТРИНАДЦАТЫЙ

Хмурой осенью 94-го четыре бугая – обладатели каменных лиц, сунув под ребро ствол револьвера, запихнули меня в большой чёрный джип. Слишком много косяков висело на мне к тому времени, поэтому иллюзий я не питал. Трясясь в наглухо затонированном «Гранд Чероки», сидел, зажатый меж шкафоподобных братков. Меня везли за город, в сторону глухих вятских лесов. На всякий случай прощался с жизнью. Я мало пожил и не был готов умереть. Но бывает ли вообще кто-то готов?

Я строчил и строчил. Вдохновение! После многомесячного перерыва оно, наконец-то, явилось. Неожиданностью стало то, что рассказ получался довольно гротескным, и с количеством чёрного юмора, кажется, выходил перебор. Но я не стал сбавлять темп. Пальцы истосковались по клавишам, теперь летали по ним. Но настенные часы, выполненные в виде мультяшного паровозика, что висели на стене за моей спиной, тикали всё же быстрее. Их стрелки крутились, как на ускоренной съёмке. Я же не замечал ни хода времени, ничего.

Казалось бы, только начал, а жена уже зовёт ужинать. Вытащив беруши, услышал детские голоса. Надо же, не заметил, как сыновья вернулись из садика. Я просмотрел предварительный результат моего труда. Двадцать страниц! Никогда ещё не писал столько за один присест. Но это же много больше, чем требуется! А в начатом рассказе я только лишь к кульминации подобрался. Да и не рассказ это вовсе, а вырисовывается целая повесть, которую мне ещё писать и писать. Куда меня понесло?! И что сейчас с этим делать? Как ни сокращай этот текст, мне в обозначенные рамки – двенадцать страниц – не уложиться! А времени уже восьмой час. Вот попадос! Я пробежал глазами абзац, на котором притормозил:

Пёс кромсал и кромсал моего обидчика. Рвал, грыз, пилил, всё глубже и глубже врезаясь Карлосу в промежность. Кровища хлестала, брызги (слюна пса вперемешку с кровью бандита) разлетались по сторонам. Я почувствовал что-то липкое на подбородке. Проведя по нему, обнаружил на руке багряные разводы. Тупо смотрел я на испачканную ладонь под ужасный аккомпанемент: клацающие челюсти, рычание, чавканье. А тут ещё завалившийся Карлос, дёргаясь на полу, словно его било током, начал вопить. Как он орал! Этот хрипяще-завывающий визг-вой шокировал меня едва ли не больше, чем само зрелище кастрации человека собакой.

Оборвав писанину, я вырубил ноутбук и вынырнул из описываемого 1994 года. Да, пожалуй, теперешняя моя жизнь и милее, и проще! За ужином мне кусок в горло не лез, и вовсе не из-за Карлоса, кромсаемого бультерьером. Носились, гогоча, друг за другом дети. Из кухни в гостиную, туда-сюда, радости полные штаны! И самый маленький за братанами неуклюже пытается топать. Старшему скоро семь, среднему стукнуло недавно четыре. В таком возрасте можно получать кайф, просто бегая друг за дружкой.

А куда несусь я?!

Самый маленький член нашей семьи залился горькими слезами. Ещё бы! Когда тебе год от роду, мамин запрет на копание в мусорном ведре превращается в трагедию вселенского масштаба. А какого масштаба трагедия ждёт меня завтра утром? Наверное, не такого большого. Поковыряв кое-как макароны, я поплёлся к рабочему месту.

Заперся. Законопатился. И только лишь оживил ноутбук, как получил идею. «Тринадцатый» – это хорошо, но я не о том пишу, нужно отложить. А сейчас требуется вернуться ещё на десяток лет раньше, в середину восьмидесятых. Точно! И я занырнул с головой в новый текст:

ИНТЕРВЬЮ С ДИВЕРСАНТОМ

«Сенсация! Настоящая стопроцентная сенсация, я жду тебя. Сенсация! Если не мирового масштаба, то минимум – всесоюзного! На меньшее не согласен. Сенсация, я тебя сотворю! – в сознании журналиста дребезжит вкрадчивый голос его учителя, гуру Шри-Вана. По кругу идут заученные фразы ежедневной полуденной медитации. Слова этих фраз его и не его. Слова, прилетев из глубин космоса, отражаются от корочки мозга и улетают обратно. – Сенсация, я давно живу мечтой – открыть тебя. Сенсация, о которой заговорит вся страна, приди!»

Я снова писал и писал, попутно прикидывая, что и гротеск, и чёрный юмор (в разумных пределах) тексту всё же не повредят. Чёрный юмор, гротеск – пусть станут они солью и перцем для моего рассказа, сделают вкус его насыщенней, ярче. Сладко пьянящее чувство творческого полёта вновь овладело моей душой. Боясь спугнуть его, я почти не шевелился. Бегали лишь зрачки, да мелькали кончики пальцев. Часы летели. Сюжет закручивался в спираль. Кировский журналист Егор Шельдман, позабыв наставления гуру, готов был вцепиться в горло ветерана Великой Отечественной, у которого брал интервью.

У Фёдора Алексеевича взгляд был холодный, как сталь. Шельдман же просто кипел. Собеседники (скорее соперники!), бычась, играли желваками. Словно заграничные боксёры на церемонии взвешивания, буравили глазами один другого. В дуэли взглядов напряжение возросло так, что между ветераном и журналистом разве что молнии не сверкали. Тут взрывоопасную тишину неожиданно нару…

Вдруг неожиданно всё померкло. В одно мгновение: свет в комнате и экран с буквами. Я невольно зажмурился, затем открыл глаза, заморгал. После яркого света глаза никак не могли привыкнуть. Вынув беруши, я услыхал барабанящий о подоконник дождь. Повернув жалюзи, чтоб пустить в комнату тусклый свет уличных фонарей, приоткрыл окно. А затем посмотрел на часы. Полночь. Четверть первого, если быть точным. Завтра утром (то есть уже сегодня) мне уезжать на «объект», на суточное дежурство. До выхода из дома оставалось ровно шесть с половиной часов.

Первая мысль была: это провал! Всё кончено. Эти гады вновь вырубили электричество. Ноутбук слишком древний, аккумулятор его уж лет пять, как подох, и работать ноут может лишь от розетки. Но даже если свет сейчас прямо включат, если восстановится оборвавшийся на полуслове компьютерный текст. Что я там написал? Ведь это опять не рассказ, а чуть ли не начало романа! И ведь классно идёт. Но, чтоб осилить его, даже в таком гоночном темпе потребуется месяц. Да не один. А мне нужен просто короткий рассказ. Двенадцать страничек. К утру!

Вторая мысль: а где дети? Заглянув в полумраке в гостиную, обнаружил жену в окружении трёх сыновей сопящими на расправленном диване. Они сделали всё, чтобы мне не мешать: целый вечер они не шумели. Для детей это маленький подвиг, поверьте отцу трёх мальчишек. А я… Кулаки сжались в бессильной злобе. Как найти выход? До утра время есть. Нужно пробовать! Буду строчить рассказ на планшете. Включился экран, и я обнаружил: заряд батареи – 6%. Врёшь, не возьмёшь! Быстренько, почти на ощупь, отыскав провод зарядки, сунул его в розетку и… Вот дурень, совсем заработался! Откуда возьмётся зарядка, если тока в розетке нет?

Я принялся рыскать по дому в поисках налобного фонаря. Русские не сдаются! Надену фонарик и стану писать, как писали писатели древности – от руки. Налобник вскоре нашёлся, но по известному всем закону он мерцал, освещая лишь сам себя. Батарейки сели! Не страшно, можно вытащить батарейки из детских игрушек. Только… для чего собственно мне фонарь, если в прихожей ждёт своего часа целая коробка свечей (тех, что из гаража), а в кладовке почём зря пропадает подаренный тёщей подсвечник?

Действовал быстро, но аккуратно. Старался не потревожить домашних. Вскоре кухонное пространство осветилось пламенем от пяти свечей. Дело за малым: теперь всё что мне требуется – это тетрадь. Но как ни старался, ни одной более менее чистой тетради найти я не мог. Страницы пестрели зарисовками юных живописцев: машинки, самолётики, корабли. Вспомнил: на подоконнике возле принтера томится в тесной обёртке целая пачка «Снегурочки». Разорвав бумажные узы, выудил белоснежный лист. Подумалось: жаль, пишущая машинка, принесённая из гаража – электрическая, а то бы я сейчас…

Яркая вспышка на миг ослепила. Держа в руках чистый лист А4, застыл я на месте, словно памятник первопечатнику Гутенбергу. Свет дали, ура! Но заводить ноутбук не хотелось. А ну как электричество снова «кончится»? Тогда весь труд пропадёт. Машинка. В коридоре всё ещё ждёт своего звёздного часа настоящая пишущая машинка! Машинописный текст от выключенного тока с бумаги уж точно не испарится. Так в чём же дело?

Я заспешил. Приготовления отняли минут двадцать. Драгоценное время! Но оно того стоило. В центре кухонного стола разместилась она, ERIKA. Оттёртая влажной тряпкой, похорошевшая и, кажется, готовая благодарить своего освободителя. Чуть поодаль, за машинкой поставил я статуэтку ракеты с красными буковками СССР. Я знал, зачем её приволок. Я «помнил» теперь, где «видел» этих собак-космонавтов – Белку и Стрелку. Часы «Командирские» надел я на правую руку (не как президент; я уже говорил, что всегда так носил). Слева белела пачка бумаги. Справа дымила кружка с кипятком и пакетиком зелёного чая. Взглядом окинул кухню. Люстру решил не включать. В мерцающем свете живого пламени знакомые вещи обрели неизведанные очертания. Я словно переместился в пространстве и времени. На этот раз в посёлок Торфяной, в шестидесятые годы. И хоть я тогда ещё не родился, но в подробностях «помнил», что там стряслось.

ERIKA ждала, и я протянул руки к машинке.

В ту ночь, самозабвенно стуча по клавишам, я не подозревал, что не смогу остановиться ни следующим утром, ни через неделю. Что после недостающего рассказа (который закончу как раз к утру), выплеснутся на бумагу другие произведения. Они попрут из меня одно за другим ещё и ещё, так что к осени получится целая новая книга. Слова польются из меня, словно всё это время строчки копились внутри. Я заброшу таксование, уйду из охраны, возьму, чтобы выжить, новый кредит, поставлю на карту всё! И стану строчить, строчить, строчить…

Книги и гонорары. Фильмы, снятые по моим книгам и гонорары. Дипломы, премии, интервью и… гонорары, гонорары, гонорары. Всё это лишь маячило вдалеке, где-то там, во тьме, за окном, за дождём. Ну, а тогда, в ту сырую тёмную ночь была только ERIKA. Стуча по её клавишам, я посматривал на покоцанную маленькую ракету с Белкой и Стрелкой. Мне слышался за окном лай собак. И, усиленный рупором, вещал из моросящей мглы монотонный голос: «Сдавайтесь! Вы окружены, сопротивление бесполезно! Сдавайтесь…»