Читать книгу Заклинатель Ос - Александр Витальевич Спахов - Страница 9

Единственным существенным своим недостатком Николаша считал влюбчивость. За тридцать четыре года жизни с ним уже дважды случалось это недоразумение. Недопустимое количество.

Первый раз это произошло ещё на родине, в студенческие годы.

Мимо той девушки Николаю пройти было нельзя. Дело совсем не в красоте лица или стати тела, не в гладкости кожи, нежности румянца, божественной доброте, глубине понимания, тонкости ласк, оригинальности суждений, заразительности смеха и нарядности одежд. А в том, что если теория о блуждающих по белому свету в поиске друг друга половинках верна, то именно эта девица Колина половинка и есть. И не спрашивайте почему.

Сейчас, чтобы не скомпрометировать замужнюю женщину, назовем её просто А.

Любовь вспыхнула с первой минуты, роман приключился нешуточный, страсти бушевали без перерывов, остановок и затишья. Уговаривать никого не пришлось. Коля и А. обрушились друг на друга как два водопада. Чувства между ними сразу стало столько, что хоть выжимай. Они были пронизаны любовью насквозь, исполосованы ею вдоль и поперёк, так, что не осталось живого места. Николаша (хотя тогда он ещё и не был Николашей) влюбился в А. бесповоротно, а в сердце А. зажглась самая опасная любовь – безоглядная. Согласно теории, половинки нашли друг друга и слились воедино.

Им так понравилось это! Скрупулёзно, не пропуская ни одной мелочи, они познавали друг друга, иногда торжественно и молчаливо, иногда игриво и несерьёзно, но всегда отдаваясь чувству без остатка. Они были ослеплены любовью и ничего кроме своего союза не видели. Восторг и счастье! Перед ними открылся целый мир, о существовании которого они и не подозревали, – сплетённый из рук и ног, проникновенных взглядов и тёплых слов, мир незримых нитей и тесных объятий.

– А у меня имелись сомнения в существовании любви, – как-то сказал Коля.

– Ну а сейчас, дорогой? – спросила А.

– Ты полностью развеяла их.

– Не скрою, это очень приятно делать, милый.

Любовь, которую творили Николаша и А., была удивительно прекрасна и сногсшибательно обычна. Как все, они несколько раз сбегали на край света, как все, нередко витали в облаках. В их диалогах стало проскакивать понятие «задержка» и зазвучало слово «деньги». Ничего страшного, это нормально. Сладкие ночи по-прежнему сменяли незабываемые дни, игривые вечера предвещали нежные рассветы. Любовь не затухала, наоборот, она становилась пронзительней и тоньше, словно первый голод с дороги был приглушен грубой пищей, а затем путники приступили к изысканным и сложным блюдам, где вкус задавали оттенки и нюансы, полутона и недомолвки. Как глаза постепенно начинают привыкать к темноте, так и ослепление влюблённостью проходит, и начинаешь вдруг замечать пористую кожу и обломанный ноготь, запах совсем не ландыша. Разумеется, через это проходит каждая пара, конечно, так и должно быть в период привыкания и, если хотите, смирения, но Николаше и А. было по девятнадцать лет, и они не собирались ни к чему привыкать.

«Неужели это всё, что у меня будет в жизни? Да, он прекрасный человек, и я его люблю. С ним, кажется, мне хорошо. Но как я могу сравнивать? Что я видела и испытала? Вдруг я заблуждаюсь и принимаю четверть за целое?»

«Да, А. прекрасна. Если быть честным, то надо признать: Господь Бог кроил А. именно для меня, Николаши. Все в ней Он сотворил мне по вкусу и росту. Он знал, что мне нужно и что мне по нраву, но, может, Он такое сотворил в нескольких бесподобных экземплярах? И мне стоит поискать и их?»

Короче, они расстались. Не с первой попытки, не в одночасье, но расстались. Так получилось… Жизнь для них не остановилась, она продолжалась, обещая новые увлечения и сюрпризы.

Через несколько лет, уже выполняя за границей задание Родины, Николаша, мучимый одиночеством, не сдержался и ушёл, что называется, в самоволку. Улетел, никого не поставив в известность, на несколько дней на встречу с А. Летом девяносто пятого они списались и встретились подальше от посторонних глаз, на греческом острове Крит.

Древнегреческие боги Антей и Марсий, которые случайно оказались неподалёку, не дадут соврать: и Николаша, и А. признались, что не раз пожалели о разрыве. Они оба согласились с тем горьким выводом, что встретились тогда, в девятнадцать лет, слишком рано и по неопытности не поняли, какое обрушилось на них громадное и редкое счастье. Но Господь Бог дважды не предлагает…

Свидание продлилось пять дней, и они расстались, теперь уже навсегда. Слишком много успело налипнуть на их жизни такого, чего нельзя смахнуть, как средиземноморский песок…

Во второй раз Николаша влюбился в испанку. Разумеется, между А. и испанкой у него случались романы, но всё больше из категории «случайных связей». Некоторые из его знакомых женщин, надо признаться, были прехорошенькие, но испанка… Испанка затмила всех! Она любила Николашу, как разбойник свой нож, как Христофор Колумб Запад, а альбатрос встречный ветер. Звали её Долорес.

Из-под круто изогнутых бровей на Николашу взирали очи цвета золотых дукатов с потерпевших крушение в Карибском море трехмачтовых фрегатов. Улыбка её простиралась, как гряда скалистых гор, вершины которых покрыты не льдом, а белоснежным свекольным сахаром. Тело Долорес было наградой. Наградой за подвиг, который ещё только предстоит совершить. Щедрым подарком казалось это роскошное, обжигающее, сухое, смуглое тело. От Долорес всегда пахло как в последний день Помпеи, и ещё ярче… Приближением, обещанием. Но что сулил этот аромат? Непонятно… А как пахло в последний день Помпеи? Никто толком не знает. Наверное, жаром магмы.

Роман с Долорес походил скорее на вероломный штурм солнечного богатого Карфагена римскими свирепыми легионерами, чем на кратковременные межполовые отношения двух высокообразованных европейцев в начале двадцать первого века в уютном и несерьёзном городе Париже.

Роман вышел яркий, шумный и быстротечный, Николаша познал, что такое ревность, испытал чувство опасности и вкус скандала. Несколько раз ему доводилось вступать в единоборства с применением холодного оружия с предыдущими дружками Долорес, и он их, её приятелей, прекрасно понимал. Лишиться такой женщины само по себе потеря, а лишиться без боя – поражение. Николаша Долорес любил. Других чувств она вызывать к себе не умела. История закончилась бы бракосочетанием в мэрии или венчанием в костёле, если бы Долорес не вынуждена была выехать на защиту своей докторской диссертации о поведении конкистадоров Кортеса на просторах Южной Америки в шестнадцатом веке. Она улетела в город Лиму, столицу Перу.

Должно быть, сила и влияние Долорес, действующие безотказно на территории Европы и ближайших окрестностей, не имели свойства пересекать нулевой меридиан. С её отъездом любовь стала угасать, причем не только у Николаши, но и у большинства прежних дружков, которые первое время бросали пронзительные гневные взгляды на удачливого соперника, а потом просто кивали при встрече. Роман иссяк. Долорес из Лимы не вернулась.

В последнее время Николаша от любви отдыхал. Назвать происходящее между ним и аспиранткой кафедры экономики Средних веков Моник Коти этим громким словом у Коли язык не поворачивался. «Происходящее» было удобно, необязательно и временно. То, что и нужно. С Моник приятно общаться: если Николаша при желании заставал её дома, то происходило свидание. Если дверь ему не открывали, он не огорчался. Температуру их отношений следовало признать комнатной, благотворной и безопасной.

Совсем другое дело Лера Новикова. Её выгодно отличало от остальных то, что во время любви она говорила по-русски, чего Коля не мог себе позволить уже много лет. Не мог он этого сделать и прошлой ночью, хотя очень хотелось. У Коли перехватывало дыхание от всех этих «милый мой», «дорогой», «родненький», сказанных с мягким аканьем. Ему претило делать непонимающее лицо и переспрашивать «кес-ки-се?», «вот ду ю сей?» и тому подобное. Коле с Лерой было мягко и нежно, тепло и уютно, как на каникулах в деревне под Воронежем. Потрясающие, совсем забытые ощущения. Кто-то, вспоминал Коля, высказал дельную мысль, что любить нужно тех, кто говорит и думает на одном языке с тобой. Есть мнение, что разные наречия и диалекты даны Богом людям в наказание за их несговорчивость. Возможно, так дело и обстоит, но вдруг языки, наоборот, созданы для того, чтобы объединить своих и помочь им отыскать друг друга? Коля задумался: «Это что же получается, достаточно со мной – человеком, который хорошо владеет французским, неплохо испанским и сносно английским и итальянским, – заговорить на языке предков, и бери меня голыми руками. Так? Не может быть, что я настолько прост. Нет. В этой Лере, несомненно, есть нечто, притягивающее меня независимо от того, пользуется она английским „паст индефинит“ или родным винительным падежом и третьим склонением. Дело не в национальности, а в самой Лере.

Э, брат, – продолжал размышлять Коля, – кажется, тебя опять ведёт в этот невод с мелкими ячейками. Похоже, ты готов попасться на удочку. Ещё чуть-чуть, и начнёшь твердить в ушко Лере местный „жё тэм“, поблескивая маслеными глазками. Куда же это годится? Ты же на службе. И тут, брат, нельзя проявлять беспечность! Что за люди эти влюбленные! Какие из них работники? Никудышные из них, надо признать, работники. Способные на очевидные глупости вроде особых примет в виде букета цветов в руках и алой помады на щеке. За такое в Центре никто по головке не погладит. Простительно, если погулял с человеком по набережным Сены, поужинал в „Хвосте петуха“, поцеловался даже пару раз, но зачем же сразу любовь?»

Коля повернулся на правый бок, обнял тихо уснувшую Леру Новикову, поцеловал её в уголок чуть приоткрытых губ и подумал: «С любовью придется повременить. Хотя бы пока. Ведь я даже толком не знаю, как тебя зовут».

Вдруг Колины размышления прервал звонок мобильного телефона. Николя ответил по-французски. Звонил Челюскин. Голос звучал радостно и вдохновенно, словно хотел сообщить хорошую, наполняющую жизнь смыслом новость.

– А знаешь, Колька, ведь за мной сегодня следили. И следили из-за твоей Назаровой. Чувствую, тебе говорить сейчас сложно. Перезвоню-ка я завтра.