Читать книгу Вавилонавтика. 2.0 - Александра Метальникова - Страница 11

Передо мной кружится жребий мой

И выпадает новой стороной.

Кто я? Где я? Что создаю собой?

Я девушка. Уже хорошо. На мне длинная белая рубашка, я босиком стою на огромном цветастом ковре, посередине огромной полутёмной комнаты. Справа от меня кровать с балдахином, резные столбики, занавеси чуть колышутся. Мне очень страшно, и я чего-то жду. Или кого-то. Хочется спрятаться, но нет уголка, где можно было бы спрятаться. Темно, свет только от свеч, что горят в больших подсвечниках у двери.

Мне так страшно, что я не хочу стоять лицом к двери, поэтому сажусь на ковёр к ней спиной и обхватываю себя за колени, прячу в них лицо. На мне белая рубашка, тонкая, красивая, полупрозрачная, на ней полосами нашиты изящные кружева. Ведь меня готовили к этому, думаю я, умывали, расчёсывали, переодевали. Будь что будет, шепчет мне тихий голос внутри. За моей спиной, скрипнув, приоткрывается дверь.

И закрывается. Не слышно шагов, но слышно моё дыхание. Шорох одежды. На спину, между лопатками, вдруг ложится ладонь, это обдаёт меня сперва холодом, потом теплом. Я вздрагиваю от неожиданности.

– Ты дрожишь, – говорит мне мягкий голос, он кажется таким знакомым, – не бойся меня. Я не причиню тебе вреда.

Мне приятно это слышать. И я хочу этому верить, хочу больше всего на свете.

– Тебе холодно. Позволь, я укрою тебя.

Не дожидаясь ответа, он встаёт, убирает ладонь. Мне становится так зябко, что я чуть было не говорю «не надо», но уже через вдох и выдох он сдёргивает с кровати одно из покрывал и укутывает меня им. Чтобы закутаться посильнее, я приподнимаю голову. Мои чёрные волосы быстро лохматятся, сейчас я, наверно, похожа на зверька, выглядывающего из норы.

А он присел на корточки передо мной и смотрит на меня с любопытством и ещё с каким-то непонятным выражением. Мне становится теплей от его взгляда. Лица я не могу толком разглядеть в полутьме, но глаза сверкают, отражая свет свечей. Я видела его раньше, совершенно точно! Но где?

– Зачем мы здесь? – вырывается у меня.

Он качает головой, встаёт и начинает разжигать камин. Где мы? Это похоже на замок. Но вряд ли владелец замка стал бы сам разжигать камин?

– Кто ты? – опять пробую я.

– Разве это так важно? – я не вижу его лица, но слышу по голосу, что он улыбается, – Может, мы здесь случайно и больше не встретимся. Так ли важно тогда тратить время на выяснения, кто откуда пришёл и куда направляется?

В камине начинает разгораться огонь. Левая половина его лица всё лучше видна в свете пламени, и опять чувство узнавания терзает меня.

– Но если не выяснять это, о чём же тогда говорить? – разгорающееся тепло камина придаёт мне сил.

– О том, что сейчас. Что ты чувствуешь? Что ощущаешь?

– Страх и волнение, но уже куда меньше. Чувствую тепло. Хочу верить, что ты не причинишь мне вреда.

Он улыбается:

– А если поверишь, что не причиню, что тогда?

– Хочу дотронуться до тебя.

– Не слишком ли быстро? Ведь ты ничего обо мне не знаешь! – он подходит и садится на пол передо мной, так что мои колени оказываются между его колен.

Я высвобождаю руку из покрывала и легко, кончиками пальцев провожу по его щеке. Он ловит мою руку ладонями, целует пальцы один за другим – большой, указательный… Страх и жар поднимаются вместе, перевиваясь в животе, отзываясь в груди, бегут по плечам…

– Я бы хотела иногда, чтоб мы могли освободиться от всего. Но что тогда останется от нас?

Он не отвечает. Но неожиданно прихватывает губами кончик мизинца, потом захватывает чуть глубже, бережно кусает подушечку. Горячие блики начинают блуждать по моим предплечьям. Он смотрит на меня, отпускает мой палец, улыбается:

– Если б мужчины разговаривали с женщинами столько, сколько хотят женщины, мы бы давно вымерли как вид.

Мне всё трудней говорить, но я хочу попытаться ещё разок:

– А мне кажется, что мужчины, когда мешают женщинам говорить, крайне редко думают о выживании нас как вида…

Тут он переворачивает мою руку ладонью вверх и целует ладонь, а потом начинает вдумчиво щекотать её кончиком языка. Я поневоле замолкаю.

Через какую-то небольшую вечность, после того, как его язык побывал между всеми пальцами поочерёдно, а внизу живота у меня становится всё более томительно и сладостно, он поднимает голову от моей руки и говорит:

– Видишь ли, нам обычно думать вообще не приходится. За нас всё продумала природа. Это вам, бедным, приходится думать за нас всех…

Я понимаю, что я, чёрт побери, не хочу сейчас уже думать ни за кого. Мне становится жарче и жарче. От камина или от него. От них обоих.

Он смотрит на меня с лёгкой улыбкой, которая бесит меня и будоражит одновременно. Моя рука всё ещё в его руках, я неожиданно беру его руку своей и притягиваю к себе – и целую косточки его пальцев с внешней стороны, одну за одной, как обычно целуют женщинам. Красивые руки и длинные пальцы.

Он замирает, наблюдая за мной. Прислоняюсь к ладони лбом, как делают вассалы с сюзереном – и от неожиданности он вздыхает. Я замираю, пока в животе у меня то успокаивается, то нарастает прибой.

Наконец, он протягивает руку и бережно гладит меня по щеке, потом поднимает моё лицо за подбородок:

– Ты боишься меня?

«Конечно, я боюсь тебя, но ещё больше я тебя хочу», – хочется мне ответить, но что-то мешает мне, упругий комок в горле, через который трудно прорваться. Тогда я просто мягко качаю головой, ни да, ни нет, милый мой, догадайся сам.

Он придвигается ко мне ещё ближе, упирается лбом в мой лоб – и продолжает гладить меня кончиками пальцев – по лицу, по щекам, по шее. Я закрываю глаза. Он проводит большим пальцем – сначала одним, потом другим – по моим губам. Приоткрываю губы, чтобы выдохнуть – и тут он целует меня.

Губы тёплые и сухие, прихватывают мои губы очень осторожно, бережно – пока я сама не подаюсь им навстречу. Тогда уже его язык входит в меня как победитель, он словно пробует меня на вкус, а потом пьёт, большими жадными глотками. И мне хочется, чтобы это было именно так, до дна. И не только сверху, но и внизу.

Возможно, он чувствует это желание. Потому что отрывается от моих губ, и я открываю глаза. Он смотрит на меня и победно, и нежно. Стремительно поднимается с пола, на меня веет прохладой там, где только что был жар. Покрывало постепенно сползало с моих плеч, он снимает его окончательно и расстилает позади меня. От движения ткани по коже меня накрывает волна мурашек, я сама себе поражаюсь – откуда такая чувствительность?

Потому что могу. С ним я могу быть любой.

– Ложись, – говорит он так, что ослушаться невозможно, даже если бы мне захотелось. Ложусь на спину, чувствуя себя беззащитной и совсем раздетой, глядя на него снизу вверх. Но при этом он будто гладит меня сверху вниз своим взглядом, очень бережно. Потом ложится рядом, и я чувствую от его тела тепло, которое и успокаивает меня, и будоражит. От соприкосновения с его огнём – и непривычно, и сладостно, и мучительно – я тоже начинаю тлеть. И хочу ещё ближе к нему, где ещё больше огня! Если от меня останутся одни лишь только угли – не всё ли равно сейчас?

– Поцелуй меня, – прошу я. Или только думаю, что хочу попросить.

Он улыбается лукаво, наклоняет голову и вместо поцелуя в губы целует мою грудь, прямо через рубашку. И его рот, сначала бережный и нежный, становится всё более требовательным. Он берёт сначала одну мою грудь, потом другую, но первую не оставляет, нежно, но неуклонно терзая её пальцами через влажную ткань… На меня накатывают такие мурашки, словно это крупные пузырьки: так в затёкшую ногу снова возвращается кровь – и это остро, почти болезненно, но и так будоражаще хорошо…

Вдох за вдохом внутри меня то, что было сладким и томительным приливом нежности, превращается в лесной пожар. По моей груди пробегают маленькие языки пламени, потом они становятся больше, и больше, и больше… Я чувствую это так явственно, что открываю глаза – вдруг я горю и воочию? Но нет, его тёмным волосам пока ничто не угрожает. С трудом могу поднять руку, настолько этот огонь расплавил меня и лишил сил, но всё же поднимаю и зарываюсь пальцами в его волосы, о чудо! – они мягкие и прохладные по сравнению с моей рукой…

А его рука гладит мне живот, бёдра, сначала через рубашку, потом ныряет и под подол. И когда он самыми кончиками пальцев пробегает по моим нижним губам, у меня вырывается вдох предвкушения, переходящий в тихий стон. Я хочу верить, он услышит: «О Боже, да, пожалуйста, я уже вся горю!». И его пальцы начинают танцевать между моих ног так же отважно, как языки огня танцуют по моей груди. Это так остро, что почти невыносимо, но я не в силах ни ускорить его, не замедлить, и не хочу этого…

Всполохи огня по-прежнему опаляют мою грудь, и они потихоньку воспламеняют и всё то, что ниже, заходят уже в самый низ живота. Его пальцы ласкают меня то внутри, то снаружи, и почему там становится всё больше влаги, если вокруг и внутри один только огонь? Это похоже на короткое замыкание: там, где скапливается чуть больше тока, там пробегает разряд. Посыплются ли искры с твоих пальцев, если ты уберёшь их с меня? Нет, не убирай, прошу тебя, не сейчас… Но я не могу говорить, могу только заканчиваться и вновь продолжаться каждое новое мгновение.

И вот настаёт тот самый невыносимый момент, когда эти всполохи и разряды соединяются и становятся настолько сладостными, что я не могу дольше удерживать их в себе. Они рвутся наружу – через стопы, через копчик, через грудь, стонами через горло – и вырываются, замыкаясь где-то в затылке и на его пальцах, и где-то ещё глубоко-глубоко внутри…

Я выгибаюсь вдоль этой дуги так сильно, что он подхватывает меня рукой под спину и держит, держит, держит, Боже, как же крепко он держит меня, пока другая его рука ловит во мне остатки этого биения, моего изначального ритма… ритма, с которым рождается новый мир…

Когда пульс хоть немножечко затихает, ко мне возвращаются силы, чтоб хотя бы открыть глаза, – словно я возвращаюсь из невыносимой дали, из начала времён, выныриваю из самого первого океана. В его глазах – сполохи огня и смотрит он так, словно именно у меня мог бы получить ответ на все вопросы о жизни, о смерти, о чём угодно остальном. Но не будет задавать их сейчас.

На короткий миг он накрывает меня ладонью там, внизу. И это как благодарность, как защита. И – как прощание. Я поднимаю руку, чтобы хотя бы погладить его по щеке.

Но волны Вавилона уже взвихряются вокруг нас…