Читать книгу Триумфы и драмы русских балерин. От Авдотьи Истоминой до Анны Павловой - Александра Шахмагонова - Страница 3

Разборка между возлюбленными – теперь бы их назвали проще: сожителями – была короткой. Штаб-ротмистр кавалергардского полка Василий Шереметев приставил пистолет к голове балерины Авдотьи Истоминой, беглянке, возвратившейся к нему из путешествия на пару дней в дом графа Завадовского, и устрашающе заявил:

– Говори правду или не встанешь с места. Даю тебе на этот раз слово. Ты будешь на кладбище, а я в Сибири. Очень хорошо знаю, да что же. Была близка с Завадовским или нет?

В такой ситуации слабая женщина могла признаться во всех грехах, даже в тех, которые не совершала. И признанием своим Истомина открыла путь к трагедии, коснувшейся в первую очередь самого разбушевавшегося кавалергарда…

Кто же она, эта женщина, из-за которой произошла прогремевшая в ту пору на всю столицу дуэль?

В первой главе романа «Евгений Онегин» Александр Сергеевич Пушкин посвятил Авдотье Истоминой такие пламенные строки…

Пушкин назвал Истомину «Русской Терпсихорой».

Терпсихора в древнегреческой мифологии являлась музой танца. Она со временем стала определенным символом в искусстве. Древнегреческий историк и мифолог Диодор Сицилийский писал, что это имя произошло от понятия – наслаждение (терпейн), которое получали зрители от созерцания танца. В мифологии Терпсихора – дочь бога неба, грома и молний Зевса, ведающего всем миром, и Мнемозины, богини, олицетворявшей память, Матери Муз – Евтерпы, Клио, Талии, Мельпомены и Терпсихоры.

А.С. Пушкин. Художник В.А. Тропинин

Терпсихора – покровительница танцев и хорового пения. Она изображается в виде молодой женщины с венком на голове и улыбкой на лице, держащей в одной руке лиру, а в другой плектр (медиатор – приспособление для музыкальных инструментов). Плектр – это костяная, пластмассовая или металлическая пластинка…

Не случайно Пушкин столь высоко отметил танцовщицу. Она действительно была непревзойденной на сцене того времени, когда юный поэт вышел из лицея.

Театральная жизнь Петербурга бурлила, и юный Пушкин, которому едва исполнилось восемнадцать лет, с удовольствием окунулся в нее.

Пушкинист Леонид Петрович Гроссман (1888–1965) в работе «Пушкин в театральных креслах» писал:

«Кулисы, уборные актрис, даже классы театральных воспитанниц – весь этот мир юных, красивых, грациозных и радостных женщин был постоянным источником любовных приключений. Вокруг театра развертывалась особая праздничная жизнь, насыщенная эротикой и окрашенная отважным авантюризмом. Поединки, похищения, необычайные свидания, подкупы прислуги, даже переодевания – все это сообщало любовным нравам эпохи какой-то полуфантастический и часто поистине театральный характер».

Что ж… Поединки, как мы видели, тоже присутствовали в жизни Авдотьи Истоминой, поединки именно из-за нее, причем довольно жесткие. Они остались в истории как «дуэль четырех». Но об этом со всеми подробностями далее…

А пока шел 1819 год. 27 октября Александр Сергеевич писал своему приятелю, офицеру легкоконного полка Павлу Борисовичу Мансурову (1791–1880):

«Каждое утро крылатая дева летит на репетицию мимо окон нашего Никиты, по-прежнему подымаются на нее телескопы и… – но увы… ты не видишь ее, она не видит тебя. Оставим элегию, мой друг. Исторически буду говорить тебе о наших. Все идет по-прежнему; шампанское, слава богу, здорово – актрисы также – то пьется, а те… – аминь, аминь. Так и должно… Всеволожский Н. играет; мел столбом! деньги сыплются! Сосницкая и кн. Шаховской толстеют и глупеют – а я в них не влюблен – однако ж его вызывал за его дурную комедию, а ее за посредственную игру».

Кстати, упомянутый в письме Никита Всеволодович Всеволожский (1799–1862), сочинитель водевилей и страстный театрал, ухаживал за юной и талантливой балериной Авдотьей Овошниковой (1804–1846) и даже имел от нее внебрачного сына Ираклия Никитича Никитина, родившегося в 1823 году. Пушкин в ту пору уже был в командировке на юге, часто оплошно именуемой южной ссылкой. Но для Всеволожского это была лишь обычная связь. Вскоре он женился на княжне В.П. Хованской.

Ну а у Павла Мансурова был роман с другой балериной, еще более юной, Марией Крыловой (1804–1834).

Острый на язык Пушкин не пощадил, однако, и свою возлюбленную. Впрочем, в те годы влюбленность его была безответной.

Эпиграмма весьма дерзка:

Не будем далее цитировать – речь идет о мужских достоинствах.

Алексей Федорович Орлов (1787–1862) был братом знаменитого декабриста Михаила Федоровича Орлова, женатого на Екатерине Николаевне Раевской. Впоследствии он дослужился до высоких чинов. Стал генералом от кавалерии, генерал-адъютантом, а в 1856-м получил княжеский титул.

Но это впоследствии. А в ту пору он хоть и был старше Пушкина на 12 лет, но страсти играли в нем вполне юношеские. Возможно, Пушкину было несколько обидно, что через этакого уже, по понятиям восемнадцатилетнего юнца, старика не пробиться к сердцу Истоминой.

Известно, что этакие вот эпиграммы, да и просто дерзкие шутки Пушкина, нередко приводили к дуэлям, но в данном случае А.Ф. Орлов не обратил внимания на эпиграмму.

Пушкин же посвятил ему стихи иного содержания.

Да и что там было делить? Успех? Был ли он? В Авдотью Истомину влюблялись многие приятели или просто знакомцы Пушкина. Он писал об этом в 1820 году в статье «Мои замечания об русском театре»:

«Публика образует драматические таланты. Что такое наша публика?

Пред началом оперы, трагедии, балета молодой человек гуляет по всем десяти рядам кресел, ходит по всем ногам, разговаривает со всеми знакомыми и незнакомыми. “Откуда ты?” – “От Семеновой, от Сосницкой, от Колесовой, от Истоминой”. – “Как ты счастлив!” – “Сегодня она поет – она играет, она танцует – похлопаем ей – вызовем ее! она так мила! у ней такие глаза! такая ножка! такой талант!..” – Занавес подымается. Молодой человек, его приятели, переходя с места на место, восхищаются и хлопают. Не хочу здесь обвинять пылкую, ветреную молодость, знаю, что она требует снисходительности. Но можно ли полагаться на мнения таковых судей?

Часто певец или певица, заслужившие любовь нашей публики, фальшиво дотягивают арию Боэльдье или della Maria. Знатоки примечают, любители чувствуют, они молчат из уважения к таланту. Прочие хлопают из доверенности и кричат форо из приличия.

Трагический актер заревет громче, сильнее обыкновенного; оглушенный раек приходит в исступление, театр трещит от рукоплесканий.

Актриса… Но довольно будет, если скажу, что невозможно ценить таланты наших актеров по шумным одобрениям нашей публики.

Еще замечание. Значительная часть нашего партера (то есть кресел) слишком занята судьбою Европы и Отечества, слишком утомлена трудами, слишком глубокомысленна, слишком важна, слишком осторожна в изъявлении душевных движений, дабы принимать какое-нибудь участие в достоинстве драматического искусства (к тому же русского). И если в половине седьмого часу одни и те же лица являются из казарм и совета занять первые ряды абонированных кресел, то это более для них условный этикет, нежели приятное отдохновение. Ни в каком случае невозможно требовать от холодной их рассеянности здравых понятий и суждений, и того менее – движения какого-нибудь чувства. Следовательно, они служат только почтенным украшением Большого каменного театра, но вовсе не принадлежат ни к толпе любителей, ни к числу просвещенных или пристрастных судей».

Но все-таки, кто же эта балерина, столь очаровавшая многих?

Пройдут годы, и другая выдающаяся русская балерина Тамара Карсавина напишет о ней в своих мемуарах, названных «Театральная улица»:

«Поход в большой репетиционный зал на лекцию дал мне возможность рассмотреть старые гравюры, в огромном количестве висевшие на стенах. Перед портретом Истоминой я застыла в восхищении. Благодаря строкам Пушкина, которые я знала наизусть: “И вдруг прыжок, и вдруг летит, Летит, как пух от уст Эола…” – я уже давно лелеяла в сердце своем романтический образ “блистательной, полувоздушной” Истоминой. Гладкая красивая головка в венке из роз и кувшинок, мечтательный взгляд, полуленивая, полупренебрежительная улыбка словно облекли в плоть и кровь доселе неуловимый для меня образ».