Читать книгу Триумфы и драмы русских балерин. От Авдотьи Истоминой до Анны Павловой - Александра Шахмагонова - Страница 8

За окном лишь едва обозначился хмурый ноябрьский рассвет, когда к генерал-губернатору Санкт-Петербурга Михаилу Андреевичу Милорадовичу прискакал офицер с докладом о том, что на Сенатской площади выстроились части, отказывающиеся присягать императору Николаю I.

Занимался промозглый зимний день 14 декабря 1825 года.

Милорадович заканчивал завтрак. А завтракал он вместе со своей возлюбленной, уже к тому времени знаменитой красавицей балериной Екатериной Телешевой.

Телешева с тревогой посмотрела на него. Она не слышала доклада, но догадалась: произошло что-то серьезное. Михаил Андреевич сохранял спокойствие. Трудно было что-то прочесть на его лице. Отдал распоряжение приготовить парадный мундир и лишь после этого пояснил своей возлюбленной:

– Думаю, все удастся уладить. Сам поеду на Сенатскую площадь. Обращусь к войскам. Они послушают. Не могут меня не послушать…

Он знал, что его любили в войсках, любили за безудержную храбрость, любили за справедливость, за чуткое отношение к солдату, хотя и твердость в поддержании дисциплины и порядка.

Собрался быстро. Уже у двери, поймав все тот же встревоженный взгляд Телешевой, пообещал:

– Думаю, к обеду вернусь… Не переживай.

И действительно… Более полусотни сражений на боевом веку Михаила Андреевича – и ни одной царапины. Что уж здесь-то, в центре столицы. Чай, не чужие, чай, свои, русские. Наверняка ведь немало еще в строю тех, кто крушил наполеоновские банды под его командованием.

Его адъютант, поэт и писатель Федор Глинка оставил словесный портрет Михаила Андреевича Милорадовича во время боя в кампании против Наполеона Бонапарта: «Вот он, на прекрасной, прыгающей лошади, сидит свободно и весело. Лошадь оседлана богато: чепрак залит золотом, украшен орденскими звездами. Он сам одет щегольски, в блестящем генеральском мундире; на шее кресты (и сколько крестов!), на груди звезды, на шпаге горит крупный алмаз… Средний рост, ширина в плечах, грудь высокая, холмистая, черты лица, обличающие происхождение сербское: вот приметы генерала приятной наружности, тогда еще в средних летах. Довольно большой сербский нос не портил лица его, продолговато-круглого, веселого, открытого. Русые волосы легко оттеняли чело, слегка подчеркнутое морщинами. Очерк голубых глаз был продолговатый, что придавало им особенную приятность. Улыбка скрашивала губы узкие, даже поджатые. У иных это означает скупость, в нем могло означать какую-то внутреннюю силу, потому что щедрость его доходила до расточительности. Высокий султан волновался на высокой шляпе. Он, казалось, оделся на званый пир! Бодрый, говорливый (таков он всегда бывал в сражении), он разъезжал на поле смерти как в своем домашнем парке; заставлял лошадь делать лансады, спокойно набивал себе трубку, еще спокойнее раскуривал ее и дружески разговаривал с солдатами… Пули сшибали султан с его шляпы, ранили и били под ним лошадей; он не смущался; переменял лошадь, закуривал трубку, поправлял свои кресты и обвивал около шеи амарантовую шаль, которой концы живописно развевались по воздуху.

Выстрел в Милорадовича. Старинная гравюра

Французы называли его русским Баярдом; у нас, за удальство, немного щеголеватое, сравнивали с французским Мюратом. И он не уступал в храбрости обоим».

Итак, Милорадович ускакал на Сенатскую площадь. Телешева осталась ждать. Несмотря на успокоительное обещание, она тревожилась. Интуитивно чувствовала – что-то не так.

Своеобразна, необычна была эта барышня. В пятнадцать лет выйдя на петербургскую сцену, она сразу покорила сердца очень многих поклонников. Но все изменилось в жизни, когда ее сердце завоевал генерал от инфантерии граф Михаил Андреевич Милорадович, генерал-губернатор Петербурга. Правда, был и еще один знаменитый поклонник – к тому времени уже получивший известность поэт Александр Сергеевич Грибоедов. Она была благосклонна и к тому, и к другому, но все же ей более импонировал Милорадович, которого почитали «храбрейшим из храбрых», невероятно отважный воин, красавец ну и как-никак хозяин города!

Грибоедов не сдавался, и за сердце балерины возникла борьба между ним и Милорадовичем. Впрочем, и Телешева не слишком обольщалась на первых порах. Знала, что Милорадович любвеобилен, что его влюбленность может быть весьма призрачной. Ей пришлось сражаться за сердце «храбрейшего из храбрых», как звали Михаила Андреевича, с не менее прекрасной и талантливой, чем она сама, балериной Верой Зубовой, тоже воспитанницей Петербургской театральной школы.

Зубова была на год старше Телешевой, если, конечно, верить указанной в документах дате рождения Екатерины, в чем некоторые исследователи сомневаются. И школа одна, и учитель один – выдающийся балетный педагог Шарль Дидло.

Правда, Екатерина Телешева дебютировала несколько раньше, примерно в 1818 году, а Вера Зубова – в 1821 году. С тех пор развернулось соперничество за звание первой танцовщицы Санкт-Петербургского балета, а попутно и за сердце Милорадовича.

А.С. Грибоедов. Художник И.Н. Крамской

Екатерина Телешева вышла на сцену в 15 лет и дебютировала в балетном спектакле своего учителя Шарля Дидло «Зефир и Флора».

Знаменитый Дидло – учитель, генерал-губернатор Петербурга граф Милорадович – покровитель…

Современник вспоминал:

«Екатерина Александровна имела массу поклонников таланта и красоты. Это была увлекательная женщина, изящная и красивая. Она приходилась родственницей Ежовой – пассии князя Шаховского, потому пользовалась расположением закулисного начальства. Когда ей симпатизировал граф Милорадович, то услужливый Дидло назначал Телешевой те роли, которые нравились артистке, иначе говоря, самые выигрышные».

Так, в 1824 году она исполняла роль волшебницы в постановке «Руслан и Людмила, или Низвержение Черномора, злого волшебника».

На премьере присутствовал Грибоедов и заболел любовью к ней.

Посвящение…

Быть удостоенной поэтического посвящения модного столичного поэта, конечно, лестно. Поэзия творит чудеса. Нелегко устоять женскому сердцу перед волшебными поэтическими строками. Как тут не дать надежду, чтобы услышать в стихах признание в душевной страсти…

Боже! Сам Грибоедов отдает сердце, отдает все, что может отдать, ради благосклонности, ради хотя бы намека на взаимность.

Это стихотворение написано в декабре 1824 года, за год до грозных событий на Сенатской площади.

О чем она могла думать в то хмурое декабрьское утро, когда ждала возвращения «храбрейшего из храбрых»? Быть может, вспоминала, как чаша весов сердечных склонялась то к блистательному генералу, то к непревзойденному поэту.

А Грибоедов настойчиво искал встречи и вскоре нашел ее на вечере у князя Шаховского, где бывала вся петербургская богема того времени. В письме к своему другу мемуаристу Степану Никитичу Бегичеву (1785–1859), брату известной в то время русской писательницы Елизаветы Никитичны Яблочковой, известной своими спектаклями, которые она ставила в своем имении и писала для них пьесы:

«Долго я жил уединенно от всех, вдруг тоска выехала на белый свет – куда как не к Шаховскому?.. В три, четыре вечера Телешева меня с ума свела, и тем легче, что в первый раз и сама свыклась с тем чувством, от которого я в грешной моей жизни чернее угля выгорел».

Знал ли он тогда, что Телешева является возлюбленной самого всесильного генерал-губернатора столицы Милорадовича?

Впрочем, сердцу не прикажешь. Об этом он далее говорил в письме Бегичеву:

«Между тем Телешева, до такой степени в три недели нашей симпатии успела в танцах, что здесь ей не могли надивиться; всякий спрашивал ее, отчего такая перемена, такое совершенство. А я один стоя торжествовал; наконец я разразился рифмами, которые ты, вероятно, читал. Представь себе, с тех пор я остыл, реже вижусь, чтобы не разочароваться. Или то меня с ног сшибло, что теперь не так закрыто, завеса отдернута, сам целому городу пропечатал мою тайну, и с тех пор радость мне не в радость».

Не совсем ясно, что хотел сказать Грибоедов фразой «чернее угля выгорел».

То ли он так отозвался о своем романе, то ли, напротив, выжгла безответная любовь. Нельзя забывать, что Екатерина Телешева, по мнению литературоведов, была фактически, ну как бы мягче сказать – не сожительницей, а как ныне придумали – гражданской женой генерал-губернатора. Собственно, Милорадович обеспечил свою возлюбленную даже собственной квартирой на Невском проспекте. Он снял ее рядом со своим домом.

Ну и что было делать Екатерине Телешевой? Возможно, Грибоедов и тронул ее сердце. Но она была в руках Милорадовича, который сделал ее, как судачили злые языки, «султаншей петербургских театров».

М.А. Милорадович. Художник Дж. Доу

Она могла выбирать себе роли, могла требовать даже, чтобы ставили спектакли, которые ей по нраву. Она постепенно вытесняла других балерин из тех партий, что нравились ей. И попробуй возрази.

К примеру, солистка балета Анастасия Семеновна Новицкая (1790–1822), тоже ученица Шарля Дидло, правда, более раннего времени, решила оспорить свое место под солнцем.

Но тут вмешался высокий покровитель Телешевой. Юрий Алексеевич Бахрушин (1896–1973), балетовед и театральный критик, историк балета, педагог, в книге «История русского балета» так осветил эту историю, связанную с протестами Новицкой:

«Милорадович предложил ей раз и навсегда прекратить борьбу с Телешевой под страхом быть посаженной в смирительный дом. Этот разговор так потряс впечатлительную артистку, что у нее началось тяжелое нервное расстройство. Тем временем слухи об этом происшествии стали распространяться по городу и дошли до царского двора. Милорадовичу было указано на неуместность его поведения. Решив исправить дело, он отправился с визитом к уже поправлявшейся артистке. Услышав о приезде генерал-губернатора и не зная причины его посещения, Новицкая пришла в такой ужас, что у нее случился припадок. Усилия врачей не смогли вернуть здоровья больной, которая вскоре после этого скончалась».

Правда, существует и другая версия, которая говорит о том, что Новицкая получила травму во время балетного спектакля, вызванную отказом специальной машины, которая должна была опустить балерину из-под потолка на сцену.

Впрочем, важно то, что отдать роль Телешевой велел именно Милорадович. Хотя Новицкая была весьма и весьма достойной балериной.

Вот только несколько отзывов театральной критики: «А.С. Новицкая (1790–1822) Анастасия Семеновна была одинаково одаренной танцовщицей и пантомимной актрисой»; «Живая, быстрая, восхитительная в балетах, Новицкая выделялась и своей мимикой»; «Была одаренной танцовщицей и пантомимной актрисой». Романист, драматург и театральный критик Рафаил Михайлович Зотов (1795–1871) писал, что в искусстве Новицкой «невыразимая легкость и чистота соединялись с нежностью и скромностью».

Ну а писатель и драматург Александр Алексеевич Плещеев (1778–1862) отмечал:

«Новицкая Настасья Семеновна – прекрасная танцовщица, пленявшая балетоманов грациозностью… Новицкая не отличалась красотою, но была чрезвычайно симпатична».

Вышло так, что балерину, которая уже не только показала себя талантливой солисткой балета, но и начала педагогическую работу – преподавала танцы сначала в Смольном, а затем и Екатерининском институтах, отодвинули на второй план ради совсем еще юной танцовщицы. Конечно, это было нелегко перенести. Дата смерти указывает на то, что, скорее всего, это действительно не обошлось без той трагедии, которая стала для балерины отставка с важных балетных ролей.

Новицкая была скромна, жила с матерью, уединенно. О ее романах каких-то определенных данных не имеется.

В борьбе за сердце Екатерины Телешевой Грибоедов не сдавался, что начинало уже раздражать Милорадовича. Он готов был наказать ухажера. Учитывая, что Грибоедов был горяч и дерзок, иные считают, что все могло окончиться дуэлью. «Храбрейший из храбрых» не посмотрел бы на свой высокий пост, исключающий право на поединки, и вполне мог дать согласие.

Конфликт назревал, но назревали и другие события – бунт на Сенатской площади.