Читать книгу Триумфы и драмы русских балерин. От Авдотьи Истоминой до Анны Павловой - Александра Шахмагонова - Страница 5

В 1817 году Истомина оказалась в центре скандала, прогремевшего на весь Петербург. Его назвали «дуэлью четверых» или «четверной дуэлью».

Озорная, общительная, остроумная Авдотья Истомина, казалось, подавала надежды многим кавалерам. Так ли было это? Или являлось только игрой?

В 1817 году у Истоминой начался роман с кавалергардом Василием Шереметевым. Но стоило ей переехать к нему на жительство, приключения вокруг нее завертелись и закрутились с еще большей силой. Многим ухажерам не понравилось оказанное ею предпочтение кавалергарду. Особенно всполошился камер-юнкер граф Александр Петрович Завадовский. Он уже положил глаз на балерину, и вдруг такой пассаж. Она вроде бы как и не замужем, но если не за мужем, то за любовником спряталась ото всех.

Повреждение нравов в России уже произошло стараниями возвратившейся из зарубежной поездки некоей особы, отдаленно напоминающей царя Петра Алексеевича, заточенного, как теперь уже доказано, в Бастилию. Это повреждение навязывалось в течение восемнадцатого века, продолжилось и в начале века девятнадцатого. Ну а потому никто и ничего не видел предосудительного в том, что балерина Авдотья Истомина перебралась на жительство к кавалергарду Василию Шереметеву (1794–1817).

Некоторые биографы скромно пишут: мол, она жила у него на квартире. Но шила в мешке не утаишь. Хороша квартирантка.

Так вот эта «квартирантка», даже переехав к своему возлюбленному, возможно, всего лишь временно возлюбленному, весьма соблазнительно вела себя и с другими. Разумеется, из-за этого происходили между любовниками ссоры и разборки. А однажды ссора разгорелась не на шутку.

Истомина даже подумывала, а не покинуть ли Шереметева. Слишком груб он оказался.

Наконец, она приняла решение некоторое время пожить у подруги, чтобы с Шереметева страсти улеглись.

Решение принято, но… вмешался его величество случай. Когда Истомина уже собиралась отправиться к подруге, к ней в гримерную зашел Александр Сергеевич Грибоедов, вовсе не ее поклонник, но почитатель таланта, восхищенный игрой в тот вечер, и, что немаловажно, друг ее вздыхателя графа Завадовского.

Истомина сообщила о своем решении ехать к подруге. На это Грибоедов сказал, что приглашает ее к себе в гости, как он выразился, «на чай».

Дмитрий Александрович Смирнов (1819–1866), мемуарист, литературный критик и литературовед, посвятивший свое творчество изучению наследия А.С. Грибоедова, так описал события, связанные с «дуэлью четырех», услышанную от современника того события, члена грибоедовского кружка Андрея Андреевича Жандра:

«Шереметев, шалун, повеса, но человек с отлично-добрым и благородным сердцем, любил Истомину со всем безумием страсти, а стало быть, и с ревностью. И в самом деле она была хорошенькая, а в театре, на сцене, в танцах, с грациозными и сладострастными движениями – просто прелесть!.. Шереметев с ней ссорился часто и, поссорившись перед роковой для него дуэлью, уехал от нее. Надо заметить, что скорее он жил у нее, чем она у него. Истомина, как первая танцовщица, получала большие деньги и жила хорошо… Грибоедов, который в то время жил вместе с графом Завадовским, бывал у них очень часто как друг, как близкий знакомый. Завадовский имел, кажется, прежде вид на Истомину, но должен был уступить счастливому сопернику… Поссорившись, Шереметев, как человек страшно влюбленный, следил, наблюдал за Истоминой; она это очень хорошо знала.

Не знаю уж почему, во время этой ссоры Грибоедову вздумалось пригласить к себе Истомину после театра пить чай. Та согласилась, но, зная, что Шереметев за ней подсматривает, и не желая вводить его в искушение и лишний гнев, сказала Грибоедову, что не поедет с ним вместе из театра прямо, а назначила ему место, где с ним сейчас же после спектакля встретится, – первую, так называемую Суконную линию Гостиного двора, на этот раз, разумеется, совершенно пустынную, потому что дело было ночью. Так все и сделалось: она вышла из театральной кареты против самого Гостиного двора, встретилась с Грибоедовым и уехала к нему.

Шереметев, наблюдавший издалека, все это видел. Следуя за санями Грибоедова, он вполне убедился, что Истомина приехала с кем-то в квартиру Завадовского. После он очень просто, через людей, мог узнать, что этот кто-то был Грибоедов. Понятно, что все это происшествие взбесило Шереметева, он бросился к своему приятелю Якубовичу с вопросом: что тут делать?

“Что делать, – ответил тот, – очень понятно: драться, разумеется, надо, но теперь главный вопрос состоит в том: как и с кем? Истомина твоя была у Завадовского – это раз, но привез ее туда Грибоедов – это два, стало быть, тут два лица, требующих пули, а из этого выходит, что для того, чтобы никому не было обидно, мы при сей верной оказии составим une partie carree (увеселительную прогулку вчетвером) – ты стреляйся с Грибоедовым, а на себя возьму Завадовского”.

– Да помилуйте, – прервал я Жандра, – ведь Якубович не имел по этому делу решительно никаких отношений к Завадовскому. За что же ему было с ним стреляться?..

– Никаких. Да уж таков человек был. Поэтому-то я вам и сказал, и употребил это выражение: “при сей верной оказии”. По его понятиям, с его точки зрения на вещи, тут было два лица, которых следовало наградить пулей, – как же ему было не вступиться? Поехали они к Грибоедову и к Завадовскому объясняться. Шереметев Грибоедова вызвал. “Нет, братец, – отвечал Грибоедов, – я с тобой стреляться не буду, потому что, право, не за что, а вот если угодно Александру Ивановичу (т. е. Якубовичу), то я к его услугам”. Une partie carree устроилась.

Шереметев должен был стреляться с Завадовским, а Грибоедов с Якубовичем. Барьер был назначен на 18 шагов, с тем чтобы противникам пройти по 6 и тогда стрелять. Первая очередь была первых лиц, то есть Шереметева и Завадовского.

Я забыл сказать, что в течение всего этого времени Шереметев успел помириться с Истоминой и как остался с ней с глазу на глаз, то вдруг вынул из кармана пистолет и, приставивши его прямо ко лбу, говорит: “Говори правду или не встанешь с места, – даю тебе на этот раз слово. Ты будешь на кладбище, а я в Сибири, – очень хорошо знаю, да что же. Была близка с Завадовским или нет?” Та, со страху или в самом деле вправду, но, кажется, сказала, что была. После этого понятно, что вся злоба Шереметева обратилась уже не на Грибоедова, а на Завадовского, и это-то его и погубило.

Когда они с крайних пределов барьера стали сходиться на ближайшие, Завадовский, который был отличный стрелок, шел тихо и совершенно спокойно. Хладнокровие ли Завадовского взбесило Шереметева или просто чувство злобы пересилило в нем рассудок, но только он, что называется, не выдержал и выстрелил в Завадовского еще не дошедши до барьера. Пуля пролетела около Завадовского близко, потому что оторвала часть воротника у сюртука, у самой шеи… Тогда уже, и это очень понятно, разозлился Завадовский. “Il en voulait a ma vie, – сказал он, – a la barriere! (соблаговолите к барьеру)”. Делать было нечего, – Шереметев подошел, Завадовский выстрелил. Удар был смертельный – он ранил Шереметева в живот. Шереметев несколько раз подпрыгнул на месте, потом упал и стал кататься по снегу…»

Это случилось 12 ноября 1817 года…

Ну что ж, одна дуэль состоялась. Грибоедов предложил Якубовичу продолжить дело. Александр Иванович Якубович (1792–1845), в то время корнет, а впоследствии декабрист, был одним из четырех участников «четвертной дуэли».

Но как стреляться, если друг Якубовича Шереметев лежал на животе и кровь обагрила снег вокруг него.

Дмитрий Александрович Смирнов так писал о необходимости отложить дуэль:

А.С. Грибоедов. Художник В. Мошков

«Якубович, указывая на Шереметева, обратился к Грибоедову с изъяснением того, что в эту минуту им, конечно, невозможно стреляться, потому что он должен отвезти Шереметева домой… Они отложили свою дуэль до первой возможности…»

Итак, первый этап четвертной дуэли состоялся 12 ноября 1817 года. А что же дальше?

Слухов о дуэли было много. По одному из них, после меткого выстрела Завадовского Якубович, раздраженный ранением друга, пока еще неясно каким по тяжести, выстрелил в Завадовского и прострелил ему шляпу.

А потом, договорившись с Грибоедовым об отсрочке дуэли, повез своего друга Шереметева на квартиру, где тот умер 14 ноября, то есть мучился почти двое суток. Ведь выстрел в живот часто не приводил к немедленной смерти. Другое дело – выстрел в сердце.

И тем не менее отец погибшего не винил в гибели сына Завадовского. Он уже и так имел конфликт с сыном из-за увлечения балериной. Как это можно! Дворянин, кавалергард и балерина! Было ведь начало – ну, допустим, первая четверть – девятнадцатого века.

Зная о том, что идет следствие, что Завадовский и Якубович арестованы, отец Шереметева добился приема у императора Александра I и просил не подвергать суровому наказанию Завадовского. В результате следствие признало, что убийство было совершено «в необходимости законной обороны».

Граф Завадовский был выслан за границу. Ну а Якубович сослан на Кавказ в действующую армию.

Грибоедову удалось избежать наказания. Управляющий Министерством иностранных дел России Петр Яковлевич Убри (1774–1847) получил докладную с указанием на то, что Грибоедов совершенно ни при чем:

«Милостивый государь Петр Яковлевич!

Возложенную вашим превосходительством обязанность быть депутатом по делу о бывшей дуэли между графом Завадовским и штаб-ротмистром Шереметевым, со стороны чиновника государственной Коллегии иностранных дел г-на Грибоедова, я принял; и вчерашний день следствие сего дела кончено и утверждено находящимися под следствием, так и депутатами со стороны каждого, о чем и поставляю долгом донести вашему превосходительству, какие объяснения были требованы от г-на Грибоедова по сему делу, а именно: что г-н Грибоедов был коротко знаком с штаб-ротмистром Шереметевым и жившею у него танцовщицею Истоминою. После учинившейся между Шереметевым и сею Истоминою ссоры, когда она уже выехала от него в другой дом, тогда Грибоедов, будучи в театре, пригласил Истомину ехать с собою в карете, чтобы узнать подробнее, за что она поссорилась с Шереметевым, которая на то охотно согласилась, и он привез ее в дом, где он жил вместе с Завадовским. В тот же вечер приехал по окончании спектакля домой и граф Завадовский, который и нашел его с Истоминою; после сего все они трое провели вечер вместе, а потом Истомина отправилась к себе. После сего граф Завадовский был вызван на дуэль Шереметевым, последствия коего ему, Грибоедову, были неизвестны. И сим заключены были показания г-ном Грибоедовым. 20 ноября 1818 г. А. Ахлопков».

Конечно, Истомина оказалась в ужаснейших обстоятельствах. Погиб ее – ну, как бы сказать, сожитель, или, как теперь говорят, гражданский муж. В любом случае человек близкий, хотя и, судя по документам, сложный в жизни, хоть отдаленно, но напоминающей семейную.

Трудно было отвечать на вопросы следователя, но отвечать приходилось. Сохранилось содержание этих ответов в пересказе исследователей и биографов, из которых видно: Истомина рассказала о встрече с Грибоедовым и поездке с ним на квартиру Завадовскому. Причем показала она и то, что «ведомства Госуд. Коллегии Ин. дел губ. секр. Грибоедов, часто бывший у них по дружбе с Шереметевым и знавший о ссоре ее с ним, позвал ее с собою ехать к служащему при театральной дирекции д. ст. сов. кн. Шаховскому, к коему по благосклонности его нередко езжала, но, вместо того, завез ее на квартиру Завадовского, но не сказывая, что его квартира, куда вскоре приехал и Завадовский, где он, по прошествии некоторого времени, предлагал ей о любви, но в шутку или в самом деле, того не знает, но согласия ему на то объявлено не было, с коими посидевши несколько времени, была отвезена Грибоедовым на свою квартиру».

Грибоедов же показывал, что «пригласил ехать единственно для того только, чтоб узнать подробнее, как и за что она поссорилась с Шереметевым, и как он жил до сего времени за неделю на квартире гр. Завадовского, то и завез на оную, куда приехал и Завадовский, но объяснялся ль он ей в любви, не помнит, но после отвез в ее квартиру».

Словом, каждый из опрошенных представлял дело по-своему.

Завадовский заявил, что он «ее в театре, на лестнице лично приглашал к себе, когда она оставит Шереметева, побывать в гостях у него, но с кем она приехала к нему, не знает и о любви, может быть, в шутках говорил и делал разные предложения», но на очной ставке с Грибоедовым он взял назад свое показание и заявил, что он «ошибся, принявши визит Истоминой на свой счет».

Истомина же призналась, что, собираясь ехать с Грибоедовым, опасалась слежки со стороны Шереметева и потому «попросила ждать ее с санями у Гостиного двора». К месту встречи она добралась на театральной карете.

Следствие велось серьезно, ведь дуэли были запрещены. За нарушение этого запрета полагалась смертная казнь через повешение, хотя, конечно, до такого исхода дело редко доходило, если не сказать, что не доходило и вовсе никогда.

Шереметев, безусловно, любил Истомину, и разрыв с ней был для него слишком тяжел. К дуэли привели именно чувства ревности и оскорбленного самолюбия. В таких обстоятельствах люди, подобные Шереметеву, мечутся, переживают, ищут выход, пытаются вернуть любой ценой предмет обожания, а вернув, начинают мучать этот предмет, ибо ревность застилает глаза и заставляет помутиться разум.

Шереметев то кипел, то просил прощения у своей возлюбленной и умолял ее вернуться.

Истомина боялась возвращаться. Она заявляла, что собирается «ехать к князю Шаховскому». С большим трудом, путем обмана Шереметев все же привез к себе беглянку. И вот тут начались сцены, достойные мелодрамы. Шереметев, уговаривая Истомину остаться, грозил в противном случае застрелиться, если она уедет.

Истомина, как она показала на следствии, согласилась остаться, уверившись «в таком чистосердечном раскаянии и не желая довести до отчаяния».

Но Шереметев не удовлетворился этим. Теперь в нем заиграли ревность и оскорбленное самолюбие. К тому же он хотел знать всю правду о том, до каких пределов дошли отношения с Заводовским.

Он мучил Истомину допросами несколько дней. А не добившись верных ответов, на его взгляд, верных, пригрозил ее застрелить и даже приставил к виску пистолет. Истомина поняла, что, если она станет отрицать связь с Заводовским, Шереметев выстрелит. Ну и сказала то, что он в этаком экзальтированном состоянии хотел услышать.

Сам создал условия, которые можно было разрешить лишь поединком. И он собрался послать вызов Завадовскому.

Якубович пытался завести следствие в тупик и, желая скрыть, что причиной дуэли стала балерина – это по тем временам не совсем здорово, – пытался выдумать иную, более приличествующую дворянину причину. Однако ничего путного придумать не мог и заявил, что причина тайная и он обещал хранить тайну.

От очной ставки с Завадовским Шереметев отказался, заявив, что не желает видеть убийцу своего друга, а тем более говорить с ним.

Следствие так и не выяснило твердо и окончательно всех обстоятельств дуэли. Противники-то были из одного класса, из одного общества, а потому и Завадовский, и Якубович старались, уж коли сами влипли в историю, по крайней мере выгородить Грибоедова.

Дуэль, дуэль! Как легко произносились эти слова, как легко посылались вызовы на поединки! Но каждая смерть на дуэли оставляла гнетущее впечатление на секундантов. Грибоедов признавался своим приятелям в том, что на него «нашла тоска», что перед глазами постоянно видит смертельно раненного Шереметева и стремится покинуть столицу, чтобы хоть как-то уменьшить впечатления от случившегося.

Александр Сергеевич Пушкин так пояснил это желание своего двойного тезки:

«Жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств. Он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда с своею молодостию и круто поворотить свою жизнь. Он простился с Петербургом и уехал в Грузию, где пробыл осемь лет в уединенных, неусыпных занятиях. Возвращение его в Москву в 1824 году было переворотом в его судьбе и началом беспрерывных успехов. Его рукописная комедия произвела неописанное действие и вдруг поставила его наряду с первыми нашими поэтами».

А в романе «Евгений Онегин» появились такие строки:

Эти строки навеяны тем, что испытал Грибоедов, которому являлась окровавленная тень Шереметева.