Читать книгу На все случаи смерти - Александра Тонкс - Страница 11

Странно, но она уже начала привыкать к чудаковатой комнате. Уже не ждала очнуться рядом с ковром и старыми обоями родной спальни вместо лазурных стен. От былого полумрака здесь не осталось и следа. И обстановка перестала быть чуждой ― здесь вообще было вполне недурно и уютно, во многом благодаря бесчисленным книгам. Разве что тоску навевала малопонятная пустота.

Но что-то здесь определённо было не так, даже в сравнении с её предыдущими пробуждениями, когда незнакомое место пассивно запугивало её. Зажигалка давно не напоминала о себе щелчками.

Пока к ней возвращалось её имя, Василиса твёрдо настроилась «работать» и «стараться», как её побуждал Павлов. Её сильно отталкивала перспектива разочаровать того, кто пытается ей помочь, а сидящая на плечах загадка исхода жизни давила на шею. Любому здравомыслящему человеку очевидно, что лучшим решением будет сотрудничать со следствием, и она заранее пыталась «размять» память, как тело перед тяжёлой нагрузкой. Успех был секундными искрами, за которые не зацепишься. Но зацепки здесь не по её части.

И где-то в том уголке сознания, где жило недоверие даже к славному и доброму Степану, тихо обитала идея. Добраться до разгадки первой и самой решить, как с ней поступать. Это были одновременно предосторожность и желание оставить то, что лежит в сейфе, на том же месте.

Ведь никто и никогда не кладёт что-то в сейф без стоящей причины.

Вася приподнялась на кровати, обращаясь сразу в сторону кресла, но оно было пустым. Неужели исчез? Быть не может.

– Сожалею, я не хотела тебя смущать, ― высоким голосом ласково заметила комната.

Вася ненадолго «встала на паузу», оробев перед неизвестностью, и не сразу догадалась оглядеться вокруг. Вместо Степана Павлова неподалёку от двери скромно стояла необычайно высокая женщина, прижимавшая к себе чёрную папку. И как она сразу не почувствовала её присутствие? Оно было таким отчётливым, даже когда та молчала, это лишало всякого уединения.

– Я рассчитывала сразу застать тебя в сознании, вот я о чём. Стёпа сказал, ты отлично справляешься, поэтому… могу я присесть?

Обратно замкнувшаяся в себе Вася закивала головой вместо отчётливого ответа и принялась приводить кровать в порядок. Незнакомка же спокойно прошествовала к креслу и положила папку на стол. В кресле она разместилась почти так же, как детектив, ― спиной к столу и стене, лицом к кровати, на которую скованно присела Вася. Однако от детектива её разительно отличала элегантность позы и то, как плавно, не торопясь, двигалась эта женщина. Её окружал не воздух, а океан, и она была в нём русалкой.

– Ведь ты не против моего визита? Тебе не стоит оставаться одной, да и мы с тобой не потратим время зря…

И по сравнению с ней детектив был бесцеремонным. Но сейчас ей ― неожиданно, невероятно! ― очень хотелось оказаться поближе к его пальто вместо одиночества или компании «русалки». Простота и прямота Степана почему-то перестали казаться невежливыми. Как же быстро он приучил её к своему необычному обществу.

– … И выглядишь просто чудесно. Это хороший знак.

– Благодарю, ― Вася погладила ткань. ― Это не знак, просто рыжим идёт зелёный.

«Рыжим» звучало от неё почти ругательно.

– Мне правда жаль, что ты не принимаешь похвалу, которую ты заслужила.

– Я не… извините меня, а где Павлов, вы не знаете?

– Занят. Не беспокойся, он знает своё дело и никогда от него не отвлекается, даже если кажется, что наоборот. А притворяться оболтусом он любит. Может, ему так легче прятать свои мрачные догадки во время дела, кто знает?

– Но ведь он вернётся?

– Обязательно. Он ещё никого не оставлял… в Постскриптариуме точно.

– А мне нельзя посмотреть Постскриптариум?

Улыбка у «русалки» неожиданно оказалась очень тёплой. С такой уникальной добротой людям умела улыбаться только мама Васи, это все и всегда отмечали. Мама располагала к себе самых угрюмых людей, просто улыбнувшись им, но не могла никому передать секрет волшебной мимики.

– Стёпа сказал, что ты любознательная. Он сам тебе всё покажет в нужное время, и всё встанет на свои места, обещаю.

– И что ещё он успел рассказать? ― буркнула девушка, долго не думая.

– Тебе не нужно обижаться на него, Василиса, ― милостиво откликнулась гостья. ― Он не предавал тебя, общаясь со мной. Я обязана знать всё, я ведь буду помогать вам добиться справедливости. Он должен был предупредить, что я приду, но, наверное, не успел.

– Майя? ― ахнула Вася.

– Верно. Майя Маковецкая. Приятно наконец познакомиться.

Она не успела толком представить женщину, о которой говорил детектив, но что бы она себе ни представила, это никак бы не сочеталось с той, кого она встретила. Вообразить Майю такой, какой она была в действительности, просто не было вероятным.

Гладкие длинные волосы платинового оттенка выглядели нереалистично густыми, как парик, и определённо притягивали к себе женскую зависть. Худое лицо украшали острые скулы и большие глаза ― золотистые вопреки всем законам внешности человека. Они отвлекали внимание от нитевидных губ ровно до тех пор, пока те не растягивались в открытой улыбке. Отдельным пунктом в её описании просто необходимо подчеркнуть её рост, который ощущался даже тогда, когда она сидела. Фигуру Майя спрятала в роскошный белый костюм, в котором Вася побоялась бы не только выйти из дома, но даже пить кофе.

Словом, эта женщина была чертовски красивой, и в большей мере из-за того, что умела выделять свои достоинства нужным образом. То ли благодаря костюму, то ли ещё каким-то неведомым таинством красоты, она была словно источником света в этой комнате. И Вася просто не могла отделаться от вопроса, выглядела ли Майя так же ослепительно при жизни. И стало понятно, отчего Павлов назвал её Марго Хемингуэй: их сходства с моделью прослеживались больше всего в её взгляде.

– Мне тоже приятно. Моё имя вы уже знаете.

– Да, но важно знать, ты предпочитаешь Василиса или Лиса?

– Не надо! ― едва ли не вскрикнула Вася и смутилась. ― В том смысле… моё имя так не сокращают.

Всё равно что проглотить горькую пилюлю ― думать о том, как детектив обсуждал с Майей Маковецкой или кем-то ещё то, что прочитал в её комнате.

– Я учту. Всегда говори всё как есть, и нам всем будет проще. Договорились?

– Это тоже одно из правил Постскриптариума? «Обращаться ко всем на «ты», «беречь силы на расследование» и «обязательно говорить прямо всю правду»?

– В тебе чувствуется подопечная Стёпы, ― снисходительно заметила Маковецкая. К счастью, она больше не улыбалась, и потому слишком приторно это не звучало. ― Настоящие правила в Постскриптариуме более серьёзные, и я не та, кому следует тебе о них говорить. Но обитатели треугольника заводят для себя некоторые обычаи и явно не просто так. Если в обычае нет необходимости, он отмирает. Сейчас у нас действительно не принято обращаться на «вы», но я могу понять, что для тебя это очень непривычно. Беречь силы для главного ― что ж, это грамотный совет любого разумного следователя. А говорить правду ― некоторые считают, что это лучший способ справиться с треугольником.

– Почему с ним нужно справиться?

– Можно стать его заложником.

– И все это делают? Говорят всю правду в лоб, будто это так просто?

– Сразу не у всех получается. Мне тоже было не по себе. Кому-то очень сложно признавать, где болит. Кому-то сложнее признать, что уже не больно. Зато наш общий друг, вот его честность для остальных просто какая-то патология.

– Он не только меня смущал? ― хмыкнула Вася.

– Мы встретились впервые перед кабинетом общего некротерапевта. О Стёпе я тогда слышала странные вещи и боялась, что придётся однажды вместе работать. Он смотрел на меня так лукаво, что я забыла представиться. И сразу огорошил: «Хм-хм, не волнуйся, ты мне тоже сразу не понравилась».

– Ха! ― Вася даже прикрыла рот ладонью на секунду, чтобы не смеяться. ― Простите, это было очень похоже. Действительно патология… Но я была уверена, что вы друзья. Он вроде тепло отзывался о вас…

Однако, ненадолго задумавшись, она поняла, что Павлов ни разу не сказал, что они дружили.

– Я знаю, что он не думает обо мне плохо. Пусть как коллеги мы и не сразу нашли взаимопонимание, я рада с ним работать. И вижу, ты тоже осознаёшь, что тебе повезло со следователем.

– Да, только… не примите это за невежливость, и вы сами просите о прямоте… я хотела узнать, какая у вас задача. Вы же не присмотреть за мной пришли.

Чёрная папка вернулась в длинные пальцы Майи, откуда они достали первые несколько бланков.

– Тебе необходимо подтвердить свою регистрацию во втором углу Постскриптариума и согласие находиться здесь.

– В другой отсек меня не переведут?

– Мы со Стёпой пока считаем, что правильнее всего тебе остаться здесь. Обычно я больше общаюсь с подозреваемыми, чтобы сделать выводы, но мнению Степана я всецело доверяю, и отчёты его выглядят очень убедительно. Если наше решение несправедливо, когда это выяснится, тебя переведут. А пока ― пожалуйста, поставь подписи. Он тоже всё подписал.

Майя подала ей четыре плотно исписанных листа, Васе казалось, что, когда она взяла их в руки, те начали подрагивать. Она узнала своё имя во главе каждого документа ― как бы снова сама с собой познакомилась ― Снегирёва Василиса Марковна. Фамилия и отчество были совсем тусклыми, едва пропечатавшимися. Просто незначительными для Постскриптариума. В глаза бросилась дата рождения, разом напомнившая и о том, как в этот день она оставалась одна или праздновала его с кем-то, ― 1.09.2000. Неужели, не увидь она это на бумаге, она бы даже не воскресила это в своей голове?

– Ведь я правильно понимаю, вы ещё не выяснили причину случившегося?

– Н-нет, ― еле слышно отозвалась Вася.

– Тогда не сомневайся. Большинство неопределённых остаётся во втором углу до тех пор, пока не получат «диагноз».

– И как мне… подтвердить это?

– Как и в суетном мире. Подписью.

На всякий случай Вася осмотрелась, проверила взглядом стол: нигде не наблюдалось ручки или хоть чего-то, чем можно писать. Майя всплеснула руками, драгоценную папку едва не выронив, ― дала понять этим жестом, что сокрушается своей несообразительностью.

– Всё очень просто. Подписать нужно здесь, ― Майя неуловимо быстро указала на правый нижний угол листа. ― Положи указательный палец, сосредоточься и медленно проведи вправо. Не надо думать, просто делай.

Вася предприняла пару неуверенных попыток прочитать документ, но слова отказывали ей в том, чтобы нормально сложиться в предложения. Ей встречались её имя и детектива вопреки её ожиданиям в официальной бумаге видеть скорее фамилии. Она искала упоминание отсека, в котором находится, но вместо этого за её внимание зацепилось только «Отдел пострадавших». Внизу действительно стоял одобрительный знак Степана ― неразборчивый, странный, зато прямо над расшифрованным полным именем. Она легко нашла место для своей подписи: точно там, где говорила Маковецкая, одиноко лежала тонкая черта, выделявшая очевидный пробел. Он ждал её вмешательства на каждой странице.

– Простите меня, Майя, но я нахожусь в каком-то посмертном мире, а меня просят о росписи, и мысли возникают о купле-продаже души, ― вымученно пошутила Вася, с тревогой сжав пальцами мочку уха. ― Могу я хотя бы дождаться консультации со своим союзником?

– Если так тебе будет спокойнее. Правда, дело не продвинется дальше, пока у нас не будет твоих подписей. Но никто не будет на тебя давить. Предрассудки ― тоже интересная часть нас.

Вася неожиданно обратила внимание на пару последних страниц, они отличались маленьким количеством текста. Только сейчас она заметила, что всюду отсутствовала дата, как в доказательство её первой теории ― времени здесь не существовало.

– Это что-то вроде расписки, ― пояснила Майя, невпопад отвечая её мыслям. ― Здесь ты уже подтверждаешь то, что получила от меня всё, что тебе полагается: памятку и СОН.

Может, когда Степан предупреждал об усталости от того, чтобы быть мёртвой, он имел в виду то, как быстро устаёшь ничего не понимать?

– Единственное, что я знаю точно: я не получала от вас ничего, кроме этого, ― Вася отложила документы в сторону, тихо надеясь, что это не выглядело слишком пренебрежительно.

– Пожалуйста.

Из папки прекрасные пальцы Маковецкой достали громадный, но тощий красно-белый конверт ― запечатанный, весьма привлекательный и интригующий. «Русалка» положила его на кровать поверх тех листов, которые Вася отложила на потом.

– Твоя уникальная памятка. Если ты кому-то не доверяешь, показывать её не следует. Кроме того, никто не может её открыть, даже я или Стёпа. Исключительно ты и исключительно в нужный момент.

В Постскриптариуме её ладони ни к чему, кроме шёлка, до этого мгновения не тянуло. Сейчас они обрели свою неожиданную волю, которую влекло к бумаге. Вася касалась конверта осторожно, а тот, по всеобщему заговору, ничем ей не отвечал.

– Как определить, нужный ли момент?

– Элементарно. Ты сможешь её открыть.

В подаче «Марго Хемингуэй» посмертие было и впрямь проще, чем у строгого детектива.

– А что насчёт снов? Я думала, в треугольнике невозможно спать.

Картины душной очереди, студии «ЛуНы», блестящей улыбки Луизы на грани оскала и всюду следующей злющей камеры ― всё так быстро замелькало в воображении Васи, что она почти начала теряться в этом. Что, если эти странные видения были подарены ей кем-то вроде «русалки»?

– Снов многим из нас не хватает. Это даже больной вопрос. Для меня особенно, я скучаю по простому регулярному отдыху в темноте. Но я вижу, ты хочешь спросить меня о том, что я тебе должна отдать, ― папка вернулась на стол, теперь Майя занималась своей маленькой сумочкой, проглотившей её руку по кисть. ― Система одностороннего наблюдения.

Из сумки она вытянула что-то, напоминавшее плеер, бегло и придирчиво осмотрела его и положила к конверту. Василиса не спешила его трогать, но заметила, что никакого экрана у него нет, только несколько кнопочек.

– Предыдущим его названием, говорят, была «ПУЛя», ― продолжала Майя. ― И это даже нравилось кому-то. Поиск улик и льгот. ПУЛя. И всё же ассоциации с оружием слишком негативны, так что нынешнее название подходит куда больше.

– Система одностороннего наблюдения… СОН!

– Верно. Хотя Стёпу и это название возмущает. «Хм-хм, как глупо, это ж не наблюдение за тем, что происходит, а просмотр того, что уже произошло» ― скрипучий голос получался у неё плохо, но интонация была довольно похожей.

– И что делать с этим всем?

– Справляться, Василиса. Треугольник скупится на вещи, но без этого подготовиться к суду почти невозможно, когда ничего не помнишь. Памятки у всех разные, так что я не подскажу, каким должно быть содержимое твоей. А СОН поможет просмотреть то, что тебе понадобится.

Обилие нового и невообразимого кружило голову, но стремление разобраться держало в тонусе. Вася настороженно взяла неведомое устройство ― будучи вдвое меньше обычного смартфона, оно свободно помещалось на ладони. Ничего, кроме размера и кнопок, не объединяло его с плеером. Скорее, это был миниатюрный пульт.

– Подскажете, как этим пользоваться? ― она вернула его Майе.

– Разумеется. Хотя, если у нас возникли трудности с подписью, СОН может оказаться ещё труднее.

– Вы ведь обещали не давить, ― уязвлённо вздохнула Вася.

– Не обижайся, Василиса, я говорю только буквально о сложности самой задачи, ― спокойно заверила её Майя, нажимая на первую кнопку. ― Это требует концентрации и уверенности. В чём? В том, что ты теперь по ту сторону и можешь всё, что нужно здесь делать. На другой стороне люди не могут «включить» воспоминания.

Пустая стена озарилась вспышкой, как включившийся телевизор, а затем вдоль неё побежали пёстрые полосы. Олицетворение своеобразных помех. Вася обернулась в поисках проектора, который пользовался белой стеной как интерактивной доской, но не обнаружила ничего подобного. И пока она крутила головой, пульт уже вернулся в её ладонь.

– Попробуй. Не надо заставлять голову смотреть во тьму, где тебе ничего не видно. Сосредоточься и смотри на светлые пятна памяти. А если… точнее, когда увидишь ― нажимай на ту круглую кнопку посередине.

На ум с неподходящим упорством лезли картинки странных видений с края фантазий, аплодисменты на «ЛуНе» и грязные стенки чашек от кофе. То, что это не считалось за воспоминания, было лишь половиной беды. Вася очень не хотела, чтобы «Марго Хемингуэй» рассматривала её мысли.

Торопя события, большой палец требовательно надавил на кнопку. Васины глаза гипнотизировали стену, пытаясь превратиться в тот самый проектор, и трижды ей успело почудиться, что всё получилось. Хаотичные полоски почти сложились в какое-то изображение, но лишь потому, что она додумывала его сама.

– Ничего. Ни у кого сразу не получается, ― заметила Майя, даже не глядя на стену. ― Не стоит себя мучить.

– А я хочу себя «мучить». Это хоть какая-то связь с реальностью, вы же наверняка понимаете.

– Хорошо, хорошо. Тогда сосредоточься.

– Почему все это вечно повторяют, но при этом молчат, как именно это сделать? Как в идиотском фэнтези: «иди сто миль на север, а потом двадцать на запад», и без всяких объяснений, где там север, как считать мили.

Майя склонила голову набок, и Вася решила, что сейчас её начнут пичкать речами сочувствия и успокоения. Для верности вцепилась в пульт, хотя никто его не отбирал.

– Найди то, что ты более-менее явственно помнишь из суетного мира, и думай только об этом. Думай про свою «связь с реальностью». Почувствуй, что ты была там и эти моменты принадлежат тебе. Ты ― плёнка, на которую они записаны. Не заставляй себя их восстанавливать, это сделает СОН. Думай об одной конкретной мелочи, которую помнишь.

Раздражение погасло ― сдули его, как тлеющую свечку. Не могла Вася признаться, что связь у неё только с какими-то очередями на прослушивание, где она читает…

И вдруг её осенило: мелочи! Перед камерой она читала «Реквием», одно из любимых стихотворений старого сборника, который остался у неё от отца. Она отлично помнит эту книгу ― стало быть, можно думать о ней. Чтобы стало легче, Вася зажмурилась: вот она, ветхая, бархатная, несколько страниц выдаются вперёд, а она всё пытается затолкать их обратно. И нащупывает крошечные следы, почти как от иголок, по краям книги…

– Открой глаза, ― тихо попросила Маковецкая. ― И держи СОН крепче.

– Что?

– Из руки пульт не выпускай.

Она не могла поверить в то, что увидела: на стене различились полосатые кошачьи лапы, а потом и мордочка с чересчур длинными усами. Кот медленно подкрадывался по мохнатому ковру, почти касаясь его носом, а потом, набравшись смелости, самозабвенно бросился на книжку и принялся грызть уголок.

– Поверить не могу, ― застыла Вася с широко раскрытыми глазами. ― Это же Мусик…

– Наш друг был прав насчёт тебя, ― одобрила её успех Майя. ― Какое прелестное создание, его зовут…

― Муслим, ты опять за старое! ― рыкнул голос Василисы, только не из этой комнаты.

На экране показалась её точная копия: сердитая, взъерошенная ― половина волос из косы выбилась ― и вместо изумрудного платья выцветшая пижама. Ей не хотелось, чтобы на это зрелище кто-то смотрел: глупая пижама, давно надо было выбросить её, и ноги открыты вниманию. Кот резко оглянулся, но книгу из лапок не выпускал до тех пор, пока та Вася, что в пижаме, не отобрала её и не села с ней на кровать.

― Она же на столе лежала, а тебе вообще-то нельзя за стол, ― ворчала та, на экране. ― Муслим, у тебя нет совести, это же стихи. Ну кто, кто так относится к поэзии?

Гонимый стыдом или любопытством, кот поторопился прыгнуть к ней на кровать и сел перед ней, делая вид, что слушает её внимательно.

― Сам посмотри. Здесь был Маяковский, а ты от его лица даже половины не оставил. Ну не Маяковский теперь, а призрак оперы.

– Мусик, ― отчаянно позвала нынешняя Вася, но никто на экране не повернулся к ней. Кот примирительно бодал её руку ― где-то там, в затуманенном прошлом, пока она искала страницы Цветаевой, чтобы почитать ему, убедить в том, как неуместен его вандализм в Серебряном веке.

Явно что-то говорила Майя ― предположительно, пыталась объяснить, что в «трансляции» её никто не услышит. Или что там ещё полагается внушать в классике этого жанра. Спазм схватил Васю за горло и крепко держал, не давая больше фокусироваться ни на чём, а она на сей раз оказалась не готова упустить равновесие. По одну сторону от неё была женщина в костюме. Красавица, которой она мечтала быть, с чёткой, вежливой речью и извечным пониманием в глазах невозможного цвета. По другую сторону ― её изношенное прошлое, тусклое и необъяснимое, без шика и лоска. И она сорвалась на эту сторону от тоски, она начала чувствовать запахи старой квартиры, слышать кошачье урчание и то, как шелестит покусанная книга. Она потерялась.