Читать книгу Неугодные люди. За чертой отчуждения - Алексей Аимин - Страница 12

При объективном взгляде на историю этого города можно отметить три черты, выделившие Лугу среди тысячи малых городов нашей страны.

Первая – город расположен на одной из основных дорог России Санкт-Петербург – Киев.

Вторая – природная красота, привлекающая дачников из северной столицы.

Третья, не особенно афишируемая, – расположение от той же северной столицы за 101 километром. У всех крупных городов были свои пристанища для неугодных и «опасных» граждан.

Все эти особенности можно проиллюстрировать появлением в Луге и окрестностях большинства известных людей. Через Лугу проезжали Потемкин и Екатерина II, неоднократно Александр Сергеевич Пушкин, Николай II за отречением и Керенский.

Здесь отдыхали Шишкин и Мусоргский, Куприн и Блок. Все это общеизвестно.

А вот что значил для города 101 километр, жителям было известно, ведь именно с ним связано появление здесь многих странных и необычных людей. Среди них академик-астрофизик Н. А. Козырев, известный филолог Доватур, первый русский олимпийский чемпион Панин-Коломенкин. Все они бежали подальше от надзора власти за мнимыми контрреволюционерами с дворянскими корнями и странными фамилиями.

Именно тогда древняя поговорка «За семь верст киселя хлебать» получила новую цифру в своем звучании – за сто верст.

Скорее всего это было связано с улучшением транспортного сообщения (туда обратно – день потерян).

А вот это мало кто знает: цифра сто уже была засвечена в древней истории.

Подобная система ограничений мест проживания существовала и в царской России. Это была черта оседлости, применяемая к гражданам по национальному признаку к евреям или цыганам – за сто верст от города.

Первыми беглецами от репрессий еще в 1880-х годах стали евреи. За два года в Лугу. После погромов произошедших в Санкт-Петербурге переехали 27 еврейских семей, а до этого здесь проживали всего три.

Уездный город конца XIX века

Следующий наплыв беглецов дали первые сталинские чистки в конца 20-х годов. Это было связано с разгромом НЭПа и началом коллективизации. Многие учреждения «освобождались» от лиц дворянского, духовного или купеческого происхождения. Увольняли или арестовывали всех подозревавшихся в связях с белым движением и даже просто имевших необычные или иностранные фамилии.

Не исключено, что Панин-Коломенкин сам попросился на работу в Лугу после того, как его квартиру в Детском Селе начали уплотнять. Он здесь несколько лет был скромным чиновником.

Хотя цифра 101 ни в одном из царских указов и советских законов так и не прозвучала, но в сознании народа прочно закрепилась поверье: за сотым километром тебя вряд ли найдут.

Сами работники ЧК и ОГПУ в 20-30-х сами подсказывали где можно отсидеться.

В воспоминаниях первых репрессированных граждан можно найти подтверждение:

– «Первые беды пришли в самом начале 30-х годов. Однажды отца вызвали в милицию, в паспортный стол. Там ему, как бывшему белому офицеру, отказались обменять паспорт, предложив выехать на 101-й километр».

– «Если жену „врага народа“ не арестовывали, дети оставались с матерями. За этим следовало выселение из квартиры (как вариант – „уплотнение“, когда оставляли одну комнату), а в столицах и больших режимных городах высылка „на 101-й километр“: ближе жены репрессированных жить не имели права.».

– «В 37 году, 25 декабря, ночью к нам постучали. Но маму потом вызвали на Комиссаровскую и сказали срочно выехать за 101 километр. Если не выедете, то ты будешь там, где твой муж, а ребенок в детдоме».

Даже после войны тенденция скрываться в отдаленной провинции сохранилась. Например, так сделали академик Н. А. Козырев в 1950—1953 гг. и знаменитый разведчик А. М. Гуревич (Кент) в 1957—1960 гг. Обвиненный в измене Родине Гуревич после 12 лет лагерей работал в Луге писарем.

Все это зафиксировано в их воспоминаниях. Мне и самому рассказывали об этом жители городка бывшие дворяне и кулаки.

Геннадий Кокорев был прорабом, и мы с ним вместе работали. В Луге он родился и прожил всю свою жизнь. А вот отец Геннадия, по его словам, был «барчонком» – сыном владельца большого имения в черте Санкт-Петербурга. В 1920-х годах отец приехал в Лугу именно для того, чтобы затеряться. Его брат уехал еще дальше – во Владивосток, сестры тоже разъехались по разным городам. Все они, соблюдая осторожность, долгое время не переписывались. Так заметались «следы» не пролетарского происхождения.