Читать книгу Неугодные люди. За чертой отчуждения - Алексей Аимин - Страница 13

Про графиню, гулявшую с ажурным зонтиком от солнца по проспекту Кирова, я только слышал. А с княгиней Верхотуровой мне довелось пообщаться дважды. Рассказ об этом отдельно.

Позже от бывшего политзаключенного Валерия Нагорного я узнал о ее дальнейшей судьбе. После смерти мужа Ирина Верхотурова перебралась к сестре в Австралию, где в середине 2000-х умерла. Ее дочь также уехала с мужем за рубеж, и восстановить новые подробности из жизни этой семьи мне не удалось.

Эти люди поражали не только своими знаниями, поведением, но и изысканным вкусом. Я всегда с удовольствием собирал подробности из их жизни. Очень впечатлил рассказ моей приятельницы Надежды Смирновой о ее первой встрече с Валерием Нагорным. Случилась она в приемной директора завода где мы вместе работали.

Валерий действительно был импозантен. Правда, потом он стал одеваться проще, но все равно выделялся. Было во всех «политических» что-то необычное и вызывающее. Академик Козырев и филолог Доватур брили головы. Политзак Темин и диссидент Ронкин, наоборот, имели взъерошенные шевелюры и носили бороды.

С Валерием Нагорным я был знаком довольно близко – не раз по работе пересекались – знал, что он проходил по политической статье. Но заводить разговоры об этом с ним не решался. А когда все же попробовал, ответ был уклончивым. Уже много позже когда мы сблизились до приятельских отношений, несколько раз был у него в гостях. На мое предложение написать воспоминания Валерий ответил отказом. Даже предложение помочь ему в этом, было отвергнуто:

– О чем писать-то? Ничего выдающегося я не совершил.

Уже в который раз убедился в том, что люди прошедшие тюрьмы и лагеря, скромны, порядочны и стараются не афишировать свои жизненные коллизии. Но кое-что я все же о нем узнал.

Получив высшее образование, Валерий работал инженером в Ленинградском институте точной механики и оптики. В 1967 году был арестован и осужден по 70 и 72 статьям УК РСФСР за участие во Всероссийском социал-христианском союзе освобождения народа.

Отсидел три года и после освобождения приехал в Волховстрой, где устроился там учеником сапожника. В том же 1970 году переехал в Великий Устюг, где уже работал инженером. Через год Валерий Нагорный приехал в Лугу. Два года работал в электросетях потом на заводе «Белкозин», где мы и встретились.

Перед тем как писать о нем, я говорил с его женой. К сожалению, она была против освещения некоторых известных мне моментов его личной жизни (она сбежала с ним из родительского дома через окно). Ну что ж, придется без перепетий личной жизни обойтись ограничиться небольшим кусочком воспоминаний его соратника писателя Леонида Бородина.

Встреча после ссылок и лагерей в 1977 году. Крайний слева Леонид Бородин, третий – Валерий Нагорный.

«Кажется, в июне шестьдесят восьмого моим соседом по стенке оказался Валерий Нагорный.

Самый молодой из нашей организации, инженер-физик из первого выпуска по программе квантовой радиоэлектроники, сын полковника СА, когда-то командовавшего гарнизоном Будапешта и выводившего советские войска из восставшего города в пятьдесят шестом.

Валерий Нагорный имел блестящие перспективы для карьеры… Впрочем, как и большинство членов организации, что было особой загадкой для следователей.

«Застенная» дружба наша с Валерием так и начиналась – с автобиографий. Морзянкой мы владели в совершенстве, скорость «общения» была воистину фантастической… Замечу, и по сей день иногда пробую – та же квалификация…

Однажды Валерий сообщил мне, что ему разрешено свидание с отцом, к тому времени, кажется, уже генералом. Иные были времена, отцы за детей ответственности не несли, тем более что, переведя большинство членов организации со статьи по измене Родине на статью 70-ю (агитация и пропаганда, чем мы как раз вовсе и не занимались), следствие как бы отделило жертв от злоумышленников – основателей организации. Последние во главе с Игорем Огурцовым были выделены в отдельное дело с той самой статьей – измена Родине, получили большие сроки, отсидели их и, что самое примечательное, в отличие от всех остальных, кто был причислен к «жертвам» и осужден на сроки значительно меньшие, они, четыре человека:

Игорь Огурцов, Михаил Садо, Евгений Вагин и Анатолий Аверичкин – дважды, последний раз совсем недавно, получили отказ в реабилитации, то есть и по сей день являются преступниками…

Но возвращаюсь к истории свидания Валерия Нагорного с отцом. Мне ли пришло в голову, Валерий ли предложил – не помню, но отстучал я через стенку коротенькое письмо, которое Валерий намеревался тайно всучить отцу, советскому генералу, для переправки моим родителям.

Вот часть текста того прощального послания:

«Мама, папа!

Итак, я исчезаю на шесть лет. Исчезаю тогда, когда вы во мне больше всего нуждаетесь. Можно упрекать меня и не упрекать, но верьте, не было другого пути, кроме того, который привел к кризису. Мои долги перед вами неисчислимы, и я утешаюсь лишь тем, что когда-нибудь все же смогу хотя бы частично отплатить вам добром. Очень хотел бы убедить вас в том, что вам не нужно стыдиться меня. Я жил так, как подсказывала мне моя совесть…

Не удивляйтесь чужому почерку. Письмо диктую через стенку.

Прощайте. Целую всех. Леонид».

Отчетливо помню, что именно когда отстукивал текст, тогда-то и прощался с родителями. Шансов на то, что передача письма состоится, практически не было.

А как все произошло в действительности, знаю от Валерия. На встречу с отцом ему дали полчаса. Разумеется, в присутствии двух надзирателей. Полчаса они говорили. И когда настало мгновение прощания, Валерий сунул в руку отцу, изготовившемуся для прощального рукопожатия, плотно скомканную бумажку. О том, как побледнел советский генерал, о том, как долго сын тряс руку отцу, чтоб эта рука соответствующим образом отреагировала на «подарок», знаю с его же слов… Валерий что-то говорил, говорил, и тряс, тряс руку… Наконец, как он рассказывал, папина рука ответила должными судорогами… И это все на глазах у офицеров… Затем прощальное объятие, и руки разомкнулись. «Ксива» ушла!

В бумажке, что Валерий всучил отцу, он приписал адрес моих родителей и страстную просьбу отправить письмо по адресу. Как сам признавался, не был уверен, решится ли отец… Не нарушение – преступление!

Но вскоре мои родители получили чужой рукой переписанное письмо, разумеется, без обратного адреса. Сохранилось и письмо, и та бумажка… Она передо мной, и я с трудом разобрал карандашную запись… Тютчев прав много больше, чем сам предполагал: Не только «Умом Россию не понять», но и русского человека… Даже когда он советский генерал. Нет! В особенности, когда он советский…

Моя дружба с Валерием Нагорным в лагере продлилась недолго. По прошествии стольких лет с грустью думаю, что «мечты, связующие нас» я все же умудрялся превращать в оковы. Он отстранился. И правильно сделал. Потому что я мог еще раз поломать ему жизнь, поскольку относительно своей жизни у меня все уже было определено по максимальному раскладу. Мы встретились в Питере через тридцать лет, и не было для меня большей радости, чем убедиться, что он, прожив свою жизнь по-своему, прожил ее порядочно, как и было заложено в нем от роду».

Валерия Нагорного уже нет с нами, но все, кому приходилось с ним общаться, не забудут этого человека, твердо стоявшего на своих убеждениях и не способного предать.