Читать книгу Падение в небеса, или «Все будет хорошо!» - Алексей Доброхотов - Страница 13

* * *

Вдвоём с Толиком стало совсем не страшно. И не потому, что тот прихватил с собой ружье, заряженное мелкой дробью. Другой не держал; не бил дичь крупнее утки. А потому, что вместе из любой сложной ситуации всегда легче найти выход. Особенно, если рядом находился он – Толик. В такой момент всегда становилось спокойнее, ибо, как Фёдору казалось, его друг обладал всеми теми качествами, которых, по жизни ему самому не доставало, такими, как: решительность, расчетливость, смекалка. Он из всего всегда умел вытащить определенную для себя выгоду. Практически никогда не унывал и слыл оптимистом. Даже в трудное время экономического кризиса сумел выкрутиться и устоять. Не бросил дело, хотя и понёс большие убытки, как говорили, на разнице цен. Рассказывали, что ему даже пришлось отдать за долги два магазина, причем оба в райцентре. Но два других, известных односельчанам, один расположенный в их деревне и второй – в соседней, всё-таки сохранил за собой. Помогли ему в этом личные качества или деньги его таинственного партнёра, осталось загадкой. Сам Толик предпочитал в разговоре обходить эту тему, даже во хмелю, отделываясь отговорками и многозначительным пожиманием плечами. Он вообще никогда не любил упоминать о своём партнёре, словно его нет. Зато сведущие во всем люди рассказывали, что некоторое время назад, не то в прошлом, не то в позапрошлом году, особо зоркие пару раз заметили его в лучшем райцентровском ресторане в обществе известного местного предпринимателя Монсура, негласного хозяина вещевого рынка, за обсуждением каких-то документов. Но относились они к работе оставшихся магазинов или к покупке соседнего земельного участка, приобретенного предположительно в это же время, точно сказать не могли. Однако, породили некоторую настороженность, и без того имевшую место, в результате чего односельчане стали относиться к Анатолию еще более сдержанно: мало того, что выскочил из нормальных мужиков в «новые хозяева» жизни, так ещё и с мутными деньгами связался. Такого общество легко не прощает.

Однако, никакие тёмные слухи не смогли поколебать давнюю дружбу, начавшуюся с раннего детства. Она сложилась ещё тогда в детских играх на диких деревенских пустошах и развалинах МТС, накрепко связав крепкого, простоватого Федьку с щуплым, смышлёным Толиком по прозвищу Банан. Очень уж тот любил эти заморские фрукты, столь редко завозимые в сельмаг. Как говорится, Родину бы за них продал, если бы предложили. Но никто не предлагал, а похищающая волю привязанность прилипла к нему на всю жизнь, выдавая его слабое место всякому незнакомому человеку. Впрочем, он и не стеснялся этой своей слабости, не находя в ней ничего зазорного, как и в самой кличке. Ведь у каждого есть свои недостатки. Кто-то курит и не может жить без табака, кто-то водку пьет, кто-то рыбалит, а кто-то от тяжелого рока тащится. Что в этом такого? Не это удручало Анатолия и заставляло себя стыдиться, а стремление иного рода, приходящее к нему неведомо откуда и питавшееся из источника высокого, для простого человека недоступного, словно не для него предназначенного. Оно частенько наполняло его той неизбывной тоской по чему-то красивому, возвышенному, внеземному, какая иной раз охватывает душу при соприкосновении с изящным предметом, выставленным в музее, с изображением на картине или с услаждающим звуком музыки. Эта тоска, тщательно оберегаемая им от всех, и, особенно, от близких, постоянно влекла его к уединению со своими фантазиями. Уединившись в тихом, скрытом от глаз месте, он мог часами наслаждаться полетами мысли, переживать перипетии своих виртуальных похождений, переиначивать сюжеты понравившихся кинофильмов, где замещал собою главного героя и непременно спасал наших, побеждал злодеев и преодолевал все трудности. Затем, уже в старших классах, познакомившись с произведениями классиков отечественной литературы, он стал пробовать себя на поэтическом поприще и даже попытался изобразить в стихотворной форме нечто наподобие пьесы. Это начинание увлекло его. Он даже стал просиживать за ним ночи, поскольку дни целиком и полностью поглощали мирские заботы, связанные, главным образом, с необходимостью посещения школы и выполнения домашних обязанностей по хозяйству. Однако, большого успеха на ниве сочинительства не достиг, ибо вскоре его окрепший организм испытал на себе силу гормонального взрыва, увлекшего предрасположенное к романтизму сознание на поиски увлечений иного рода, более земного происхождения. Такое, в тесном сообществе сельского поселения, вскоре нашлось. Однако установить тесную связь удалось только после возвращения из армии, куда его определила Родина, едва только за спиной захлопнулись двери общеобразовательной школы.

Служить положенный срок, Анатолию выпало отдельно от Фёдора и в иных частях. Но всё обошлось благополучно и оба одновременно вернулись в родную деревню. Практически сразу женились. Отгуляли две свадьбы, принялись за дело. Толик занялся торговлей. Федор продолжил дело отца. Тот, не дождавшись возвращения сына из Армии, взял у бывшего колхоза в аренду большой земельные участок для выращивания овощей, оформил кредит в банке на своё фермерское хозяйство, вложил все деньги в строительство нового дома на хуторе за деревней и неожиданно скончался, отравившись палёной водкой. Пришлось сыну заменить батьку за трактором, отрабатывать старый долг, принимать на себя новый.

В общем, закрутилась у мужиков жизнь. Дети пошли. У Фёдора сыновья Аркашка и Сашка, а у Анатолия дочери Машка, да Дашка. Поехало, закувыркалось. Сложилось, как у людей: нормально, не примечательно, тихо. Так, что никто даже не вспоминал уже о юношеском увлечении Толика, пока ему в руки случайно не попала его школьная тетрадь, куда он заносил свои дерзкие вирши.

Едва глаза пробежали по первым срокам, как душа моментально откликнулась долгим приступом той самой тоски, томительной, изнуряющей, делающей окружающую действительность серой, пустой, никчемной, лишенной глубокого содержания и смысла. В такие минуты рука невольно тянется к водке. Хочется быстрого забвения, отстранения, опустошения, бесшабашного веселия, пусть не душевного, напускного, искусственного, но успокаивающего, замещающего эту тоску какой-то сиюминутной определенностью существования если не ради чего-то, то вопреки всему. Не будь Толик человеком достаточно твёрдым всё, наверное, так бы и случилось. Он ушёл бы в запой, в какой обычно уходит всякий, сильно зависимый от жизненных обстоятельств, когда его накрывает подобная тоска, ибо иного исхода такой человек не ведает по своему недомыслию и слабости. Материальная составляющая этого мира не знает иных способов преодоления позывов иного сознания, как только отравление его парами алкоголя или иного наркотика. Но человек более определенный, ощущающий свою причастность к этому миру, обращается к такому призыву и следует за ним, ибо это и есть голос Бога, звучащий в душе каждого настойчивым призывом следовать за Ним и стать подобным Ему. Кто слышит и ведает, тот наполняет себя новым дыханием и светом, привносит в жизнь содержание и смысл, достойные уважения и любви, дарующие благодать и бессмертие. Необходимо знать это, верить в это, иметь смелость следовать этому. Кто понимает это, тот обращается к своему предназначению и с неизбежностью обретает покой в самом себе, достигает гармонии с Миром и в результате получает полное единение с Единой Сущностью, породившей Вселенную.

Будучи человеком более тонкой организации, Анатолий что-то такое ощущал и потому не стал подавлять в себе вновь вспыхнувшего желания вернуться к творчеству. Правда, такая возможность теперь выпадала редко. Слишком сильно обложила его насущная необходимость, связанная с удовлетворением естественных потребностей развивающегося бизнеса и разрастающейся семьи. За последующие пять лет своего нового тайного сочинительства он не продвинулся дальше конца первого действия. Это если не считать многочисленных набросков к отдельным сценам других актов. Иногда он зачитывал их своему другу под большим секретом и в особой обстановке, например, где-нибудь в бане после третей рюмки водки, запершись изнутри и включив музыку, дабы никто не подслушал. И Фёдор, не относивший себя к большим ценителям поэзии, находил сцены превосходными, что чрезвычайно Анатолию нравилось, хотя он и стеснялся это явно выказывать.

На вопрос своего друга, зачем это скрывать, чего он боится и что будет такого, если кто-нибудь узнает о его увлечении, Толик неопределенно пожимал плечами и говорил: «Не знаю. Мужики подкалывать начнут. Неудобно». И Фёдор с ним соглашался. Действительно, не в городе живем. Делом заниматься надо. В отличие от своего друга он никаких тайных пристрастий не имел. Просто жил, как большинство населения России, день за днем, пытаясь в меру сил и возможностей сделать грядущий день несколько лучше дня уходящего, прикопить к нему больше денег, больше еды, больше полезных вещей, так чтобы завтра жить стало чуточку лучше, удобнее, сытнее. И пусть это не всегда получалось и часто выходило наоборот, особенно с возвратом банковских кредитов, но он всё равно старался следовать этим путем, потому как им шло подавляющее большинство людей, и другого он не знал, да и не очень хотел знать. Такая жизнь его вполне устраивала: жена, дом, дети, и даже работа, худо-бедно, но дававшая копеечку для содержания и семьи, и хозяйства. Все так жили. Чем же он лучше? Да и как можно иначе? Конечно, встречаются такие люди, которые устраивают свою жизнь необычайно, так, как показывают в голливудских фильмах: ходят на яхтах, живут в роскошных отелях, одеваются в шикарные костюмы, швыряют деньгами. Но это исключения. Такое, наверное, возможно там у них на Западе или в Москве на Рублевке. Для такой жизни нужно иметь много денег. Но где их достать, если не грабить? А здесь, в глуши, в забытой Богом деревне, где и сто рублей солидные деньги, такие сюжеты больше напоминают волшебные сказки. Посмотришь их, помечтаешь, и обратно за трактор, поле пахать, брюкву сажать, навоз за скотиной грести, и лишь поздним вечером пред сном, сидя на крыльце, взирать в глубину звездного неба и переживать непередаваемую тоску по чему-то далекому, безвозвратно ушедшему, но бесконечно родному.

* * *

И вот пришёл Толик. С женой и ружьем. Сразу, как только позвали. Он найдет теперь выход, придумает, как быть.

– Уважаемый, не могли бы, вы, пройти с нами, – обратился он к гостю, – Помоетесь, приведете себя в порядок с дальней дороги.

Тот недоуменно хлопнул глазами, явно не понимая обращенной к нему речи.

– Я говорю, пойдемте, – деликатно тронул его за рукав Анатолий, – В баньку. Помоетесь. Переоденетесь. В этом ходить у нас тут неудобно. Не принято.

– Ай, шайтан, – одернул гость руку, демонстрируя нежелание покидать своё место.

– Уважаемый, пожалуйста, следуйте за нами, – снова пригласил его настойчивый мужичёк, беря в руки ружье и вешая его себе на плечо, – Женщинам кухня нужна, понимаете? Они еду будут готовить. А вы тут, извините, мешаете. Вам помыться нужно. Давайте, вставайте. Идемте, уважаемый. Пожалуйста.

Видимо, значение слова «пожалуйста» он тоже понимал, улыбнулся и молвил:

– Спа-сы-ба.

– Вот и хорошо, – обрадовался приглашающий такому установлению контакта, – Давай, скажи всем до свиданья и пойдем в баню.

– Да-сви-да-ня, – повторил гость, одаряя присутствующих ослепительной улыбкой, но, не двигаясь с места.

– Гляди, понимает, – воскликнула Люся.

– Вот и хорошо, – снова тронул Толик гостя за плечо, – Скажи «спасибо» и «до свиданья». Идём. Пожалуйста. Давай.

Тот снова нервно дернулся, нахмурил брови, показывая, что ему не нравится, когда его трогают, и произнес:

– Давай.

– Что давай? – не понял Анатолий.

– Да-вай. Да-сви-да-ня, – отмахнулся от него рукой иностранец.

– Во, дает. Сам тебя выпроваживает, – оценил Тимофей, – Ты, по-нашему ему скажи. По-нашему все понимают.

– По-нашему неудобно. Женщины в доме. Дети, – заметил Фёдор.

– Иначе никак, – заметил старик, – Иначе не поймет. Иначе, ты, его тут ещё час уламывать будешь. Давайте-ка, девоньки, в другую комнату. Уши закройте. Мы тут говорить будем. По-нашему.

– Ой, а то мы никогда не слышали, как вы говорите, – откликнулась Люся, – Ладно. Пошли баба Зина. Светке поможем. Закопалась она что-то.

Женщины выскользнули в соседнюю комнату, прикрыв за собой дверь.

– Ну, давай, – скомандовал Тимофей.

Анатолий насупился.

– Ну, чего молчишь? – дернул его старик.

– Не могу как-то. Человек-то какой, а я его… того… Не за что как-то. Просто так не хорошо, – смутился переговорщик и снова обратился к гостю, – Вышли бы вы, уважаемый, из кухни. Умылись бы с дороги. Банька для вас приготовлена. Кухня нужна, понимаете? – и даже придвинулся к нему для большей убедительности, желая склонить к правильному поведению.

Но тут иноземец выдал такой оборот русской народной речи, поясняющий, куда следует идти надоедливому собеседнику, что Анатолий невольно вспыхнул и выразил в ответ свою ранее высказанную мысль в таком обрамлении, в каком не ожидали её услышать даже ко всему привычные односельчане. При чём, гораздо экспрессивнее, чем он сам на это рассчитывал. Какое из произнесенных им слов оказало на гостя волшебное воздействие остается только догадываться. Но тот тут же вскочил с места и ринулся к выходу. Мужики еле успели схватить его с двух сторон, не столько для удержания, сколько из предосторожности, чтобы гость ненароком не расшибся о какой-нибудь острый угол в сумраке незнакомого перехода из сеней на улицу.

На этот раз тот почти не сопротивлялся. Всего пару раз оттолкнул от себя каждого из них, проявляя гордость и самостоятельность, да опрокинул по дороге ведро, лягнув ногой Тимофея, видимо, для того, чтобы тот даже не думал хватать своими ручонками такого важного человека сзади за халат.

– Мыться, мыться идём, – почему-то кричал Фёдор ему прямо в заросшее волосами ухо, сопровождая под левую руку.

– Да, не бойтесь, вы, уважаемый, ничего мы вам плохого не сделаем, – пытался справа успокоить Толик, поправляя сползающее с плеча ружье.

Если бы не дворовый пес Жорик, то они, возможно, добрались бы баньки вполне благополучно. Но тот дело своё знал крепко, не зря поедал свой корм и держал в страхе дворовую живность. В тот момент, когда шумная процессия поравнялась с его будкой, препровождаемый в очередной раз взбрыкнул, пытаясь отстраниться от недопустимо близкого контакта с грубыми мужиками. И в этот момент, видимо, ненароком задел ранее прокушенный палец хозяина. Тот вскрикнул, пронзенный острой болью потревоженной свежей раны, и этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы верный друг поспешил на помощь. Тем более, что пришелец явно не проявлял дружелюбия, неприятно пахнул и только что сожрал его кашу, о чем все во дворе уже знали по разговорам и запахам, разносившимся через открытую форточку кухонного окна. Достойный член стаи неожиданно включился в организованную вокруг чужака толкучку и моментально поставил того на место, сделав это по своему, как знал и умел, а именно схватил зубами за ближайшую к нему часть тела, оказавшуюся той мягкой частью, что располагается чуть ниже спины.

От внезапно охватившей его боли укушенный взвыл на весь двор, и так стремительно ринулся вперед, что моментально перемахнул через полутораметровый забор, отделявший жилой, дворовый участок от складского, хозяйственного.

* * *

Если бы люди имели одинаковое представление о жизни, то, наверное, мир превратился бы в серую тянучку, где однообразные дни чередой смеют друг друга, не принося ничего нового и интересного. Но, к счастью, это не так. Природа создала людей настолько разными, что каждая встреча влечет непредсказуемый поворот не всегда радостный и подчас мистический. Спрогнозировать его невозможно. Но даже если попробовать, то это получается лишь с небольшой степенью вероятности, и то, если имеешь достаточное представление о том, с кем именно придётся столкнуться.

Укушенный не знал, кого удостоил своим посещением. Он всего только прыгнул, предоставив судьбе нести тело в неведомое. И оно его приняло. В самую свою середину. Можно сказать, в самую глубину неустойчиво возведенной кучи бесполезного бытового мусора. С обратной стороны забора этого добра громоздилось много. Слишком много для простого деревенского двора и даже для отдельно расположенного в лесу фермерского хозяйства.

Проблема с утилизацией отходов является, пожалуй, одной из острых в такой большой и стремительно развивающейся стране, как Россия. Самой разной продукции в неё завозится много, а собственные производства развиваются слабо. Поэтому различного мусора образуется больше, чем его можно нормально утилизировать. Фёдор уважал природу и не хотел вредить примыкающему к ферме лесу. Он ценил землю и считал, что закапывать в неё всякий сор является неправильным. Но доступного мусорного полигона в его районе новые власти так и не организовали. Вывозить самостоятельно туда, где это примут без особых проблем, оказалось далеко и дорого. Поэтому он огородил специальное место, куда это всё можно сваливать и хранить, до той поры, пока мудрые люди не организуют для этих целей что-либо приемлемое.

Кроме того, Фёдор вообще по жизни старался никогда ничего не выбрасывать и верил, что всё, однажды приобретенное и мало-мальски ещё годное, обязательно когда-нибудь снова пригодится. Особенно пустые бутылки. Он отлично помнил, какой ценностью они обладали в дни его молодости, когда выручка от пяти сданных пустых бутылок ровнялась стоимости одной с вином. Но потом грянула так называемая «Перестройка», по сути своей являвшаяся реставраций буржуазного строя с его рыночными отношениями. Цены на стеклотару резко упали, вместе с закрытием социалистических нерентабельных производств, а на вино наоборот выросли, поскольку оно стало в основном импортным. Былой промысел превратился в бесполезную трату времени и сил. Но это не отменило действия основного закона рынка: колебания спроса и предложения. Следуя ему, то, что сегодня ничего не стоит, завтра обязательно подскочит в цене. Значит, нужно собирать и хранить, ибо, как только наладочные процессы в экономике будут завершены, всем сразу потребуется пустая тара, макулатура, тряпье, и особенно металлолом. И вот тут-то он и сделает неплохой бизнес. Как не крути, а бутылка – вещь твердая, старения не боится и всегда будет нужна производителям различных напитков. Терпение вознаграждается. И чем дольше он выждет сегодня, тем больше сумеет выручить завтра. Главное, не спешить. Поэтому всё, что другому человеку казалось пустым хламом, Фёдор аккуратно складывал, для чего и образовал отдельный складской двор, отгородив его от жилого глухим забором, благо территория позволяла это сделать без особого ущерба для развития хозяйства.