Читать книгу Беспечные мотыльки - Алексей Иванович Левин - Страница 9

В Сан-Франциско они оказались в половину второго дня. Долго крутились по городу, потому что Нэнси не мог вспомнить дорогу к гостинице, которую держала одна его старая знакомая. Тони чертовски устал: ему казалось, ладони стали повторять узор руля, за который он держался, почти не отрываясь, все это время. Нэнси нервничал. Заставил его остановиться прямо на дороге, чтобы высунуться почти по пояс из машины и спросить у водителя в другой машине пусть в Кастро.

– Хотя бы примерное название гостиницы помнишь? – Спросил у Нэнси Тони, когда они оказались в нужном квартале. – Сколько ты уже здесь не был?

– Название меняется каждый год. – Отмахнулся Нэнси, рыская глазами по сторонам. Потом хлопнул себя по коленям. – Ладно, давай припаркуемся где-нибудь и немного пройдемся. Из машины мне сложно сориентироваться.

Прохладный, влажный воздух Сан-Франциско будто подарил Тони второе дыхание. Ему показалось, за время, проведенное в Неваде, его легкие покрылись тонкой коркой пыли и грязи. Теперь же свежесть словно губкой омывала его внутренности. Как просторно и вольно дышать!..

В обе стороны от них расходились невысокие трехэтажные дома. На некоторых можно было увидеть радужные флаги, которые слабо трепетало на ветру. Дорога направо уходила ступенчато вверх – весь Сан-Франциско лежал на холмах, от этого его дороги были такими изменчивыми. Ничего стабильного здесь никогда не бывало. Тони отвлекся, разглядывая пеструю толпу вокруг, поэтому чуть не упустил Нэнси, уверенно зашагавшего вниз по улице. Нагнал возле булочной. Тот напряженно соображал.

– Так, мы сейчас на двадцать первой, а нужно… кажется, нужно оказаться на Герреро. Да, точно. Нам туда, Тони!

– Мы можем снять номер в любой другой гостинице, – сказал Тони, стараясь поспеть за ним. Нэнси оглянулся с видом, как будто услышал оскорбление.

– Исключено! – отрезал он. – Я хочу увидеть мадам Тома. Без нее ничего не получится!

– Чего не получится?

Нэнси притворился, что не услышал. Они свернули в переулок, а затем оказались на другой улице, более широкой и многолюдной.

– Да, вот здесь, за этим парком! – спохватился Нэнси, увидев витые решетки небольшого зеленого садика. – Китайская забегаловка, как же я мог забыть!..

Он бросился туда, не обращая внимания на проезжающие и сигналящие машины. Тони, оглядываясь, побежал за ним. За парком действительно открылась очень тихая улица. Трехэтажные дома стояли рядом скученно, плечом к плечу, словно пташки на ветке. Центральное место занимал дом с треугольной крышей и кирпичными колоннами. Туда-то Нэнси и направился.

– Это нужное место? – спросил у него Тони, задержавшись возле дверей.

– Самая лучшая гостиница! – ответил ему Нэнси. Ударил кончиком пальца ему по носу и, хихикнув, вошел.

Внутри царил приятный полумрак. Подрагивал желтый свет электрических свечей, изменчивые тени отражались в многочисленных зеркалах. Пахло старыми книгами и почему-то еще каплями для сердца. Нэнси тихо взял Тони за руку, когда они прошли по мягкому ковру к стойке ресепшена. Женщина в тяжелом темно-зеленом платье отвлеклась от записей. Посмотрела на гостей взыскательно, строго.

– Мадам Тома! – воскликнул Нэнси, улыбаясь во все зубы. И затараторил по-французски, немало удивив этим Тони. Администратор сощурила глаза, взяла с прилавка лорнет, поднесла к лицу, рассматривая говорящего без умолку Нэнси. И затем вмиг растаяла. Бросилась обнимать гостей.

Тони учил французский в школе, а затем в университете. Но иностранные языки не особо ему давались. Да и он никогда особо ими не интересовался. Может быть, причина была в учителях, как будто нарочно преподававших французский так скучно и неинтересно?.. Познаний в языке хватило только на то, чтобы понять несколько слов: «давно», «работа», «ухажер». Последнее было явно о Тони.

– Добро пожаловать, Энтони, – раскланялась мадам Тома, когда Нэнси, наконец, замолчал. – Очень рада вас видеть сегодня у себя! Вы надолго, Нэнси, дорогая?

– До завтра.

Мадам Тома очень огорчилась. Выпустила его руки, отвернулась.

– Всего-то? – она уселась на свое место. Взяла лорнет и стала записывать в журнал посетителей. – А я-то уж подумала, ты к нам, пташечка, хотя бы на недельку запорхнула…

– Прости, – Нэнси крепче сжал руку Тони. – У меня жесткий график.

– Ты не меняешься, девочка, – мадам Тома тепло улыбнулась, посмотрев на Нэнси, как на свою дочь. – И все с теми же?

– Слава Богу, нет! – Нэнси засмеялся и опять перешел на французский. Тони почувствовал себя неловко: как будто от него хотели скрыть часть важной информации. Как будто он был лишним.

– Я пойду машину перепаркую, – наклонившись к Нэнси, негромко сказал он. Мадам Тома вскинула руки.

– Милости просим, для наших гостей у нас частная стоянка. Анри! Où diable es-tu7? Энтони, дорогой, пройди до конца коридора. Там у нас охрана. Назови им номер своей машины, чтобы они тебя впустили.

Тони оказался на улице. Не понимая совершенно ничего, вернулся к машине. Там его посетило желание бросить все и уехать. Что это за фраза «без нее ничего не получится»? Что Нэнси ему не договаривает? О чем они прямо сейчас говорят? Обсуждают его? Какую роль он призван сыграть в плане, в который Нэнси его не посвящает?

Слишком много вопросов. Тони завел машину, развернулся, направился на соседнюю улицу. Как только выдастся свободная минута, он узнает все до самого последнего слова.

Их номер оказался роскошным. Несколько комнат, ванная, выходящая окнами на парк, обилие живых цветов, статуй, распухших от времени фолиантов. Тони показалось, он перенесся в викторианскую эпоху. Сейчас из стены вылетит привидение и поведает ему нечто трагичное, но не лишенное туманной романтики. Расскажет о магии вуду, о воскрешении мертвых, о моряках, буйствующих в Барбэри-Кост.

– Бог ты мой, вот это кровать! – восхитился Нэнси, появившись в номере позже Тони. – Сладкий, ты видел? Даже с пологом.

Кровать в спальне была воистину огромной. Над ней возвышался полог в лучших традициях XIX столетия. По стенам увивались гобелены, золотились узоры на шелковых обоях. Казалось, время здесь законсервировалось. Не было двух мировых войн, не было «холодной войны»: фарфоровые статуэтки поднимали над головой корзины, полные ненастоящих фруктов. На картинах застыли немые пейзажи.

– Отдохнем немного? – спросил Тони, тяжело опустившись на кровать. Лег на нее, с удовольствием растянувшись. Как же хорошо сейчас просто заснуть, – И кстати, ты знаешь французский? Ты никогда не говорил.

– А ты и не спрашивал, – Нэнси оттащил свой чемодан в соседнюю комнату. Стал доставать одежду, – Я не совсем хорошо разговариваю. Так, могу рассказать, что в жизни происходит. Но не больше.

– Твои знания явно больше моих, – Тони заложил руки за голову, изучая тяжелый полог над головой, – Какое у тебя вообще образование? Ты учился в колледже? На кого?

Нэнси долго не отвечал. Тони слышал, как шуршит одежда. Наконец по паркету застучали каблучки. Тони повернул голову в сторону второй комнаты, продолжая лежать на кровати. Затем повернулся на бок.

– Бог ты мой, – сказал он, улыбнувшись, – Ты потрясно выглядишь, Натан.

– Спасибо, душка, – Нэнси улыбнулся. На нем был черный приталенный комбинезон без рукавов. На ногах – в тон туфли на низком каблуке. Он прошелся к зеркалу, покрутился там, оглядывая себя, – Что у тебя за дрянной багажник? Вся одежда бензином пропахла… Я в Бирмингеме учился. Правда плохо. С трудом закончил. Отец меня пристроил на курсы какие-то при металлургическом производстве, но я не ходил. Представляешь меня на заводе? – он хихикнул, присев рядом с Тони. От костюма действительно пахло бензином. Странно, у Тони ничего такого в багажнике не хранилось, – Тайком устроился на курсы кройки и шитья, а отцу говорил, что хожу на его курсы. Он меня здорово поколотил, когда узнал, – Нэнси засмеялся.

– Но откуда ты так французский выучил? – стараясь не замечать его смех при рассказах о столь грустных вещах, спросил Тони. Нэнси прилег рядом, водя пальцем по его ладони.

– Я жил тут довольно долго, – наконец, признался он, – Года три точно. Мадам Тома мне очень помогала в свое время. Я от нее выучился.

– Ты после Бирмингема сразу сюда переехал? – Тони подумал, что надо бы достать диктофон, но не хотелось нарушать интимной идиллии, которая создалась между ними. Он провел рукой по щеке Нэнси. Тот сел, как будто стараясь избежать близости с ним.

– Ты мистер лис, вот, кто, – сказал он, сощурив глаза, – пойдем. Исповедаться надо не здесь.

– О, Натан, не заставляй меня уходить отсюда!.. Давай лучше еще полежим. Я так устал.

– Ну-ну, вставай. Пойдем с тобой в одно местечко, там ты быстро взбодришься, – Нэнси накинул на плечи кардиган – здесь присутствие осени чувствовалось не только ночью, как в Неваде.

– Машину брать?

– Нет, доберемся на трамвае. Ты катался когда-нибудь на местных трамвайчиках? О, это просто чудо!..

Они шли, затем ехали, потом снова шли и опять ехали, пока, наконец, не увидели вдали воды залива Сан-Франциско. В это время года город все еще был прекрасен: деревья наполовину окрасились в желтые и красные цвета, дома были засыпаны опавшей листвой. Пахло морем, свежестью, влажным асфальтом, едой из многочисленных кафе и ресторанов вокруг. Тони и Нэнси прошли под большой красной аркой и неожиданно оказались в самом сердце американской Азии – Джапантауне.

– Я и не знал, что здесь есть такой район, – отметил Тони, щелкая местность на камеру: мужчин и женщин, многие из которых были одеты в традиционную одежду, туристов, статуэтки трехлапых жаб, котов, качающих лапками, бумажных драконов, – Думал, только Чайнатаун есть.

– Есть, но нам туда не надо, – Нэнси обернулся, глядя на него. Тони успел его сфотографировать: смотрящего немного удивленно, со свесившимися прядями волос на бледное лицо. Как хорошо, что он не надел парик. Видеть его таким – настоящим, близким – сплошное удовольствие.

– А куда мы, собственно, идем? – спросил Тони, догнав его.

– Почти на месте.

Они прошли по рынку, на котором продавали все: от свежевыловленной рыбы до моллюсков, свитков с письменами, фигурками из аниме-мультиков, кассетами с японским порно, вееров и кимоно. Кто-то играл в нарды, попивая чай из плоской пиалы. Затем добрались до ресторана с остроконечной двухскатной крышей – типичной для японского дома. Стали подниматься по винтовой лестнице. Наконец, оказались в зале, в котором пахло специями, сладковатой лапшой и табаком. Играла задумчивая традиционная музыка.

Вежливая официантка в длинном кимоно проводила их к столику возле окна. Тони сразу же сфотографировал прекрасный вид, который открылся на залив: расходящиеся волнами ряды домов вниз по улице, пришвартованные возле причалов рыбацкие лодки, и вода, спокойная, синяя, отражающая безмятежное голубое небо.

– Боже, тут потрясающе красиво, – заметил Тони, переведя взгляд на Нэнси. Тот скинул кардиган с плеч, повесил его на спинку стула. Улыбнулся подошедшей официантке с картами меню. Девушка поклонилась.

– Мы рады приветствовать вас в ресторане «Цветок лотоса», – сказала она негромко с мягким японским акцентом, – Пожалуйста, выбирайте закуски, первые и вторые блюда, десерты и напитки. Блюдо дня на сегодня: рамэн с моллюсками и беконом.

Нэнси открыл карту. Листнул на секцию с алкоголем. И начал говорить по-японски с официанткой. Тони прочистил горло, наблюдая за ними. Официантка, услышав родную речь, сама расцвела, словно цветок лотоса. Осторожно приблизилась к Нэнси, показывая на название какого-то напитка. В ее движениях было столько аккуратности. Она сама была будто нарядная фарфоровая статуэтка. Такую если неосторожно тронуть, обязательно разобьешь.

– Ты что, какой-нибудь интернациональный шпион? – спросил у Нэнси Тони, когда официантка начала записывать заказ. Сам ткнул наугад в карту меню, выбрав что-то среднее по цене. Он никогда не разбирался в экзотической кухне.

– Тони, ну что ты, – Нэнси заговорщицки подмигнул, – Не при свидетелях же.

Официантка поднесла ладонь к лицу, подавив смешок. Записав заказ, снова поклонилась и удалилась, мелко переступая ножками в сандалиях на высокой платформе.

– Сколько еще языков ты знаешь? – спросил Тони, наблюдая за Нэнси. Тот закурил.

– Больше никаких. Если не считать американского английского, – он затянулся, задумчиво посмотрел на сигаретный дым, – Да я и японского особо не знаю. Спроси меня о политике или культуре, я и слова сказать не смогу. Так, о повседневных вещах только могу поболтать.

– У тебя явно способности к языкам, – Тони достал диктофон, – Ты мог бы сделать себе хорошую карьеру, если бы отучился здесь на каком-нибудь факультете международных отношений. Был бы каким-нибудь дипломатом.

– Ах, Тони, – Нэнси хихикнул, – Сказал тоже: дипломатом!.. Я такой глупый, ты не представляешь. Школу и ту едва закончил. А ты мне про университет…

Они помолчали. Им принесли бутылку красного вина с иероглифами на этикетке. Тони пригубил напиток. Вкус был отменным, дорогим.

– Что это за вино? – спросил Тони, беспокоясь за счет, – В Японии разве делают вина?

– Да, и очень вкусные, – Нэнси отпил из своего бокала, – Это «Магрез Аргуа». Кисловатое слегка. Но при этом бархатистое. Чувствуешь?

Тони подавился, найдя название вина в меню ресторана.

– Господи Иисусе, Натан, у меня не хватит денег расплатиться за это.

– О, сладкий, не переживай, – Нэнси дотронулся ногой до его ноги под столом, – За мой счет. Я долго копил на эту поездку. Несколько лет.

Они помолчали. Тони подумал было напомнить Нэнси о его обещании, но тот сам встрепенулся, когда им принесли закуски.

– Его Дэйви звали. Этого человека, – сказал он, медленно кружа по гладкой столешнице прямоугольную тарелку с фаршированными рулетиками.

Тони торопливо нажал на кнопку диктофона.

– Того, кто привез тебя сюда?

Нэнси кивнул.

– Мы с ним на танцах познакомились. В Бирмингеме. Я так развлекался тогда: шил себе какую-нибудь женскую одежду, а вечером ее надевал, красился и уходил в один клуб у нас. Там терпимо относились к таким, как я.

– Ты еще учился тогда?

Нэнси снова кивнул. Отпил из бокала.

– Он был очень красивым, этот Дэйви… В дорогом костюме, всегда очень ухоженный. Пахло от него всегда лучшим парфюмом. Он угощал меня в этом клубе, мы с ним танцевали. Потом после учебы стал забирать, приезжал на такой дорогой тачке!.. Я такие только в центре видел. Мы-то с отцом на окраине жили… Возил меня по ресторанам, покупал всякие шмотки. В общем, завидный такой женишок, – Нэнси хихикнул, искусно подцепив палочками лепесток имбиря.

– У вас… было что-то?

Нэнси покачал головой.

– Нет, он меня не трогал… особо. Мы с ним целовались, иногда обжимались. У меня никогда никого прежде не было. Мне и этого с лихвой хватало. А еще он говорил, что я красивый. Меня это, наверное, подкупало сильнее всего. Потому что отец с детства твердил, какой я уродец. В прямом и переносном смысле. Особенно когда застал меня в маминой одежде. Она ушла, знаешь, и всю одежду свою дома оставила. Платья, платки, кофты, туфли. В детстве я придумал себе историю, что ее забрал дракон. И она все это время где-то ждет меня, надеется, что я ее спасу…

Тони налил ему еще вина. Нэнси приободрился.

– Ладно, что-то я отвлекся… Значит, Дэйви. Примерно через месяц после того, как мы встретились, он начал рассказывать о том, что у него бизнес в штатах, что нужны люди, что он с удовольствием взял бы меня на работу.

– Кем приглашал работать?

– Ой, Тони, какая мне была разница, – Нэнси хихикнул, закинув ногу на ногу, – Уехать из этого дрянного города, подальше от мерзкого отца, с богатым красавчиком, который еще и миллионы обещает… Настоящая мечта, верно? Какая разница, кем работать? Он говорил, что мне место в его компании обязательно найдется. Говорил, что я способный.

– Это тоже подкупало?

– Еще как! – Нэнси капнул соевым соусом на костюм. Стал оттирать салфеткой, – Вот же гадство… Я недолго раздумывал: или тут неизвестно чем заниматься, или там, сразу в дамки. Подписал какой-то контракт, Дэйви сказал, что это сущие формальности. Потом я тайком собрал вещи, взял документы, и сбежал с ним. Как оказалось, кроме меня он пригласил еще несколько людей: двух девушек и одного паренька. Но парень от нас сбежал в аэропорту. Я тогда не придал этому значения. Дэйви говорил, что он наркоман и подсел на измену, когда очухался.

– Вы прилетели сюда, в Сан-Франциско?

– Да. Я очень был поражен этим городом. Столько огней, столько волшебства вокруг. Здесь было столько свободы!.. У нас в Великобритании люди живут совсем не так, как здесь, в США.

Принесли горячее. Но Нэнси не притронулся к еде. Встал, подошел к закрытым стеклянным дверям, выводящим на террасу. Спросил о чем-то у местной служащей. Та поначалу отрицательно покачала головой. Тогда Нэнси сунул ей банкноту. Та кивнула и куда-то удалилась ненадолго. Когда дверь террасы открыли, Нэнси поманил Тони за собой.

Их обдало свежим, прохладным ветром. Они подошли ближе к перилам. Нэнси прижался к Тони плечом. Тот его аккуратно обнял.

– Вон там, на третьей линии набережной, видишь? – показал Нэнси, положив голову ему на плечо, – Три крыши с острыми фронтонами. Это чайный домик мисс Мэй. Сейчас может быть другое название уже. Но смысл тот же.

– Дэйви привез вас туда?

– Да, сказал, что это ресторан и он нас угостит. Они подали какой-то чай, после которого я отключился.

Тони крепче обхватил Нэнси. Но тот вдруг отстранился. Облокотился о перила, глядя на освещенные окна и зажженные красные фонари. Откинул со лба нависшие пряди волос.

– Когда пришел в себя, с нами говорила уже мисс Мэй. Она была хозяйкой. Мы с девчонками были вместе. Она выставила нам счет. Я посмотрел и не поверил своим глазам. Была такая сумма!.. Оказалось, все, что делал для меня Дэйви, пока был в Бирмингеме, было записано в этот чек. Вся одежда, все наши походы с ним по клубам и ресторанам, все подарки. Мисс Мэй сказала, что мы дали согласие на работу у нее, показала контракт, который давал мне Дэйви еще в Англии. Сказала, что мы должны отработать эту сумму, и что она предоставит для этого все условия.

– Боже, Натан… Это ужасно. Просто ужасно.

Нэнси зябко повел плечами.

– Пойдем обратно? – Тони хотелось обнять его, хотя бы просто дотронуться. Чтобы он, почувствовав тепло его руки, вынырнул из этих воспоминаний, сообразил, что сейчас легче. Или сейчас не легче?

– Да, конечно, – Нэнси шмыгнул носом, повернувшись к дверям. Когда сели обратно и немного поели, он продолжил, – У них была целая система. Того, как работают с новичками. Когда ты только поступаешь к ним, ты получаешь статус кодомо. Кодомо выставляют на аукцион. На них всегда есть спрос, потому что они – свежая кровь, многие несовершеннолетние, нетронутые.

– Ты… ты тоже был кодомо?

Нэнси кивнул. Взял гладкую салфетку и принялся повторять пальцем узоры на ее глянцевой поверхности.

– Да. Меня взяли по хорошей цене. Потому что я… я парень потому что, плюс не местный, и внешность довольно необычная. И я девственником был тогда еще.

Тот, как звучало, что «его взяли по хорошей цене», резало уши. Тони поежился, пытаясь проглотить отвращение, которое поднималось дальше под аккомпанемент рассказа Нэнси. Как будто Тони сидел на стуле с распахнутой грудной клеткой, и смычок медленно надрезал душу. Слайс за слайсом. Скрипачом был Нэнси.

– А кто принимает участие в аукционе? – Тони отпил из бокала. Пальцы у него дрожали.

– Да всякие, – Нэнси пожал плечами, слабо улыбнувшись, – Много японцев было, но американцы тоже были, еще какие-то люди. Даже женщины.

– И… и по какой цене тебя продали?

– Нам не говорили, – Нэнси закурил, – Говорили только «много», «немного», «мало». Там еще подразумевалось, что кодомо поступает в распоряжение покупателя ровно на сутки. Но так как цены, подозреваю, были очень высокими, некоторые участники аукциона скидывались, и потом приходили по очереди. Или все вместе.

На Тони напал приступ сухого кашля. Он торопливо поднес бокал к губам, чтобы промочить горло. Получилось не сразу. Нэнси закурил очередную сигарету, оглядывая полутемный зал. Кто-то слишком громко рассмеялся.

– И как… как было у тебя? – заставил себя спросить Тони. Диктофон продолжал запись.

– О, это было красиво, на самом деле, – Нэнси повернулся к нему с болезненной улыбкой. В глазах дрожали отблески окружающих светильников, – У меня было красное кимоно, в волосах цветы и украшения. Меня накрасили: набелили лицо и подвели красным губы. Моим покупателем был какой-то японец. Он уже был довольно старый, руки у него были морщинистыми. И пахло от него скисшим сыром, – он отвлекся, чтобы выпить вина.

Тони выжидающе смотрел на него, боясь продолжения.

– После него был еще один, – буднично произнес Нэнси, поставив бокал на место, – потом еще… Потом сразу несколько.

– Черт возьми, Натан! – Тони едва сдержался, чтобы не ударить по столу. Обедавшие в ресторане люди удивленно на них оглянулись. Нэнси, улыбаясь, извинился перед ними по-японски.

– Я многое не помню, – как бы извиняясь, сказал Нэнси, возвращаясь к разговору, – Они всех кодомо накачивают наркотой, чтобы не сопротивлялись. Помню только, что это все долго было очень…

Они замолчали после этого. Тони выключил запись. Есть и пить больше не хотелось. Веселящиеся люди вокруг, жующие вкусную пищу, отпивающие искристый алкоголь из дорогих бокалов – все мгновенно опротивело. Тони вздрогнул, когда почувствовал, как на его руку опустилась теплая ладонь Нэнси.

– Сладкий, я совсем испортил тебе вечер. Прости.

– Ничего… все нормально, – Тони поднял на него глаза. Нэнси снова улыбнулся, наклонившись к столешнице.

– Я бы сжег этот чайный домик ко всем чертям. Чтобы никто и никогда в него больше не попал! – он засмеялся, блестя глазами. И неожиданно другим тоном спросил, – Хочешь, пойдем отсюда? В другое место. Давай пойдем танцевать! Ты любишь музыку? Я обожаю музыку. Какую музыку ты любишь, Тони?

Тони не мог сейчас соображать. То, что поведал ему Нэнси, было отвратительно, мерзко, это не укладывалось в его голове, как бы он ни вертел. У него было чувство, как будто он провалился на самую глубину веков, где все еще процветает торговля людьми, где царит рабство, нет никакой свободы, никакой надежды. Он не мог отделаться от этой навязчивой картины, как толпа мерзких стариканов укладывает Нэнси, такого хрупкого, такого юного, на пол, рвет на нем красное кимоно, впивается в него своими морщинистыми руками, склизкими языками, топчет, оставляет на теле расплывающиеся засосы и царапины. А Нэнси смотрит даже не на них, а в потолок, на красный бумажный фонарь, и блаженно улыбается, не в силах осознать себя в наркотическом дурмане.

– Тони-и-и, – растянул Нэнси, пытаясь вырвать его из пучины мрака, который разверзся прямо у Тони под ногами, – Пойдем отсюда. Пойдем, лапушка.

Он расплатился по счету, взял Тони под руку, словно пенсионера, и они медленно спустились вниз. Молча покинули Джапантаун, вернулись в Кастро. Пока ехали в трамвае, держались за руки, словно их в любую минуту могли оторвать друг от друга, словно они были одни посреди бушующего фашистского режима.

На нужной остановке они стали выходить. Впереди шло двое парней, одетых в джинсовые куртки. Они были так похожи между собой. Видно, что были вместе уже продолжительное время. Тони поджал губы, выходя, смотря им в спины с завистью и злобой, которые не мог объяснить.

Нэнси спускался следом, но неловко оступился, схватившись за его плечо. Развернувшись, Тони подхватил его и вжал в себя так крепко, как мог. Нэнси удивленно затих в его молчаливых объятиях.

– Тони, милый, – подождав минуту, попытался высвободиться Нэнси, – Что ты… что ты делаешь?

Тони не знал. Ему просто хотелось обнимать Нэнси так, как не обнимали его родители, не обнимали фальшивые и подставные парни, не обнимали клиенты в том скверном месте. За все годы, что Нэнси жил, Тони хотелось восполнить эту прореху в его сердце, заполнить своим теплом, напоить его этой нежностью. Нежностью, ни к чему не обязывающей, за которую не положена установленная неведомой хозяйкой плата.

Люди шли мимо, не замечая их. Некоторые задерживали ненадолго взгляд, затем возвращаясь к своим делам. Тони все еще сжимал руки на этом худом, изящном теле. Нэнси пошевелился. Упер руки ему в грудь, заглянул в лицо.

– Что ты, дурачок? – шепнул он, посмеявшись. Провел рукой по его щеке, – Пойдем. Пошли к мадам Тома. У нее всегда хорошо. Она укроет от нас от всего.

Тони кивнул, позволив направить себя в сторону чугунных лестниц. Но, кажется, скрипичная партия Нэнси еще только начиналась.