Читать книгу Ромас. Морские рассказы - Алексей Макаров - Страница 3

После того, как на табло появилась надпись «Пристегнуть ремни», пассажиры поняли, что самолет приземляется. Несмотря на увещевания стюардесс, народ внутри самолета оживился. Чувствовалось, что четырехдневное ожидание вылета в аэропорту Владивостока всем надоело, и все поскорее хотят вырваться на свободу и отправиться по домам.

Как только самолет коснулся колесами взлетной полосы и, несмотря на просьбы стюардесс, пассажиры повскакивали со своих мест и лихорадочно начали вынимать с полок вещи и одеваться.

Рулежка самолета еще не прекратилась, а в проходах уже столпились люди, готовые на выход.

Я был очень удивлен такому поведению пассажиров. Чего торопиться? Все равно уже прилетели. Конечно, было понятно это желание людей быстрее добраться до дома. Но, багаж-то все равно раньше не выдадут, пока его не привезут в аэровокзал.

Самолет четверо суток ждал во Владивостоке вылета в Петропавловск Камчатский из-за циклона, бушевавшего над Камчаткой.

Было и так понятно, что все устали, все хотят домой, но чтобы вот так не сдерживать эмоции…. Было даже удивительно мне молодому 22-летнему четвертому механику, едущему на работу в Камчатское морское пароходство.

Мой тесть сказал мне во Владивостоке, что у него в Питере есть троюродная сестра – Мария Филипповна, и что живет она на улице Первомайской. Где эта Первомайская, тесть не знал. Но, только посоветовал, пожав плечами, как бы извиняясь:

– Выйдешь из самолета, спроси. Там все и узнаешь.

Он работал таксистом и его друзья каждый день, во время этой вынужденной задержки, возили меня в аэропорт, по его просьбе бесплатно.

Он мог себя не ограничивать в расходах по оплате этих поездок. Сам он на смене зарабатывал левых больше двадцати пяти рублей. А этих смен выходило у него в месяц то ли семь, то ли восемь, плюс зарплата и премии за перевыполнение плана.

Тесть не бедствовал. Был он участником Отечественной войны, прошедший штрафбат. Хотя о войне и о том, что он там испытал, восемнадцатилетним пацаном, он редко рассказывал. И только в степени «легкого» алкогольного опьянения, он рассказывал мне ужасные истории от которых, волосы на голове вставали дыбом.

Его слово фронтовика, для меня было, как кремень.

Поэтому я особо и не переживал. Название улицы – знал, номер дома – знал. Значит, доберусь. А если я чего-то хочу, я всегда добьюсь этого обязательно.

Поэтому я сидел спокойно в своем кресле, дожидаясь, когда народ освободит проход между креслами и можно будет спокойно, без толкотни, выйти из самолета.

Подали трап к самолету, стюардесса громко предупредила выходящих пассажиров, чтобы все раскрыли паспорта на странице с пропиской и предъявили их встречающим милиционерам.

У меня с собой было только направление на работу. Петропавловской прописки в паспорте еще не было. Когда я выходил из самолета, то милиционер подозрительно посмотрел на меня и спросил:

– Прописки нет?

Я предъявил ему все свои документы, которые находились в моем зеленом паспорте:

– У меня только направление на работу есть, – как бы извиняясь, предъявил я документы милиционеру.

– Молодой специалист, что ли? Ну, давай, давай. Проходи, – и, после этого, миролюбиво добавил, – Специалисты здесь всегда нужны.

Только я вышел на трап, как яркие лучи солнца, почти ослепили меня.

Яркость их была утроена лежащими вокруг взлетного поля сугробами снега. Они ослепляли своей белизной. Непроизвольно пришлось прищуриться, глядя на эту блистающую красоту земли и голубизну неба.

Морозный воздух придал силы и энергии. Я сошел с трапа и вышел на летное поле.

Пассажиры вереницей тянулись к зданию аэровокзала.

Оглянувшись назад, я почти остолбенел.

На фоне голубого неба за взлетным полем, вдали, виднелись два вулкана. Один из них был ровной конической формы, а у другого вершина была немного скошена, и из нее валил «небольшой» дымок.

Как-то стало не по себе. А вдруг – рванет. Но спокойствие прибывших пассажиров успокаивало.

Я отвернулся от красоты вулканов и пошел к зданию аэровокзала.

Вскоре, получив багаж, я вышел на площадь перед аэровокзалом в Елизово.

Куда ехать, чего ехать – не знаю. Тем более, что на улице было очень холодно. Особенно в моем балоньевом пальто на «рыбьем» меху.

Пришлось вернуться в здание аэровокзала и найти справочное бюро, где бы я мог узнать, как добраться до улицы Первомайской.

Дождавшись своей очереди к окошку информации, я пригнулся, заглянул в лицо царственной тетеньке и заискивающим голосом спросил у нее:

– Скажите, пожалуйста, а как бы мне добраться до улицы Первомайской в городе?

Тетенька окинула меня безразличным взглядом и тут же, скороговоркой выпалила в мои наивные очи:

– Садитесь на номер автобуса, – она посмотрела в какой-то свой список, – Вот такой-то и езжайте до Сероглазки. Там пересядете на другой автобус и потом доберетесь до КП. На КП Вы пересядете на другой автобус, и на нем Вы уже доберетесь до своей улицы Первомайской.

Все это было произнесено скороговоркой, да так, что я практически ничего не запомнил. У меня в голове была полнейшая каша от объяснений этой тетеньки из справочного бюро. А переспросить ее я постеснялся.

Что такое Сероглазка? Что такое КП? Где автобусные остановки? Где надо выходить? Все это перемешалось в моих мозгах, и я в нерешительности отошел от справочного бюро.

В полной прострации я вышел на площадь вокзала и в недоумении огляделся.

Где я? Что делать? Куда идти? Людей вокруг почти не было. Все прилетевшие пассажиры давно уже разъехались.

Но, правда, через минут десять-пятнадцать подошел автобус в город.

Со своим чемоданищем я взгромоздился в него, устроил чемодан в проходе, хотя некоторые пассажиры толкали его ногами, таким образом, выказывая недовольство, что он тут стоит и мешает им пройти.

Не обращая внимания на их недовольные действия, я устроился на заднем сидении автобуса. Внутри автобуса было тепло и, несмотря на морозец на площади, я почти сразу же согрелся.

Вскоре автобус тронулся, и я смотрел по сторонам на пейзажи зимней Камчатки.

Все было интересно. Снег вдоль дороги стоял сугробами, высотой метра по два-три.

Наверное, недавно прошли грейдеры, которые его сгребали с дорог.

Потом, когда я уже пожил некоторое время в Петропавловске, я увидел, эти самые грейдеры.

Хотя в понимании материкового жителя, это были вовсе не грейдеры, а турбоагрегаты, которые чистили дороги даже в самые сильные снегопады. Они шнеком забирали в накопитель снег и струей выкидывали его на обочину.

Поэтому вдоль обочины стояли такие громадные трехметровые сугробы, а дороги были чистые.

Потихоньку автобус доехал до Елизова. Он немного постоял на автовокзале и двинулся дальше.

От Елизова он ехал по очень извилистой дороге вплоть до самого города.

Начало города можно было определить по пятиэтажным домам, выглядывающих из-за сугробов.

На одном из них я прочитал, что это улица Тушканова.

Так, значит, мне скоро надо будет выходить.

Я прошел к водителю автобуса и спросил его:

– Скажите, пожалуйста, а как мне добраться Сероглазки?

Водитель, не отрываясь от дороги, буднично ответил:

– Вот сейчас я поеду по Тушканова до Сероглазки, там ты выйдешь и найдешь то, что тебе надо.

Я так и сделал. Когда с Тушканова автобус завернул на Сероглазку, и проехал некоторое время, водитель мне махнул рукой – вот здесь мне надо будет выходить.

Я подхватил свой чемодан, вышел из автобуса и огляделся. На остановке снега не было, все было утоптано и очищено. А вокруг была только девственная белизна. Ни дома, ни деревца.

Куда идти? Чего идти? Я понятия не имел. Но, зная, что где-то там, в стороне, куда махнул мне рукой водитель, были какие-то дома, то я и пошел туда.

Сначала снег достигал мне щиколоток, потом я брел в нем чуть ли не по колено, волоча за собой свой громадный чемодан. Ох, и тяжеленный же он оказался. И не мудрено! Одна треть его была забита технической литературой по специальности.

Постепенно я стал вязнуть в снегу. Несколько раз провалился чуть ли не по пояс. Чемодан спасал меня от того чтобы я не проваливался еще глубже.

Дальше идти было невозможно, потому что вниз шел отвесный косогор, и передо мной раскинулась только широкая гладь Авачинской губы, на которой кое-где плавал лед. А я уже и так измотался, бродя по этим сугробам.

Внизу был какой-то небольшой полуостров и какие-то небольшие домики.

Невольно подумалось:

– Нет, наверное, я туда не пойду.

Какая-то мысль подсказывала мне, что я выбрал неправильное направление и что я заблудился.

Я выбрался из снега, вышел на ровную дорогу, и вернулся на остановку автобуса. Перешел на другую сторону дороги, дождался очередного автобуса и забрался в него.

По-другому это никак нельзя было назвать.

Я был, как снеговик. Только что шапка была не в снегу. Ноги промокли. Брюки были мокрые. Шерстяные перчатки представляли собой жалкое зрелище половой мокрой тряпки.

В автобусе людей было немного. Они все с удивлением разглядывали меня.

Тут я уже сразу подошел к водителю и спросил у него:

– Мне нужно добраться до КП.

Водитель доброжелательно с сочувствием посмотрел на меня:

– Где же это тебя так угораздило так изваляться?

– По-моему я заблудился, – попытался я хоть что-то объяснить водителю дрожащими челюстями, – На КП мне надо.

– А…. На КП! Я как раз туда и еду. Давай, садись, погрейся, оттай. Доедем мы до твоей КП.

Что такое КП, я понятия не имел. Но все-таки пересилив свою застенчивость, спросил у соседа, который сидел рядом со мной:

– Что же это за такое КП?

Сосед понимающе посмотрел на меня:

– Первый раз в Питере?

– Да, – утвердительно кивнул я головой, – Только что с самолета.

– Понятно, – протянул сосед, – Площадь это так называется. Да ты сразу увидишь ее. Там танк на постаменте стоит, на этой КП.

Мне все равно неясно было значение КП:

– Понятно…. Танк. Нет, ну что это вообще такое – КП?

Сосед еще раз усмехнулся:

– КП – это Комсомольская площадь. Но все ее называют КП и как то к этому уже привыкли.

– Теперь все понятно, – понял я объяснения соседа, – Комсомольская, так Комсомольская.

Автобус не спеша ехал по улицам города. На одном из домов я прочитал: Владивостокская улица. Вскоре и водитель прокричал:

– Кто там собрался выходить на КП? Следующая остановка КП. Выходим на КП!

Я вышел на КП со своим чемоданищем. Куда ехать? Опять ничего не знаю.

Попытался прояснить обстановку и обратился к какой-то женщине, которая стояла на остановке.

Я вежливо спросил у нее:

– Вы бы мне не подсказали, как добраться до улицы Первомайской. Мне сказали, что сначала нужно до КП доехать, а там уже пересесть на другой автобус. Но я не знаю, на какой…

Женщина непонимающе посмотрела не меня:

– Первомайская…? Да не знаю я такой улицы, – раздраженно ответила она и отвернулась.

Потом, видимо что-то вспомнив, она махнула рукой на противоположную сторону улицы:

– Где-то, наверное, в той стороне.

Рядом стоящий мужчина, услышав название Первомайская улица, вмешался в разговор:

– А, это, наверное, вон туда, в сторону Восточного шоссе. Ты перейди на другую сторону улицы, и сядь на автобус, – он назвал номер, – И поедешь дальше. Там водитель тебе подскажет, где твоя Первомайская улица.

Теперь мне было известно уже и направление, и номер автобуса. Дело шло на лад. Я забыл о промокших ногах и брюках. Настроение улучшилось.

Я перешел на другую сторону улицы и вскоре подошел долгожданный автобуса.

Во всех автобусах, на которых я ехал, было очень тепло. Так что я особо и не промерз, несмотря на то, что сильно промок.

Смеркалось, потому что в середине ноября день очень короткий. Было около пяти часов вечера.

А мне до сих пор было непонятно – куда же мне надо было все-таки ехать.

Автобус ехал по очищенным улицам. Он проехал все жилые дома, выехал в какое-то безлюдное место. Справа оказались высокие стены какой-то крепости с колючей проволокой.

Меня осенило:

– Так это же, наверное, тюрьма.

Скорее всего, так оно и было.

После тюрьмы автобус еще немного попетлял и опять выехал в какое-то поле.

Я уже не на шутку обеспокоился. Не хватало мне еще одного путешествия по снегам Сероглазки. Там то, хоть светло было, а тут темень – только редкие фонари на столбах освещали наезженную дорогу.

Не выдержав обуревавших меня сомнений, я подошел к водителю автобуса:

– Вы мне не подскажете, когда мне надо будет выходить на Первомайской улице?

Водитель был занят преодолением неровностей на дороге, но все равно доброжелательно ответил:

– Да, да, да, да. Вот сейчас немного проедем, и будет тебе эта твоя Первомайская улица.

Я даже обрадовался, что мое путешествие заканчивается:

– Хорошо, спасибо – только и вырвалось у меня.

Автобус подошел к плохо освещенной остановке, на которой выглядывал только засыпанный снегом покошенный навес.

Тут водитель указал мне:

– Вот твоя остановка, – а потом, видимо, пытаясь помочь мне в моей нерешительности, спросил еще раз, – А какой дом тебе там нужен?

– Да мне дом два нужен, – я пытался вглядеться в темноту.

Водитель усмехнулся:

– А тут их всего два. Вон тот, который большой, по-моему, и есть второй дом.

Он показал назад от остановки на крышу дома, едва выглядывающую из-за сугробов, наваленных вдоль дороги.

Я поблагодарил водителя, вышел из автобуса со своим чемоданищем и побрел по узкой тропинке, проложенной кем-то вдоль сугробов к указанному дому.

Точно. Это был дом номер два – двухэтажный, желтый, с мощными стенами. Он утопал со всех сторон в снегу, только к двум подъездам были проложены узенькие тропинки.

По одной из них я вошел в подъезд, с трудом приоткрыв тяжелую дверь, нашел номер нужной квартиры, она оказалась на первом этаже, и надавил на кнопку звонка. Звонок, конечно же, не работал. Пришлось стучать.

Но только я постучал, буквально через несколько секунд дверь открылась, и на пороге появилась упитанная женщина пожилого возраста, примерно лет далеко за 50, такая же, как и описывал мне ее тесть.

Я представился:

– Я Алексей Макаров. А вы Мария Филипповна?

Она, всплеснув руками, чуть ли не заголосила:

– Да, да, я Филипповна. Ждем мы тебя, ждем, а тебя все нет и нет. Куда ты мог подеваться? Уже сердце все изболелось. Тут уже три часа все на столе стоит. Остыло, поди уже все. Давай, быстро проходи, раздевайся и будем садиться за стол. Все тебя уже заждались. Где же тебя носило? Самолет-то вон, когда уже прилетел….

Она суетилась вокруг меня, помогая перетащить чемодан и раздеться.

Увидев мои занесенные снегом ноги, она достала веник:

– На тебе веник, пойди и снег с себя стряхни, – указав на коридор.

Я вышел в подъезд, смел с себя снег, и вернулся в квартиру.

Филипповна оказалась довольно таки упитанной женщиной, одетой в торжественное платье и кутающейся в душегрейку из чёрно-бурой лисы.

Лицо у нее было такое добродушное, а в голосе было столько теплоты, что я сразу же забыл о перенесенных тяготах сегодняшней дороги.

Филипповна, увидев мои промокшие ноги, сразу же засуетилась и куда-то скрылась. Через минуту она вышла в коридор с ворохом одежды.

– Вот тебе брюки, носки, свитер и тапки. Иди в эту комнату, – она указала на дверь рядом, – Там ты будешь жить, – добавила она, – И переодевайся там. Мокрые вещи развесь по батареям.

Я прошел в указанную комнату, занес туда свой чемодан и стал переодеваться. Моя одежда, и в самом деле, была вся мокрая.

Так что одежда, выданная мне Филипповной, как раз и пригодились.

Переодевшись, я вышел в коридор.

Квартира оказалась из трех комнат, коммунальная. Справа в коридоре были две комнаты. Из одной из них выглянула женская голова и сказала мне приветливо:

– Здрасьте, – молодая, полная женщина вышла оттуда и, протянув руку, сказав, – Я Лена.

За ней вышел невысокий мужичок примерно ее роста, такой же полноватый:

– А я Пётр, – он крепко пожал мне руку.

– А Филипповна где? – я стоял посередине коридора, не зная, что мне делать дальше.

– Так у себя же, – сделала удивленный вид Лена, – Тебя же ждет.

Она указала на комнату, из которой я вышел:

– А там у нас никто не живет, потому что майор, который там жил, куда-то уехал в командировку, сейчас она закрыта. Вот Филипповна тебе там и постелила. Ты теперь там будешь жить.

Пока меня все устраивало, и я согласился с Леной:

– Хорошо.

Слева в коридоре была кухня и какой-то чуланчик. Я подумал, что там находиться туалет, но как потом оказалось, что я очень сильно ошибался, потому что там был просто чуланчик с ведром, куда можно было только пописать ночью.

Туалет для всех остальных нужд был на улице. Так что надо было по всякой нужде бежать именно туда. А он был, опять же, спрятан между сугробов и продувался со всех сторон, чтобы вонь от испражнений не тревожила посетителя и не мешала им думать о смысле жизни советской действительности.

Последней комнатой справа по коридору была комната Филипповны – большая, с высокими потолками.

На двух стенах висели ковры, на третьей еще красовался какой-то гобелен. На полу был выстлан большущий толстый ковер, а посередине комнаты стоял накрытый стол.

В левом углу комнаты стояла огромная широкая кровать, на спинках которой красовались блестящие, никелированные набалдашники. А у противоположной стены стоял диван.

Точно такой же диван был и у нас, когда мы были еще мальчишками, и мама на нем читала нам сказки. Меня это очень удивило. Надо же! И такое сохраняется.

Столько лет прошло, а диван как был, так и остался. Мне даже показалось, что это был тот же самый диван, перекочевавший из моего детства сюда, в комнату Филипповны.

Посреди комнаты стоял стол, на котором чего только не было.

Невозможно было остановить взгляд на чем-нибудь, что там стояло, потому что там была и маринованная рыба, и картошка, и икра, и соленая красная рыба, и какие-то салаты….

И все это было аккуратно накрыто красивыми полотенцами. Наверное, они были ручной работы и на Украине они бы назывались рушниками.

Видно, что хозяева, все-таки не выдержав, что гостя долго нет, сели за стол и по паре стопочек все-таки пропустили.

Мне тут же освободили место за столом и поставили передо мной огромную тарелку.

Не успев даже вымыть руки, я уже оказался за столом со стопкой в руках.

Филипповна наполнила мою тарелку картошкой с мясом.

Тут же стояли нарезанный сервелат, красная рыба, красная икра, консервированные овощи соленые помидоры и огурцы. Все это было разложено на столе, а что не помещалось, стояло на подоконнике.

Филипповна широким жестом показала мне, Лене и Петру, чтобы мы сели за стол. Мы чинно расселись. На одном краю Филипповна, на другом Лена с Петей и, спиной к окну, сел я.

Филипповна кивнула головой Петру:

– Петя. Ну, что, давай достань вон ту, холодненькую, которая там, за окошком стоит.

От такого предложения Пётр был не вправе отказаться.

Он приоткрыл окно и достал оттуда бутылку, стоящую между рамами, которая оказалась очень даже холодненькой.

Налили по стопке, и тут же выпили.

Филипповна все беспокоилась обо мне. Она постоянно накладывала в мою тарелку, то картошки, то маринованной рыбы, то сервелат, то красную икру. Со словами:

– Кушай, кушай, кушай, ты же устал, тебе надо отдохнуть. И не дай Бог, заболеть. Ты же весь промок в наших снегах.

А потом пошел разговор и о жизни.

Выпили и вторую бутылочку, которую Петя достал из-за окна. За этими разговорами съели почти полстола, что было накрыто. Потом с подоконника достали всю оставшуюся закуску и принялись за третью бутылочку.

Когда и этого не хватило, то Петруха сбегал к себе в комнату, принес оттуда еще одну, такую же холодненькую.

Закончилось все тем, что как я пробирался в свою комнату, где мне была застелена кровать, я уже не помнил. События оставшегося вечера остались только кадрами, как в немом кино.

Утром я проснулся оттого, что Филипповна теребила меня за плечо:

– Тебе-то на работу надо будет сегодня идти? Что-то ты вчера, как я помню, мне об этом говорил.

– Наверное, надо, я же сюда на работу приехал, – еле ворочая языком, пытался я сопротивляться Филипповне.

Но Филипповна не отставала:

– Давай. Тогда вставай и иди, умывайся.

Умываться пришлось в кладовке.

Для меня, городского жителя, привыкшего к коммунальным удобствам, тут было все неожиданно.

На стене висел алюминиевый умывальник с соском. В него надо было из ведра налить воды, и поднять сосок, чтобы из того потекла вода. А чтобы она не забрызгала башмаки, то ноги надо было расставлять очень широко. А мне с бодуна, это было проблематично.

Только я приспособился к предметам туалета, как зашла Филипповна и дала мне полотенце. Хорошо, что зубная щетка и мыло у меня были свои.

Я умылся, одел свитер, куртку и сбегал в туалет.

На улице было не холодно. Было минус четыре, пять градусов. Вокруг блестел снежок, отблескивая желтыми искрами от фонарей, которые были установлены вокруг дома. Хоть дом и стоял на отшибе, но освещение вокруг него было сделано сносное. В темноте дорогой в туалет не ошибешься. Особенно если приспичит.

Бодренький, после такой пробежки на улицу я вернулся в дом. Даже жить стало веселей, не смотря на вчерашние возлияния.

В течении моего отсутствия, Филипповна приготовила завтрак и ждала меня за роскошным столом.

На завтрак, опять же, была та же самая картошка с мясом, где было, наверное, больше мяса, чем картошки, кусок аппетитного, разогретого белого хлеба. Как потом оказалось, что этот хлеб был из консервных банок.

Несколько кусков такого хлеба она положила передо мной с кружкой очень крепкого чая.

Чай был почти черного цвета, сладкий до приторности. От него все слипалось во рту.

Филипповна села напротив меня и приговаривала:

– Ешь, ешь. У тебя сегодня будет очень трудный день.

Потом она потрепала меня своей мягкой рукой по голове, поднялась и поцеловала в маковку.

– Не думала, что у Бори есть такой замечательный зять, – она немного прижалась ко мне и отошла в сторону.

Я, краем глаза видел, как она смахнула слезинку из глаз.

Конечно, пришлось все, что было положено на столе, съесть.

Когда Филипповна увидела, что я почти все одолел, она вновь потрепала меня по затылку:

– Ну, все. Иди, одевайся. Я тебе покажу дорогу к автобусу, – она немного вздохнула, показывая тем, что и ей надо идти одеваться.

– Мне же тоже надо на работу ехать. Я в центре работаю в скорняжной мастерской. А потом я тебе покажу, как тебе надо дальше ехать до твоего пароходства.

Мы вместе с ней вышли из дома, прошли к остановке, сели на тот же самый автобус, который привез меня сюда, и поехали до КП.

Автобус был почти пуст и потихоньку ехал, немного покачиваясь на ухабах.

На КП автобус на некоторое время остановился. Я посмотрел на танк. Как его сюда занесло?

Справа, на косогоре, высилось квадратное серое здание. На нем я прочел – ресторан «Вулкан».

– Ничего себе, какое название. Как раз подходит под стать городу, – промелькнула мысль.

Потом автобус поехал дальше в город.

Город пропал на какое-то время. Но справа, вскоре, показались дома, а слева было замерзшее озеро.

Автобус пошел по косе, отделяющее озеро от бухты, и выехал к центральной площади.

Филипповне надо было выходить.

Перед выходом она посоветовала мне:

– А тебе надо будет проехать еще четыре остановки. Там будет Дом офицеров. У Дома офицеров сойдешь, и после этого поверни направо. Вот там и находится твое пароходство.

Она вышла, а я поехал дальше.

Когда я вышел около Дома офицеров, то справа увидел два здания.

С трассы я спустился к ним и принялся изучать таблички на фронтонах.

В то здание, где было написано, что здесь располагается отдел кадров, я вошел и поднялся на второй этаж.

Дверей было много. И я, сомневаясь, в какую мне из них надо зайти, спросил у пробегающего мимо парня:

– Куда обращаться? К кому идти? Я только что приехал.

Парень, не глядя на меня, махнул рукой:

– Иди туда, к инспектору кадров, – он показал на последнюю дверь, – Там есть один, который занимается новенькими. Он тебе все и расскажет.