Читать книгу Ничего - Алексей Николаевич Евстафьев - Страница 11

Неужели вы ничего не слышали о профессоре Крысюке? Неужели имя этого достославного мужа сравнимо для вас с пустым трезвоном, испускаемым цепями и крюками на заброшенной живодёрне?.. Да, я понимаю, все эти бесконечные учёные разглагольствования и споры – такая скукотища, что зевать хочется, и век бы их не слышать. Ментальная настырность какого-нибудь старичка-академика настолько бывает подозрительной, что перестаёшь доверять и банальнейшему утюгу: кажется, тот уже изготовился встать в позу и зачитать инструкцию по своей эксплуатации. Но всё-таки, друзья, неужели вы ничего не слышали о профессоре Крысюке?..

Профессор Крысюк – это величайший энциклопедический ум нашей сварливой эпохи. Профессор всю жизнь провёл в такой многополюсной научной чехарде, что гнаться за ним не имело ни смысла, ни удовольствия. Именно он изобрёл квадратное колесо, штаны для четырёх лап и хвоста, электрический стул с кондиционером, синтетический подсластитель сукразит, насадку №5 с уретральным плагом для трусиков. Установил выдачу заработанной платы в виде получки и аванса, предвидел перемещение понятия личного эго в обусловленность безличного домкрата, раз и навсегда уяснил, что сила трения по голове прямо пропорциональна силе давления в мозгах, придумал астрологические гороскопы на неделю и сочинил тесты на IQ, смастерил ручной тормоз для скачущей лошади, написал парочку новых притч Соломона, рассчитал, как и сколько следует плакать по ночам от неразделённой любви. Он является почётным членом всех Академий Наук и Университетов по всему миру. В его честь окрестили целую группу беспозвоночных парнокопытных членистоногих, которых, правду сказать, никто, кроме профессора, не разглядел. Его именем назван один из элементов химического табеля о рангах Менделеева. На домике, где он проживает, добрые люди загодя повесили мемориальную табличку, уведомляющую о всех достоинствах знаменитого гражданина.

В эти дни профессор Крысюк практически безвылазно находился в своей домашней научно-исследовательской лаборатории, торопливо изобретая устройство ЧТОБ ХОРОШЕНЬКО ШАНДАРАХНУТЬ. Неприятная спешка была вызвана тем фактом, что заказчиками устройства выступали заклятые арапские шейхи и им не терпелось ХОРОШЕНЬКО ШАНДАРАХНУТЬ прямо сейчас. Они общались с профессором по телепатической связи – возможно, по детской наивности, перепутывая вежливость со сквернословием – и требовали убедительных результатов.

– Не случалось такого, чтоб профессор кого-нибудь обманул или кому-нибудь не помог! – с торжественной суровостью извещал шейхов профессор Крысюк. – Профессор может малость заморочиться, но его нужно понять. Вас много, а профессор один.

– Нам надо быстро, ёптысь… быстренько… – заговорщицки требовали шейхи, показывая, как у них чешутся руки.

– Да куда уж быстрей!..

Профессор Крысюк – брюхатенький живчик, передвигающийся на тощих задних лапах, завсегда готовых отчебучить что-нибудь этакое – и сам был не против довести своё изобретение до конца. На его мудрой мордочке неожиданно обнаружился взгляд старика, который проснулся ранним утром и почувствовал себя вечно молодым и вечно пьяным. Профессор был одет в жёсткие брезентовые шорты и жилетку со множеством карманов, ни один из которых не пустовал. Ножницы, пассатижи, таблетки анальгина, спички, чайные пакетики, мебельные крепежи, серверные SSD и бумажки с записями кулинарных рецептов и новогодних застольных тостов – чего только не обреталась в карманах жилетки профессора.

– Быстренько, быстренько! – шлёпал себя по ляжкам профессор Крысюк, как бы придавая игристого запала. – Взяли штучку – раз-два – туда отнесли, сюда принесли – три-четыре – взяли да положили!.. быстренько, быстренько!..

Добрая служанка профессора – сутуловатая, изумительно длинноносая и мордатая, рыжешёрстая когда-то девица (напрочь облысевшая от систематически неудачных лабораторных опытов) – устало носилась из угла в угол, привычно ворчала, сшибала подолом пятнистого халата лабораторные колбочки и скляночки, тут же сметала осколки на совок, окрысивалась парочкой недобрых слов и выбрасывала мусор за окошко.

– Раз и два – взяли штучку! три-четыре – привинтили! оп – туда, оп – сюда! сели – встали! сели – встали!.. – руководил изобретательной работой профессор.

Под окошком бурно разрасталась морковка-марихуаночка, подставляя пышные, вычурно изрезанные листья солнечному свету, словно намереваясь захлебнуться свежераспечатанным днём. Растение это, селекционным методом выведенное самим профессором Крысюком, имело когда-то большую популярность. Возле грядок толпились застенчиво-внимательные граждане с широким личным мнением по поводу диковинного растения и с однозначным капризным унынием в глазах. Однако никто не решался собрать, высушить и выкурить морковку-марихуаночку. Ходили слухи про мышонка Нетбрюха, надкусившего свежий лепесточек чудо-растения, и про его последующее возлетание на седьмое небо. Рассказывали, что перед возлетанием, мышонок около часа носился по улицам города в виде длинной ошалелой закобяки и выкрикивал что-то про чрезвычайную работу пищевого тракта. Впрочем, с самого седьмого неба ни подтверждения, ни опровержения случившемуся не последовало. И у любопытствующих граждан интерес к растению иссяк сам собой.

– Тьфу ты, тьфу ты, пакость! – обычно настолько решительно высказывалась об морковке-марихуаночке служанка профессора Крысюка, будучи девицей прилично воспитанной и морально устойчивой.

Именно ей приходилось неоднократно набивать высушенными листьями трубочку профессора и затем наблюдать, как тот, выкуривши и насладившись хитрым табачком, долго и неподвижно сидел в кресле, похихикивая дурковатыми ля-бемолями и внимательно разглядывая бурление внутренних наваристых компотов. Своего хозяина служанка любила не больше, чем всех прежних своих хозяев – естественно-послушной нежной любовью, которая не мешала ей ворчать, бурчать и удручаться.

– Быстренько, быстренько, голубушка, шевелитесь, левой-правой, хвать-похвать! – сегодня профессор чересчур активно двигался, заставляя с удовольствием покачиваться лабораторные шкафы и столы. – Та-ра-ра-бумбия… сижу на тумбе я… А принесите-ка мне срочно щепотку нитроглицерина… осторожно, скляночку не разбейте… блямц??. с кем не бывает, голубушка, разбили – не расстраивайтесь, купим новую… соберите стёкла и подотрите пол тряпкой… а лучше вымойте-ка тут всё, да так чтоб сверкало и блестело!..

– Это опять за водой к колодцу бежать? – недовольно зыркнула на профессора служанка, стараясь ногой загрести осколки под диван. – У меня руки, чай, не казённые. Устала я за водой туда-сюда бегать.

– Устала? – весело сверкнул глазами профессор, разъерихорился и пропел игривую частушку:

Из колодца вода льётся,

Льётся волноватая.

Милый выпьет, подярётся,

А я виноватая.

– Ох, неугомонный. – служанка неохотно взяла ведро с остатками воды, покачала его, убеждаясь, что вода непременно кончится очень скоро, и категорически поставила на место. – Давайте я вам завтра полы вымою и чистоту наведу. Давайте даже послезавтра.

– Знаю я ваше послезавтра, это у вас сказка-неотвязка такая про послезавтра. – весело гаркнул профессор. – Вам бы не лениться надо, голубушка, а пошевеливаться!.. Если б вы шевелились почаще, то такую бы задницу не отрастили… с такой задницей, поди-ка, и за мужичками бегать неудобно, с бетономешалкой-то этакой… раз-два, раз-два, сюда – столярный клей, туда – колбочку… не уроните… не глотайте… не дышите… не дышите… не дыш…

Распыхтевшаяся служанка, пролетая через коридор, мельком высмотрела себя в зеркале и осталась удовлетворённой своей задницей, да и собой в целом. Уж лучше быть чуть полненькой, чуть шире к низу – даже так сказать: быть пухленькой! – чем быть чёртовым торопыгой-профессором, идиотским нетерпякой, и: «хосподи-прости, лучше помолчу про его облезлую задницу»!

– А теперь тащите сюда килограмм нашего любимого изотопа. – потребовал профессор, приняв позу человека, решительно готового всегда и ко всему.

– Ой, беспокойный! ой, хулиган! – буркнула служанка. – А изотоп-то, кажется, весь кончился! ещё в прошлый раз мы его извели!.. али не извели?.. Надо взглянуть.

Служанка придирчиво взобралась на стремянку, дотянулась до верхней полки высоченного лабораторного шкафа, нечаянно сваливая на пол гладильную доску и фарфоровые чашечки, достала из сморщенной жестяной банки отощавший пакетик с плутонием изотопа. Служанка внимательно понюхала его, дабы определить по запаху, что это именно он – душистый плутоний изотопа, очень редкостный и дорогущий в наших краях ингредиент. Жалостно пропыхтела и потащила пакетик профессору Крысюку.

– Бери, неугомонный, остатки сладки. Да насытишься ли?

– «При отличном шевеленье – нету места насыщенью!» – сочинил научные стишки профессор Крысюк.

– Никто за просто так не насытится вдоволь, это ваша правда, мир не без греха. – ответила научной безнадёжностью служанка, добавляя немного религиозности, поскольку не только в доме профессора училась уму-разуму, а ещё посещала по воскресным вечерам атеистические лекции в ближайшем Доме Культуры. – Всё вокруг шевелится неустанно, всё пожирает и своё и чужое, а истинным сердечным чувствам местечка не остаётся.

– Как же так – не остаётся? – удивился профессор.

– А вот так. Сердечное-то чувство только подкрадётся к тебе, чтоб местечко занять, а глядь: занято!.. там уже бифштекс лежит, свободных мест нету!..

– Это у вас атеистические лекторы столь вульгарно про сердечные чувства разглагольствуют? – подмигнул служанке профессор. – Верно, не простые это мужички. а слишком разговорчивые, за словом в карман не лезут?..

– Да ну их, этих ваших лекторов! – вздохнула служанка. – Любую историческую угловатость выпрямят на свой лад, а обычному человеку не могут мозги вправить.

– А потому не могут, что не только в Бога не верят, но и в человека тоже. Ни во что они не верят. – усмехнулся профессор Крысюк. – Я ведь тоже когда-то за научный атеизм ратовал, на церковной паперти выступал, требуя, чтоб народ скинулся на покупку астролябии, дабы всякий увидел, что нет на небе никакого Бога. Глубинный Смысл Бытия проповедовал. Но очень скоро угомонился и понял, что нет для меня, по сути говоря, большой разницы – есть Бог или нет Бога – что человеку надо просто жить себе в достаточную радость, и немножко пользы обществу приносить. А время как-нибудь пройдёт, всё расставит по своим местам.

– Все мы у времени в плену. – совсем тяжко вздохнув, заметила служанка.

– Да разве это плохо? – воскликнул профессор. – Живи себе в плену и живи, пока не помрёшь, и хорошо если выйдет жить подольше. А жить можно очень долго, голубушка вы моя, если относиться ко времени иначе, чем мы привыкли. Ведь сколько много будет времени, если его не делить на долгие минуты и часы, а оставить лишь короткие секунды?.. Очень много.

– Очень? – не поверила служанка.

– Дохера. И на бифштексы времени хватит, и на сердечные чувства. Всё уместится.

*****

(Лектор-атеист, мирно завтракая бифштексом у себя за столом, на кухне, невольно вздрогнул, икнул и задумался о каверзных возможностях естествознания, о подмене сердечных чувств – чувствами предстательной железы. Вспомнил о том, как он неоднократно давился бифштексами, не получая от этого ни малейшего удовольствия, ни новых научных открытий. Представил, как он лежит мёртвым, с непрожёванным бифштексом во рту, на фоне серого неба и солнца, отдающего зеленоватой сыростью. Как он понимает, что теперь ничего с ним никогда не случится. И никому он больше не будет нужен. Лектор категорически не захотел такого исхода для себя, а потому усомнился, что может продолжать быть атеистом. «Надо понимать, – тяжко произнёс вслух лектор-атеист. – что вовсе не мы прессуем кирпичи, а в кирпичи прессуют нас!.. Осталось выяснить: кто таков прессовщик?» Кариозный скрежет зубов, в стиле «AC/DC», помог вчерашней бутылке водки выйти из состояния Дао, она прислушалась к размышлениям лектора-атеиста и незамедлительно врубила на полную громкость «Highway To Hell», а это – скажу для тех, кто не знает – такая редкостная чертовщина, что хоть уши затыкай!.. «Каюсь!!» – слякотно, но вполне решительно завопил лектор-атеист и заткнул уши. «По грехам моим себе воздам!» – рухнул на колени лектор-атеист, чтоб продолжительно и с ритмичной методичностью биться лбом об пол. Бесёнок, который по привычке пришёл к нему скоротать вечерок, был незамедлительно изгнан из дома и осенён коммунистическим манифестом с серпом и молотом на обложке, ибо прочих книг религиозного содержания, у лектора-атеиста не водилось. «Лучше всего мучить себя в непрестанных поисках счастья, чем вовсе ничего не искать. – с каждым ударом лба об пол, открывал для себя новые смысловые принципы лектор. – Лучше осуждать себя и подвергать самобичеванию, нежели искать в чужом глазу бревно. А вот что однажды сказал апостол Андрей про русскаких людей: никем они не мучимые, но сами себя мучат, и этим совершают омовение себе, а не мучение!.. Возможно, нам всем следует брать пример с этих самых русскаких людей, но слишком мифическое оно племя.»)

*****

– Шестнадцать граммов лишних в пакетике оказалось. – взвесил изотоп профессор Крысюк. – А нам нужен ровно килограмм.

– Шестнадцать-то граммов к чему-нибудь другому пригодятся. – заметила служанка, имея лёгкую склонность к скупости. – Давайте-ка мне их назад.

– А вот и не дам! – воскликнул профессор и сыпанул весь изотоп из пакетика в тоннельную трубу, выпирающую из добросовестно изобретаемого устройства.

– Теперь ведь бабахнет? – замерла от испуга служанка.

– Теперь бабахнет – так бабахнет!! – произнося «бабахнет» профессор озорно блеснул глазками и пристукнул хвостиком об пол. – Да разве у нас есть причины, чтоб шибко волноваться за такие пустяки?.. Не в наших краях бабахнет, а у арапских шейхов. Пожелаю, голубушка, так и ещё добавлю лишних два грамма.

И профессор с удовольствием начихал в тоннельную трубу. В лаборатории запахло сгустком отваренной вермишели.

– Сто раз говорено: хулиган! – покладисто ныла служанка, спешно прикручивая ТОТ САМЫЙ ПРИБОР ТОГО САМОГО КРАЙТОНА к устройству ЧТОБ ХОРОШЕНЬКО ШАНДАРАХНУТЬ.

Изобретаемое устройство свежевымыто сверкало и радовало научным бескорыстием; электрический самовар, из которого его сколотили, казался далёким и неправдоподобным.

– И зачем им это всё? – не понимала запросов арапских шейхов служанка.

– Я и сам не знаю толком, зачем им это потребовалось. – сказал профессор Крысюк. – Говорят, у них, в арапской губернии, какие-то изменения климата произошли, а вместе с ними случилось чудовищное падение нравов… Теперь думают, что если ХОРОШЕНЬКО ШАНДАРАХНУТЬ, то вернётся прежняя благодать и регламентированное целомудрие. Самое главное, что они мне денег обещали заплатить, а нам деньги нужны. Я вам жалование за прошедший год выплачу, а то неловко мне, что вы без денег работаете.

– Падение нравов… – повторила служанка, смутно открывая в себе некую идею.

– Кроме денежного вопроса, у меня, конечно, и исследовательский интерес имеется. Если в одном месте получится так славно ШАНДАРАХНУТЬ, что благочестие вернётся, то в другом – скажем, при наличии инфляции и неустойчивого курса национальной валюты – можно ШАНДАРАХНУТЬ прямо по экономике, добиваясь её процветания и уверенности в завтрашний день.

– Падение нравов… – ещё раз задумчиво произнесла служанка.

– Вот-вот, оно самое, падение нравов. – весело подмигнул служанке профессор Крысюк. – С него всё начинается в нашем деле. Ему мы и должны быть благодарны.

Профессор пошлёпал ладонью по изобретённому устройству, проверяя его устойчивость. Немножко покопался, муслякая указательный палец, в своих научных бумажках, убеждаясь, что все формулы и вычисления абсолютно верны. Удостоверился, что в своей работе он знает толк и радостно гикнул.

– Вот теперь, голубушка, – сказал профессор. – я намерен запустить своё изобретение в рабочий процесс, и очень надеюсь, что на наши нравы оно не слишком посягнёт. Это очень торжественная минута, и я сильно волнуюсь. Если ничего не заработает, это будет серьёзный удар по моей репутации. Слишком серьёзный. Сам я уйду в вечный резерв, подальше от глаз арапских шейхов, а для вас, голубушка, отыщу хорошенького жениха, и выйдете вы за него замуж, детишек нарожаете.

Служанка недоверчиво покосилась на профессора.

– Да, знаете, детишки есть такие – маленькие, затейливые, бегают туда-сюда, ручонками машут весело… у-тю-тю, у-тю-тю… смешные такие… Я и сам когда-то был бодреньким карапузом, и счастливо время проводил. Думаю, что вам не помешает завести детишек. Я ведь вашу природную стыдливость понимаю; кармические зазубринки, в этом смысле, из вас так и выпирают. Но у нас есть ещё немного времени, чтоб их спилить. И пила вроде есть?..

– Вроде есть.

– Ну вот!!

Голубушка сперва печально шмыгнула носом, но, призадумавшись, хорошенько отсморкалась, утёрла нос кулаком и убежала в коридор. Из коридора она вернулась в дорожном расфранчённом пальто и в чудовищно слащавой шляпе, вернее сказать, в шляпенции.

– Прощайте, что ли?.. денег на дорогу дадите?..

– Это вы куда собрались? – опешил профессор.

– Замуж.

– Голубушка! зачем же так сразу? – профессор Крысюк поцеловал ручку служанки. – Я призывал отпиливать кармические зазубринки, а не прикрывать их шляпкой, но, впрочем, всё это сейчас неважно, сейчас важно, чтоб вы оставались рядом со мной. Наступает великий час… – профессор с елейной нежностью погладил изобретённое устройство ЧТОБ ХОРОШЕНЬКО ШАНДАРАХНУТЬ. – Ведь именно я изобрёл эту замечательную штуковину, именно своей головушкой додумался, котелком-то, так сказать, дотумкал!.. – профессор вежливо постучал пальцем по голове. – Ведь ни сна, ни отдыху, ни прочего чего такого… Да кому я это рассказываю?.. Голубушка!! – профессор бросился с поцелуем к служанке, но та ловко увернулась.

– Сегодня, так и быть, дома посижу. – пообещала служанка. – А завтра замуж пойду.

– Дожить бы ещё до завтра!.. – плутовато покачал головой профессор.

– Прямо сейчас, что ли, шандарахнешь этой штуковиной? – пугливо озираясь, спросила служанка.

– Шандарахнем, обязательно шандарахнем!

– Да сейчас-то зачем?

– Да потому что мне не терпится!

– Если сейчас, то я побегу и у соседей схоронюсь.

– Голубушка! – профессор от радостного возбуждения вряд ли замечал перепуганного вида служанки. – Мы с вами прямиком отправляемся в вечность! Прямиком в исторические анналы, голубушка!..

– Вот-вот, в каналы вы как-нибудь без меня, а я к соседям сбегу.

– А?

– К соседям, говорю, побегу и схоронюсь. Ваши-то взрывы у меня месяцами в ушах не глохнут.

– Шандарахнем, обязательно шандарахнем всем по ушам! – радовал сам себя профессор Крысюк, переплетая два неприятно-паутинчатых проводочка и пошипывая на них паяльной лампой.

– К соседям! И схоронюсь! – на последнем отчаянии визгнула служанка и побежала мелкими синкопками к двери из дома. Но сбежать-то ей не удалось.