Читать книгу Долгое прощание с близким незнакомцем - Алексей Николаевич Уманский - Страница 3

В коридоре уже разбирали по рукам ведра, цветы и лопаты. Михаил поискал глазами свою сумку, где остался плащ. Собиралась гроза. Спустившись по лестнице, он застал во дворе у подъезда людей, вышедших из дому раньше. Горский встретился взглядом с человеком в линялой голубой рубашке.

Тот сказал приветливо, по домашнему:

– Пойдем потихоньку.

У него было уже немолодое, в морщинах лицо, и все-таки что-то заставляло сомневаться в том, что этому человеку действительно много лет.

– А давай познакомимся, – просто сказал человек. – Николай.

– Михаил. А по отчеству вас как?

– Да не надо… Просто Коля. – Мы с ним соседи были. Я вон там живу, – он показал на дом, стоявший в глубине двора. – Друг он мне был.

– А я его так и не видел при жизни. Только письмами несколько раз обменялись.

– А он любил смотреть в твою трубу. Собирался взять ее с собой в экспедицию. Как ни придешь к нему, смотрит в нее через окно.

– Что ж, приятно, что она ему понравилась. Она сильная. Почти втрое сильнее его бинокля. У него восьмикратный был?

– Да, – подтвердил Николай. – Я ведь все его аппараты и приборы знаю. Чуть что не в порядке – он мне: «Николай, посмотри!» А чего? Мне приятно. Я и аппарат ему починил, когда в объектив вода залилась. Видел – висел в чехле «шесть на девять»? А как его разобрать – непонятно было. Повертел в руках так и эдак. Дай, думаю, кожу отделю в одном месте, которой корпус оклеен. И нашел.

– Да и не только это, – продолжил Николай, закурив сигарету.

– А кто вы по профессии?

– Я-то? Наладчик автоматов. А сначала футболистом был. Играл за сборную округа.

Михаил искоса посмотрел на него. Ничего ни военного, ни профессионально футбольного, в облике этого добродушного, доброжелательного человека не было.

– В прошлом году Глеб предложил: «Поехали ко мне на родину?» Ну, я взял отпуск, поехали втроем – он, Люда и я. Памятник на могиле его матери поставили. В деревне жить не захотел. «В лесу устроимся», – сказал. У нас палатка с собой была. Польская. Ну, там мы неделю прожили. Он рано вставал, шел охотиться. Ну, и я тоже… не залеживался. Возишься с дровами у костра – слышишь, бухает по кому-то.

– Из браунинга?

– Ага. И всегда возвращался с добычей. Появляется на том берегу речки – мы возле речки стояли, километрах в восьми от деревни, – переберется по дереву, поваленному с берега на берег – то утка, то рябчик, то тетерев. Хорошо там было! И Люда довольна, и он.

– Для вас тоже было неожиданностью, что он умер?

– Что ты! Не говори! Я даже сперва не поверил. Прибежала Люда, вся в слезах: «Глеб умер»! – «Да ты что, говорю, е…………! Он же только вчера к тебе в Ярославль приехал»! – «Там, – говорит, – у него и случился приступ, и он умер».

– А Глеб болел сердцем? – спросил Михаил.

– Нет, не жаловался. Перед тем, как ему ехать в Ярославль, пришел этот оператор, Вадим. Они вместе в новую экспедицию на Север собирались. Карту разложили, выбирают маршрут. Он мне и говорит, когда я пришел: «Никола, сходи за коньяком, ко мне друг приехал». Выпил с ними немного и ушел к себе, чтобы не мешать. Вот. Больше его живым и не видел.

– А как он умер?

– Да вот, Люда говорит, в понедельник это случилось. И она, и ее сестра, и муж сестры пошли на работу. В перерыв сестра пришла домой – Валя ее зовут, а Глеб говорит – плохо с сердцем, дай нитроглицерин. Дома нитроглицерина не оказалось. Валя побежала в аптеку, вернулась – он без сознания. Ну, она вызвала скорую, соседку по площадке – медсестру – позвала. Пытались его в сознание привести, потом приехала скорая. Врач посмотрел: «Все» – говорит. А когда Глебу вскрытие сделали, то сказали, что с таким сердцем он бы все равно месяца не прожил, даже если бы его спасли.

– А что такое?

– Да все сосуды, говорят, прям обизвестковались, хрупкие такие стали, что все равно должны были где-то лопнуть.

– Не может же быть, чтобы он, находясь в таком состоянии, ничего не замечал.

– Да кто его знает! Может, он, конечно, и замечал, – задумчиво сказал Николай, – да только не говорил. Вон даже Людка не знала.

Некоторое время они стояли молча.

– Идут, – сказал Николай. – Пойдем.

– А курил много?

– Если трубку и вынимал изо рта, то для того, чтобы закурить сигарету. Кофе крепкое тоже пил почти беспрерывно.

– А это? – спросил Михаил, щелкнув себя пальцем по шее.

– Бывало, – лаконично отозвался Николай. И как-то почти без паузы оживился было, но сник.

– Жаль, – сказал Михаил. – Со всех сторон его жаль. Верно, Коля? Только-только стал по-настоящему известен, из нужды наконец выбился. И все с каким трудом… Экспедицию для души, которую столько времени вынашивал, осуществить не успел. Второй роман не дописал. Столько всего не сделал из того, что мог и хотел, и именно тогда, когда перед ним открылись большие возможности. Вы его много лет знаете?

– Да с тех пор, как он из Магадана приехал.

– Понятно, – отозвался Горский. Это значило примерно двенадцать лет.

– Слушай, Миша, – продолжил Николай, – говори мне «ты». Мне так привычней.

– Ладно, Коля. Я его первую книгу, должно быть, тоже где-то в то же время прочел. Так что мы его знаем одинаково долго. Только ты его видел часто, а я ни разу. Обидно.

Коля в полном согласии кивнул головой – дескать, еще бы не обидно!

Этот друг-сосед много знал о Глебе и его житье-бытье и помогал, как мог и умел. Вдруг стало понятно, что упомянутый в кураевской книге об одиночных странствиях по Чукотке «безвестный механик» – автор примуса, помещавшегося в кармане штормовки, – как раз и есть этот самый Николай.

– У него много было друзей. Глеб такой был: если его кто узнавал, потом обязательно к нему тянулся. Да сам видишь – вон сколько людей на сорок дней набежало. А ведь не очень близко к Москве. И на похоронах было не меньше, и на девять дней.

– Мне сказали, что еще и его однокурсники из геолого-разведочного прямо на кладбище придут.

– Придут, – убежденно подтвердил Николай. – Эти уж обязательно!

Они пересекли железнодорожную линию и вышли на пристанционную площадь. Пыльную, с выбоинами в асфальте, с конечными остановками нескольких автобусных маршрутов. В единственное такси сели Люда, жена покойного Кураевского друга, еще какие-то две женщины и сын Оли и Глеба – Саша, застенчивый двенадцатилетний парнишка в джинсах и белой футболке. Сама Оля, равно как и ее, условно говоря, золовка и тезка Ольга Александровна остались вместе с прочими ждать автобуса. Николай сказал, что и на автобусе ехать неудобно – все равно до места не довезет. И они действительно шли от остановки куда их доставил автобус, еще около километра вдоль кладбищенской ограды.

С центральной аллеи кладбища они долго пробирались между оградами. В голову Горскому лезла мысль: как же тут ухитрились пронести покойника.

Однокурсники-геологи, сгрудившись по одну сторону от могилы, уже поджидали их там. Впрочем, не только однокурсники – двое были явно постарше. Один из них, с изрытым оспой лицом и прямым ясным взглядом, был совершенно седой. Горский с любопытством вглядывался в лица. В свои студенческие времена он знал кое-кого из МГРИ: одних по альплагерю, других через своего одноклассника Гошу, учившегося там. Правда, Кураев был на один или даже на два курса младше Михаила, и потому шансы обнаружить здесь кого-то из старых знакомых были невелики.

Один из пожилых, но не седой, а другой, извлек на свет первый сборник Глеба и стал расхваливать в нем самую «романтическую» вещь – «Принцессу, свалившуюся с неба», потом они принялись рассматривать помещенный в сборнике портрет автора в парадном костюме и при галстуке, которые Глеб, судя по всему, никогда не любил и, по возможности, не носил. Все сходились на том, что с молодых лет Глеб мало изменился. Затем тот, кто извлек книгу, снова начал хвалить «Принцессу», которую он, по собственному признанию, специально перечитал для данного случая.

Над кладбищем стали сгущаться темные облака. В стороне ударил и широко раскатился гром.

Гроза подошла через несколько минут. Михаил отдал плащ Оле, которая никак не хотела его надевать, пока он не втолковал ей, чтобы она укрылась вместе с сыном. Присмотревшись к мальчику, он подумал, что Глеб, пожалуй, был похож на Сашу в таком же возрасте. Однако в конце концов плащ оказался не на Оле, а на Ольге Александровне, к которой прижался племянник. Все остальные промокали: кто под кронами деревьев, кто под раскрытой газетой. Большинство же никак не прятались – негде было. На могиле, несмотря на дождь, работали двое – Вадим и еще один плечистый сильный мужчина. Оля и другая женщина помогали укладывать цветы.

Стоявшая рядом с Михаилом молчаливая черноволосая женщина в желтом с мелкими цветочками сарафане, сказала, по-особенному разделяя слова:

– По-моему, они стараются для греха. Вам не кажется?

Горский понял, что она имеет в виду кладбищенских воров.

Почему эта женщина вдруг заговорила с ним? Она явно не хотела «переживать» вместе со всеми. Красивой ее нельзя было назвать. Лицо казалось угрюмым, пожалуй, даже ожесточенным. Под дождем скоро начала пробирать дрожь, но еще не вся рассада была высажена в могильный грунт. И все-таки казавшийся бесконечным и безнадежным дождь кончился раньше, чем работающие управились с рассадой. Посыпали рис, откупорили бутылки с вином.

– Помянем Глеба, – просто сказал Вадим.

Сухое вино показалось приятным. «Пить бы его, беседуя с Глебом», – подумал Горский.

– Налить вам еще? – спросила женщина в очках, помогавшая Вадиму на могиле и часто курившая.

– Да, пожалуйста, – ответил Михаил.