Читать книгу Королевство Полночь - Алексей Райм - Страница 4

Стих второй

Спаси эту девочку

Не закончив, как будто бы это

Накопленное откровенье,

О чём не писали поэты,

О чём только он с упоением

Мог говорить без конца,

Так размеренно, тихо и гордо

Пред взором Святого Творца,

Всё о том, что копилось за годы.

Священник взял быстро стакан

И, закинув так голову, в горло

Залил горько-огненный яд…

Показалось, что Синсэр был порван,

Растерзан, замучен, распят

Так внезапно от слов своих, словно…

Взорвался за окнами гром,

И священник немедля стакан

Очень шумно поставил на стол,

Не сломав его чуть пополам.

Долго Синсэр смотрел в пустоту,

Но его собеседница знала,

Куда его мысли ведут,

И, не дав им пропасть тут, сказала:

– За честность такую спасибо,

Хоть знаю, что ты сгоряча…

– Я тебе доверяю, Кристина,

Хотя это редкость сейчас.

– В этом Богом оставленном мире

Ты вроде скучающий гений.

Таких никогда не любили,

Но это привычно на деле.

Что ты поменяешь кого-то

Здесь, может мне только присниться.

Не пробуй казаться холодным,

Тебе не идёт это, Синсэр…

Поправив на талии фартук

И руки скрестив на ней гибко,

Так робко, но всё же взаправду

Кристина сверкнула улыбкой.

Мгновение искренней дружбы —

Вот то, что действительно важно,

Вот то, что тогда было нужно,

Вот то, чего Синсэр так жаждал.

Ах, если бы в эту секунду

Священник улыбку заметил.

Ах, если б он не был окутан

Рефлексиями, будто плетью.

Внимание Синсэра путалось

Где-то на тоненькой шее,

Где падали волосы в угольном

Блеске от тьмы помещения.

В сумраке тёмные локоны,

Гревшие тонкие плечи,

Сводили с ума одинокого

Синсэра весь этот вечер.

К великому всем нам несчастью,

Священником с думами грузными,

Слепо разбитым на части,

Улыбка осталась неузнанной.

Было бы явно полезней

Сменить столь серьёзную тему,

Но Синсэр всё так же не к месту

Продолжил злосчастную эту:

– А люди всегда были массой,

Огромной и неповоротливой.

Сложно менять что-то разом,

Ведь в частности – люди не собраны,

Сами в себе, как животные:

Поодиночке, как волки,

Все злые и вечно голодные,

В группах – овечки, поскольку

Примера нет, пастыря, лидера,

Правил нет, чёткого круга,

И если кого-то обидели,

Сразу затопчут друг друга…

Кого-то сейчас поменять,

Значит целое грузное стадо

Устало куда-то толкать,

Да и мало кому это надо…

– Ты что-то тогда говорил

О простой, но великой идее?..

– С идеей давно короли

Уже сделали всё, что хотели.

Вот мог бы себя поменять я,

И, если б не чёртова клятва,

Тебя задушил бы в объятиях…

– Синсэр, ты пьян уже, правда…

– Во мне помешалось всё снова:

Молитвы, грехи, целибат,

Моя вера, распятья, иконы…

– Ты будешь мне вечно как брат…

Когда взгляды столкнулись их робко,

Священник неловко замолк,

А Кристина, занервничав, громко

Бокал уронила на пол.

Они были давно так знакомы,

С тех самых холодных ночей,

Когда Синсэр, от службы у Бога

Раздавленный, виделся с ней.

В её тёплой забытой таверне,

Где люди, как чудо, редки,

Ему нравились эти мгновенья,

Когда они были близки,

А её вдохновляли, наверно,

Попытки стать лучше пред ним,

Убегая от будней проблемных,

Нелепой людской суеты.

Ну а Синсэр всегда был спокоен,

Как вечное что-то, как свет.

Он был добр, и он был собою —

Всем тем, чего в ней уже нет.

И он стал её личным кумиром

И шансом её доказать

Всему этому чёртову миру,

Что ей еще есть, что терять…

Эго Синсэра грела бальзамом

Наивная вера Кристины

В идею, что Синсэр на самой

Вершине божественной силы.

Но вот невозможность быть вместе

Сжигала его изнутри,

Кандалы его – маленький крестик

На сильной (от груза) груди…

Что-то скрипнуло где-то за окнами

В траурном дыме полночном.

– Здесь скоро все просто подохнем мы, —

Синсэр поставил так точку.

Налил себе, сделал глоток

И, откинувшись телом от стойки,

Свой взгляд устремил в потолок.

Снова вспомнил о мёртвом ребёнке…

– Ты ведь город забыл этот, да? —

Быстро вставила девушка всё же.

– Наш город забыт, ты права… —

Очень медленно Синсэр продолжил, —

Но точно не мной, дорогая.

Наш город – голодный, немой,

И всецело, от края до края

Чума пропитала его!

Он оставлен, закрыт, запечатан,

Накрыло его, замело,

И свободы в нём только зачаток.

Оставлен он. Только не мной!

Моя проповедь – факел и свет

В полумраке пугающей ночи.

Таких, как я, в городе нет,

И меня люди слушают точно…

Кристина уже пожалела,

Что снова затронула грозные

Мысли в его голове, но

Вернуть всё назад было поздно…

– О, эта нелепая паства,

Была бы в них капля хоть воли, —

Слышалась в голосе властность…

– О, как же я был бы доволен!

Я в каждом нашёл бы изъяны

И выкорчевал бы их с корнем,

Достал бы весь мир я из ямы,

И мною бы каждый был вскормлен…

И Синсэр пьянел всё сильнее,

Смотрел и дышал горячо,

Он пьянел и душою, и телом,

Но только был ром ни при чём…

И Кристина его перебила:

– Наш город убогий, конечно,

Но ты – его светлая жила.

Зачем же ты прячешься вечно

За образом пастыря, Синсэр,

Бойца с твёрдым камнем в груди?

Я всегда в тебе видела принца,

Который способен любить…

И вдруг это ударило где-то

Священника в маленькой области

Между душой и скелетом,

Левее и над брюшной полостью…

Вмиг изумруды сверкнули

В глазах и растаяли быстро.

– Кто знает, однажды смогу ли… —

Так Синсэр сказал и забылся…

Кристину сдавила вина,

Это тёмное, мерзкое чувство.

Она не со зла завела

Разговор в это глупое русло,

Что делает больно опять…

А ведь Синсэр успел уже что-то

Про чувство вины рассказать,

Вспоминая двусмысленный опыт.

И вот, после паузы длительной

Девушка вспомнила то,

Что, на первый взгляд, очень обыденно,

Но ей сказать помогло б

Собеседнику там, между строк,

Что еще не потерян их город,

Что страшный губительный рок

На него грянет очень не скоро:

– Сказал мне недавно прохожий,

Что в городе новый приезжий.

– Я знаю. Глупец и, похоже,

Любитель всего неизбежного.

Зря он судьбу свою рушит,

Что в городе этом за быт?

И визит его точно не нужен

Всем тем, кто давно здесь забыт.

Но и всё же, он парень отчаянный,

Сколько про то ни судачь…

– Расскажи мне хоть, кто он, сначала…

Таинственный путник…

– Он врач.

И ведь это тот тип человека,

Который считает, что может

Всем жизни спасти, и за это

Ему благодарность возложат.

Врачам не увидеть, наверно,

Что многие наши недуги

Не только в телах или венах,

А чаще сокрыты друг в друге:

Болезнь одного человека —

Проблема его окруженья,

Симптомы лечить – это бегство,

Здоровье – как самовнушение.

Вот, например, этот случай

Со смертью ребёнка в крещение…

Врач разве сделал бы лучше?

Он людям бы дал утешение?

Власти над жизнями нет

И не может быть у человека.

Мы все – как один человек,

И едина над нами опека.

Тут медленно Синсэр поднялся

И с хрустом в плечах потянулся:

– Ох, знаешь, а я задержался.

Вот как бы я завтра проснулся…

– Спасибо за вечер, и, слушай,

Прости меня, если не сложно.

Я очень ценю твою дружбу,

И, если грублю, не нарочно…

А в этой истории всё же

Ты точно не дьявол для них…

– Так и я уже думаю тоже, —

Направился Синсэр к двери, —

Я тогда никого ведь не спас,

И Господь не просил всех об этом,

Но вот перед тысячью глаз

В этот день одержал я победу.

Как будто я, правда, всесилен.

Я этому рад, если честно,

Меня ведь тогда не казнили,

Случилось ну просто прелестно

Всё как никогда для меня,

Не пришлось и свести с собой счёты…

Дождусь ли я этого дня,

Когда свыше Миссия придёт и…

Вдруг дверь перед ним отворилась

С тяжёлым пугающим скрипом,

И тут же в таверну ввалилось

Вдруг тело какое-то мигом.

Шатаясь на длинных ногах,

Очень быстро, как тень, пролетело

С проёма дверного туда,

Только пару шагов всего сделав.

Вошедший (ну или скорее

Влетевший, ввалившийся) будто

Запутался в длинном плаще и,

Казалось, на долю секунды,

Пройдя мимо Синсэра, встретил

Вблизи его взгляд очень точный.

В полночном пугающем свете

Здесь Синсэр ту фразу закончил:

– Как символ святого почёта

Терновый мне венчик отдаст.

Ну, а ты бы что сделал?

– О чём ты?

– Спаси эту девочку, Ганс…