Читать книгу Королевство Полночь - Алексей Райм - Страница 8

Глава вторая

Стих первый

Добро пожаловать в Королевство Полночь

Ветер тянулся с востока,

Столь ласковый, тёплый, спокойный,

И с ним уносился далёко

Размеренный звон колокольный.

Уставши, спит город Полночный,

Туманом окутавши крыши.

Он грёзы всем людям пророчит,

Он с ними как будто бы дышит.

Сейчас это царство Морфея

В его первозданной природе,

А грёзы людские – трофеи.

И сладкий, пьянящий наркотик

Он всем запускает по венам.

Царь так по-отцовски смеётся,

Его не волнует, наверно,

Что кто-то, увы, не проснётся.

А где-то на маковом поле,

В таинственной дымке багряной

Танцуют беспечные двое,

Их рай – в окаёмке поляны.

А где-то у чёрного леса

Хоронят поэта неспешно.

Ему это будет полезно —

В тиши спать под мраком кромешным.

Вдруг волки завыли из чащи,

Как напоминание явно

О душах, бесследно пропащих

В своём одиночестве пьяном.

Здесь манят лукаво красоты

Узоров на каменных стенах.

Весь город как будто бы соткан

Из брешей, где трещины – вены.

Высокие башни стремятся

Пробить седину небосклона.

Прекрасная сырость простраций

Всех узников пепельной комы.

Беспечные сны под покровом

Тумана и тусклого света.

Примерила полночь корону

Из замков тех ветхозаветных.

Такой симбиоз восхищает,

Где город сроднился со смертью,

Где собран из песен прощальных

Торжественный гимн круговерти,

Небес бесконечного мрака.

Играл панихиду оркестр.

Где город сроднился со страхом,

Где нет для меня уже места.

В домах тихо шепчутся сплетни,

Поются куплеты потешно,

Откуда-то слышно, как бредни

Кричит городской сумасшедший.

Насилуют девушку сволочи,

Церковь стоит неподвижно,

И в этой гармонии полночи

Синсэр молился Всевышнему…

Стих второй

Молитва Синсэра

«Видишь ли ты меня, Господи?

Видишь ли душу мою…

Я один на краю этот пропасти

Прямо, бесстрашно стою.

Посмотри, как я стоек, Создатель.

И сколько со мною людей?

Всех сумел ты однажды отнять их.

Всех ты однажды сумел…

Как же трудно молиться, не веря,

Что ты на меня не плевал.

Хотя я – не большая потеря,

Ты слуг и прилежней видал.

Я давно не живу уже свято,

Возможно, я сбился с пути.

И прости, что я верил когда-то.

Прости, что сумел полюбить.

Ведь ты дальше намного, чем думают

Все, кто молился тебе.

Наши жизни натянуты струнами,

Вот твой простой инструмент.

И ты ловко играешься нами,

Признаюсь, забава что надо.

Когда же нашлёшь ты цунами,

Пожары, войну и торнадо?

Взбешённый, как я, уже всеми,

Устав уже просто с годами,

Когда же ты просто во гневе

Пожрёшь эту ересь с концами?

Хотя, стало быть, в тебе много

Осталось любви и надежды,

А я истощил себя злобой,

Тебе я не ровня, конечно.

Ты видишь, что я не справляюсь.

Я слабый. Я очень устал.

Моя вера – стена крепостная,

Но площадь за нею пуста.

Я искал в себе сердце, ты знаешь,

Чем мог помогал я Кристине,

Но цепь её – боль ледяная,

И дальше помочь я не в силе.

Увы, для меня это слишком.

Я не подступлю ещё ближе.

Так, может быть, этот мальчишка

Разбудит в ней искорку жизни?

Пусть солнце над нею взойдёт.

Только это лишь важно, пойми!

И прости меня, что ли, за всё.

Я стараюсь быть лучше…

Аминь».

Рядом скрипнули двери стыдливо,

И в залу, покрытую сумраком,

Лёгкой походкой сонливой

Вошла к падре девушка юная.

Бережно, несколько скорбно,

С опаской кругом озираясь,

В монашеской мантии чёрной,

Уже босиком, потирая

Глаза, эта девушка юная

Падре спросила тихонько:

– Отец, вы не спите? Я думала…

– Дочь моя, мне бы вот только

Побыть одному. Иди спать.

Ночь всё больше сгущалась за окнами,

Даже свечам не прогнать

Темноту, из которой мы сотканы…

Стих третий

Граждане, не оставляйте детей без присмотра одних

Ганс проснулся средь книг и растений,

И, как от удара ножом,

Он рывком подскочил на постели,

От жара дыша тяжело.

Чистый воздух от множества трав

Понемногу рассеивал транс,

И, рассудок свой как-то собрав,

Осмотрелся внимательней Ганс.

Он проснулся в своей же кровати,

В своей же неубранной комнате,

Весь уже красный от ссадин

И чёрный от грязи и копоти.

Записи, книги, тетради

Стелились ковром на полу.

Ганс всегда был весьма аккуратен,

Порядком построив свою

Репутацию в деле врачебном —

По полочкам книги и мысли

Должны быть у Ганса зачем-то,

Всегда это чувство единства.

Порядок – как способ контроля

Над собственным телом и духом,

Он правило вывел такое,

Везде ему следовал сухо.

Старался порядок блюсти

Он всегда и во всем, но в итоге

Попался ему на пути

Этот северный город убогий.

И стал ему хаос – системой,

Потерян он в поиске знаний,

Коробкой бетонные стены,

Мозаикой линии зданий.

Вдруг в памяти Ганса сверкнул,

Как знакомый и ласковый голос,

Всего лишь на пару секунд

Молодой притягательный образ

Таинственной девушки в чёрном,

Прелестнейшей спутницы ночи,

В холодный туман облачённой,

В свет белой луны непорочный.

Ганс вспомнил прогулку с Кристиной

И то, что расстались внезапно,

Когда его тьма поглотила

В беспамятстве неадекватном.

– Быть может, ты просто приснилась

Мне в пьяном забвении этом,

Представилась скромно Кристиной

И тихо рассеялась ветром.

Приснилось, что пёс кровожадный

В зубах меня нёс в переулки,

Приснилось, что так же бежали

С Кристиной, державшись за руки.

Моё одиночество, может,

Придумало дружбу с тобою.

Я врач и поэтому должен

Предвидеть расстройство такое.

Возможно, становится хуже

Мне в этом потерянном месте,

Но что мне действительно нужно?

Каких я желаю известий?.. —

Спросил Ганс у тёмных углов,

У лечебных растений и трав,

Этих длинных зелёных кустов,

Что росли здесь во многих горшках.

У большого немого стола,

У бумажных листов и чернил,

Одиночества, смерти и дна,

У себя самого он спросил.

Но вот взгляд вдруг упал его быстро

На маленькую табуретку

С потёртой бумажной запиской,

Лежавшей на ней неприметно.

Ганс взял с табуретки листок,

Развернул его вмиг, увлечённо,

Увидев количество строк,

И неспешно записку прочёл он:

«Надеюсь, ты спал хорошо.

Тебя мучил ужасный озноб…

Ну, хотя бы до дома дошёл,

Не разбив себе нос или лоб.

Оставаться я, правда, не стала.

Прости, что вот так – из записки,

Сама очень сильно устала,

Впишу и уйду по-английски.

И знаешь, ты пьян был настолько,

Что страшно смотреть было даже,

Хотя пил вино, не настойку,

И то подливал всего дважды…

Не важно. Пишу, потому что

Ты можешь чего-то не помнить,

Наверно, тебе будет нужно

Всё в памяти лучше усвоить.

Мы ночью гуляли с тобою,

До этого выпили малость,

Как вдруг ты собакой завоешь…

Конечно, тогда испугалась.

Ты бредил достаточно долго,

Кричал непонятные вещи,

Слова все коверкал и комкал,

Звучало довольно зловеще.

Тебе стало тяжко и плохо,

Ты еле стоял на ногах.

У меня сразу страх, суматоха,

Спасать как – не знаю пока.

Не пришлось, Слава Богу, спасти.

Ты, в лице только лишь бледно-жёлтый,

До дома просил довести.

На меня так опёршись, дошёл ты.

И здесь уже рухнул ты, сонный,

Ознобу всему вопреки.

А я, видя уж, как измождён ты,

Сняла с тебя плащ, сапоги…

Я хотела омыть тебя позже,

Но как-то неловко, пойми…

Так что это ты сам уже должен,

А то ведь ужасно смердишь.

Приключение то ещё вышло.

Хотя, несмотря на тот ужас,

О чем написала я выше,

Так весело было и дружно.

Спасибо за сказочный вечер,

С тобой мне понравилось быть,

Очень жаль, что тот вечер не вечен,

Хотелось бы мне повторить.

Приходи на вечернюю службу

В тот храм, на центральную площадь.

Я в чёрном платке буду с кружевом,

Так будет встретиться проще.

Знакомству была очень рада,

Ещё раз за вечер спасибо.

Себя приводи-ка в порядок.

Целую. С любовью, Кристина».

Прошло еще пару часов,

Пока врач сам омылся, оделся,

Боль сильно колола в висок,

Ганс еще раз кругом осмотрелся,

Проверил царивший порядок

И всё ли убрал он на место,

Ему сейчас, скажем уж прямо,

На встречу хотелось, естественно.

Мысль о девушке юной

Торопит успешней кнута.

И вот так, вдохновлённый безумно,

Как будто совсем не устал,

Наш герой уже вышел из дома,

Но встал, будто что-то заметил…

Смутился, подумал немного,

Шепнул себе:

«Солнце не светит…

Здесь всё еще очень темно,

Или спал я весь день? Это странно…

Хотя я не помню того,

Чтоб хоть раз выходил вот так рано.

Всё время до ночи в работе,

Но разве здесь тьма до заката?

Должно быть пять вечера, вроде…

Ах, ладно. Возможно, так надо…»

Врач дальше направился к храму,

Где место назначенной встречи,

По каменному тротуару

Идти нужно было далече.

Туман расстилался вдали

Средь горящих огнём фонарей.

Врач прошёл мимо влажной стены

С объявлением старым на ней.

Отражалась в воде на асфальте

Бумага, что смялась за дни,

И написано:

«Не оставляйте

Детей без присмотра одних».

Стих четвёртый

Проповедь

Средь благоговеющей паствы

Герой просочился вовнутрь

Громадного с виду аббатства,

Горящего ладаном будто.

Глазами блуждая по лицам,

Волнительно воздух глотая,

Конечно, боясь ошибиться,

Кристину во всех узнавая,

Высматривал доктор кругом,

А толпа становилась всё больше,

Ганс к центру пробрался с трудом,

Чтобы не пропустить ненарочно.

Но девушки не было видно,

И доктор уж было поник,

Ему стало немного обидно.

(Без пары пришёл выпускник…)

А высокие белые стены

Дарили волнение грузное,

Храм, словно мощное тело,

Был произведеньем искусства.

Витражные стёкла светились,

Как будто бы солнце ещё

Не потухло в пречёрной могиле,

В которой был город взращён.

И на фресках Миссия смотрел

С потолка, улыбаясь немного,

Заботливо, как на расстрел,

Он встречал прихожан у порога.

Вдруг звонкое эхо шагов

Прозвучало под куполом храма,

Внимание всё собрало,

Когда паства уже заскучала.

И в зале все стихли тотчас,

Как покорные ученики,

Когда ментор заходит в их класс.

Громко били о пол каблуки.

Столь размеренно, как метроном,

Что волнение сеет в сердцах

Всех, кто думает лишь об одном —

Поскорее увидеть Отца.

И вот, за монолитный амвон

Встал сияюще-мрачный мужчина

В спокойствии мудром таком,

В своей святости, приторно-лживой.

Он книгу раскрыл пред собой,

Он намеренно паузу взял,

Убедившись, что внемлет его

Даже жестам толпа прихожан.

И он в стороны руки развёл,

Как любил это делать всегда,

Начиная ученье своё.

Даже Ганс удивился слегка

От того, как повеял поток

Энергетики мощной его,

Тот мужчина не пастор – Пророк!

Он так вёл себя перед толпой.

И как будто завыл потолок,

Ставший частью большого обряда.

Колючий сухой ободок

Опустился на голову падре.

Священник приподнял лицо

И глаза закатил свои к небу,

Он так раскрывал естество

Своей миссии бренному свету.

И замерли все, будто жертвы

Под действием сильного яда,

Который он впрыскивал щедро

В знак милости перед обрядом,

Всех парализуя мгновенно,

Холодным и точным уколом