Читать книгу Демянские хроники - Алексей Шерстобитов - Страница 2

– И толкает же тебя нечистая к этому болотцу…, ведь шел ведь куда?

– К роднику, отче…

– Так он же в другой стороне…

– Родник то…, родник то дааа…

– А как же ты в болотце угодил то…, Иона?

– Да…, как-то шел, шел с ведерками…, до середины-то дошел…, до опушки то, отче…, увидал красоту, прямо глаз не оторвать…

– Что ее за красота?

– Да кустик землянички и божью коровку на одной ягодке. Земляничка блестииит… – в росе вся…, а коровка лапками лапками трет друг о друга…

– А не муха это была?

– Муха? Да как же мушке то, отче, в панцире то красненьком таком да с точечками… – Худой старик, с лицом, обтянутым тонкой и немного морщинистой кожей, больше похожей на воск, чем на кожный человеческий покров, совершено добрыми глаза, которые бывают только у тех людей, которые давно забыли о зле, устали жить, но делают это для других, Бога ради, всмотрелся в растерянное выражение своего послушника, я вно сейчас решающего тяжкую думу:

– Ионушка…

– А может и муха, отче…, только странная очень, на божью коровку похожая… Вот те крест… – только знал, что божья коровка, а вот ты спросил, и теперь ведь толком не скажу…

– Да бог с ней с природой то… Ты, рОдный мой, в болото то как попал?

– Да вот так и попал…, подождал пока божья коровка – муха вспорхнула…

– Муха вспорхнула?

– А может и ветром сдуло…

– И тебя вместе с ней в сторону болота…

– Неее…, это надысь так было…

– Надысь, надысь…, эк выдумал…, хотя врать то ты не умеешь…, и все то тебе радость несет, и ото всего тебе счастье…

– Так все ж Боженькино, во всем Он… Вот я человека то вижу, вот вчерашнего то нашего гостя то…, ах как красив, ах как статен, и ладно то в нем все, и сияет весь, и крестное знаменье то кладет, не как мух отгоняет, а чинно, и ручку то поцеловал, и к иконке то приложился, а улыбнулся – рублем одарил. Ни взгляд, а мед, ни слово, а сахар, ни исповедь, а чистая слеза ребенка, каждую то мелочь помнит. И кажется мне сразу, что весь мир таков, а я среди всех в нем живущих сущий демон, грешный и мерзкий… – Нижняя губа отрока задрожав от неописуемого переживания своего низкого недостоинства, то прятала, то открывала белоснежные, как жемчуг зубы, слезу наполняли глаза, а взгляд отдавал свое сердце наставнику, да что наставнику, каждому, кто мог бы зайти сейчас.

Отче, умилился чистоте этого сердца и простоте душевной, думая, за что ему достался такой алмаз, и опечалился сразу, видя к чистоте этой привязанное простодушие, бесхитростность, доверчивость и все прилагающееся к этому, чем Господь наделяет Своих людей – блаженный да и только!

– Иона, это ты о вчерашнем карлике?

– Да, отче…

– Дааа, хороооший человек…, прихватил краюху хлеба и моток лески, что я с монастыря принес…

– Ой…, я это, батюшка… Не вини его…

– Оно и видно, что блажишь… – Про себя же отче вспомнил, что видел ясно четко, как вчерашний гость, спер сначала хлеб, а потом, зачем-то леску, а потому придется сегодня остаться без обеда и рыбку овить на старую лесу, которая то и дела рвется, когда большая рыба клюёт.

– Да что он, вор, что ли?

– Ну дааа.., ну да… И как же ты оказался то в болоте то…

– А вот…

– Да, да помню, насекомое это…, вспорхнуло…

– И я за ним…

– Господь по волнам, а Иона по ветрам…

– Ну да…, куда ветер подул, ее понес, туда я и двинулся… Иду себе «Богородечную» * (Молитва «Богородица Дево радуйся») напеваааю…, а помню, что перед родничком то камушек…, иду, иду, а камушка все нет…, уж и топь, а камушка все нет…, вот когда тонуть то начал, так и понял, что не в ту сторону пошел…

– Иии…

– А перестал петь-то с перепугу, прости Господи! И «Живый в помощи Вышняго», кааак зааа…

– Закричал?

– Нет, отче, кричать побоялся – мало ли живность или птаху какую испугаю…, шепотком, шепотком…, и вот только что нос на поверхности остался…, я уж и с жизнь то попрощался…, да и зачем она мне…, как вдруг шлеп, шлеп…, шлеп, шлеп…, ну вот от этого шлеп, шлеп и волна пошла, которая меня и накрыла…

– Волна из трясины…

– Из нее рОный, из нее! Она мне теперь, как брат и сестра, я эту вонь ни в жисть не забуду…

– Постираешься и забудешь, вот банька только поспеет и забудешь… Так и кто ж тебя спас то?

– Не могу знать, отче, только увидел я, когда очнулся спину двух…

– Угу… Медведя и здоровенного человека?

– Вот те крест!

– Верю, верю, давненько с ними не встречался…

– И вот и я так же подумал…, мол, не привиделось это мне, так и есть! Только вот от куда волна эта…, из трясины? А кто ж это?

– Кто, кто…, человек и медведь…

– Ааа… Ну да…

– Что ж ты их не окликнул, не поблагодарил, не пригласил к нам?

– Виноват, отце, струхнул я, истинно струхнул… Думал Ангелы, но нимбов не заметил, и тут же страх меня объял…, и начал я молиться, и вот тут оба они обернулись…, и вот, как сказать то не знаю…

– Да как есть…

– Улыбнулись они мне, отче…

– И медведь тоже?

– Он то первее всех…, но так еле заметно… А может быть… и не улыбнулись…

– А может быть и не божья коровка, а муха…

– А может быть и так… Мне бы вскочить с земли твердой, на которую они меня положили, да за ними, в ноги бы пасть…, а они, как-то в лес и… пропали…

– «Отшельники»…

– Оба?

– А вот это даже я не знаю… Человек то точно… А вот медведь-то…, медведь то поговаривают…

– Ангел?

– Тебе кто сказал или сам додумал?…

– Прости, отче, как ляпну чего…

– Устами младенца…

– Глаголет истина…

– Это я про тебя… Поговаривают, что Ангел… А тот… человек – это бывший священник…, хотя, что значит «бывший», совсем не бывший… – отец Олег. Чудо с ним произошло… Да так произошло, что не кончится никогда…

– Как так?

– А вот так… Этого нам с тобой, молитвенник ты мог, не понять… А вот то, что кричать не стал, а о Боженьке вспомнил… – запомни, не случайно ты в болоте побывал…, не случайно… Ничего просто так не случается. Урок тебе это: всегда и везде, даже там, где кажется глупо это делать, уповай на Боженьку, на Спасителя нашего, Он ведь рядом – попроси и даст…

– Отче, а ты чего с монастыря то ушел?

– Экий неслух! Тебе что за дело?… Там же такая благодать, а тут болота, да болота, чай нигде больше в этих местах столько нет!

– Пресвятая Богородица направила, сказала, мол, только тут и спасешься…

– А чего ж все сюда не пошли? Спасаться то…

– Только моя здесь стезя проходит, да вот теперь и твоя…

– Не повезло?

– Не такого в православии! Везет – это значит дьявол «везет» * (Это метафора) …, попроси и Господь даст, если тебе действительно нужно или не даст, поскольку тебе это в погибель будет… А сюда Матушка направила…, засматриваться я на мирских начал… Мало там гостей из мира то, но как прибудут, так и о молитве забывал, а игумен строгий был…, сразу разглядел во мне эту струнку. Разглядел и говорит: молись Матушке Пресвятой Богородице, никто, кроме Нее тебя не наставит… – раз мне сказал, два, а я все нехотя продолжал прежнее, да как-то без внимания – все мысли в голове моей о посетителях крутились, все я представлял себя на их месте. Особенно нравилось думать, что муж, какой-нибудь красотки… Тьфу ты! Чуть в блуд тогда не впал, вовремя игумен-то образумил… Хе хе…, вот как тебя Господь в болото, так и он меня послал канализацию чистить…

– Ух ты!

– Истинно, вот в нечистотах и спасался! Больно я на него тогда осерчал! Лет пять туда никто не лазил…, разные мысли в голову лезли, но ни одной пошлой не было…, через неделю работы, когда все вычистил он меня и спрашивает:

– Ну что, брат Евмений, кем себя сейчас ощущаешь?… – Ну я и выдал:

– Говном, святой отец, наипервейшим и наивонючнейшим… – Он улыбнулся и говорит:

– Ну вот на то тебя и благословляю, что бы не забыл ты, кто есть человек на самом деле перед Богом…, а что бы, все таки, не на фикалии ты был похож…, иди в баню, растопили, как раз для тебя, там и чистую одежду получишь, и ужин заслуженный. Как отмоешься и вкусишь, свое обычное правило прочтешь, плюс акафист «Возбранной Воеводе Победительница», потом поспишь, и перед Затренней ко мне – будет о чем поговорить…

Ну тут я и слова произнести не смог – ибо, как гром среди ясного неба…, но вот, что бы он не сказал, все мне благодать! Говно, так говно…, а и правда, что я тогда так возгордился?…

В баню пришел и увидал стол, накрытый яствами, я таких и не едал…, а тут еще сомнения – пост, а мне игумен стол… Ну благословил, значит, положено. Отмылся я до бела, оделся во все чистое, хоть во гроб ложись – красотааа! На душе легко, за стол сел, молитовку прочитал, а кусок в горло не лезет – вспомнил кто я, скушал горбушку, квасом запил и к себе в келейку поплелся. Ну там все прочитал…, весь акафист то проплакал – никогда такого не было! Никогда…, до того никогда… И вот как на скамье заснул, до сих пор не вспомнить. И вот тут то увидел я то, о чем игумен то говорить собирался – будто знал чего… Увидел я, брат мой, Пресвятую во свете и Славы Сына Своего первородного, вот как тебя, но только, как бы через оконце в светелке. Плачет Она и говорит:

– Не любишь ты Сына Моего так, как Он тебя… Погибнешь так… Иди в пустынь, меж болотами, там свою благодать сыщешь… Возьми иконку – под лесенкой она лежит…, давно лежит, твоей келейки – разбери ступени и возьми. Вот до заката и обретись там. Здесь же тебе соблазн и смерть… Ни другим, но тебе… – Еще кое что сказала, но это потом. И мне позор, я только и смог что в ноги Её пасть и слезами весь пол залил, даже в очи Её светлые посмотреть не смог и слово ни одно не покинуло моих уст поганых…

Вот с этим я весь в слезах и умилении, полный благодати, отправился к игумену.

А он ждет меня. Стоит на коленях перед иконой с закрытыми глазами и только губы шевелятся. Только я вошел, как он встал, отбил три земных поклона и тут мы с ним обнялись и похристосались. А дальше я и вовсе опешил…, стою я…, стоит он, так и продолжаем обниматься, при том чувствую я слезы у него текут…, и такую любовь я, Иона, не только к нему, но ко всему человечеству почувствовал, что в этом стразу и признался.

Отстранившись, он и говорит:

– Присядь, брат…, и прости меня, давно я такой благодати от человека не чувствовал… Но знаешь ли в чем самая большая печаль монаха испытавшего то, что тебе сегодня выпало?

– Что же отче?… – Спрашиваю у него.

– Потерять эту благодать… Когда едешь?

– А вы что, тоже видели ночью Матушку?

– Богородица мне только отпустить тебя велела и благословить… Придет время, двое вас там будет, но не скоро. Не жди прежде никого из монахов – никого к тебе не благословлю, одного только отрока…, ну да он еще и на свет не родился. Ступай и молись за меня грешного – прошу твоих молитв… – Тут я вспомнил об иконке, о чем и сказал. Он заинтересовался и конечно позволил, а к концу работ и сам подоспел, взял в руки неописуемый красоты сияющий образ Божией Матери, вот этот, что над изголовьем висит, прослезился, поцеловал и отдал со словами:

– Давно я такой чести ни для кого не видел. Запомни инок: возгордишься – погибнешь! И такая честь к большим испытаниям, за всех нас молись. Раз в месяц приезжай причаститься. От тебя, кроме молитв ничего не требуется. А вот сухариками мы тебя будем снабжать. Ну, с Богом, Воин Христов – сколько бесов супротив тебя ни встало, Господь со всеми поможет справиться! Аминь!…

Вот тут я, брат мой, Иона, и перепугался, потому как воевать, после пострига в монахи вовсе не собирался. Думал, закроют меня от всего страшного стены монастырские, от того и монастырь выбрал на полуострове. Ан нет! Страшновато стало, когда пришел в это место, вот прямо тут, где избушка наша то стоит, на колени встал и всю ночь промолился. Чего только не видел, кого только не слышал. Как первый лучик коснулся глазаа, так еле-еле с колен встал и поплелся в сторону берега. А и забыл куда идти то, со страху забрел в такие дебри, и страху же натерпелся…, и вот тут то вспомнил, что Господь всегда рядом.

Солнце стояло в зените, ни ветерка, ни облачка, но жары не чувствовал. Перекрестил четыре стороны света. Прочитал молитовку и постарался сообразить в какую сторону идти нужно, что бы вернуться на указанное место. И вот тут-то чудо меня окружило!

Неожиданно услышал я легкий шумок плещущейся водицы. Что бы знал мое тогдашнее состояние, скажу тебе, что кроме как о русалке мыслей больше не появилось. Но откель здесь этой бестии хвостатой взяться, если и лужицы малой нету. Только так подумал, как сапог мой на какой-то глине поскользнулся и я в воду плюхнулся.

Погрузился с головой, лежу себе и мыслю: «Тело то должно само по себе подняться или вниз тонуть, а я как шлепнулся, так и застыл». Страсть меня объяла, весь я оцепенел, вода сквозь одежду постепенно проступает, к коже пробирается, холодком колет, аж озноб берет. Лежу, не шелохнусь, думал все, пришел Евменьюшка последний твой вздох, а ты и о Боге то забыл – молись грешник! Тут я молитовку то Иисусову прочитал и понял, что дышать нечем – не вышел, стало быть, из меня Садко, а раз так, значит утону, пропаду никчемный, не оправдаю надежд игумена, а значит прямая мне дорога в ад.

– И что, отче, неужто так и сгинул?… – Евмений посмотрел на Иова, улыбнулся, обнял его, погладил по голове и поцеловав в лоб, продолжил:

– Конечно сгинул…, и сейчас воскресший с тобой говорю…

– Как Христос?

– Христос – есть Господь и Спаситель наш, а я Иоша, как был никчемным, так и остался…, и конечно, не сгинул я никуда, потому как Господь на энто пойти никак не мог… Может быть, вот, что б тебе, душевного и сердечного человека – саму чистоту совестливую и доверчивую увидеть…

– Как же так, ты дышать не мог, никак без этого научился?

– Нет, сын мой не научился, зато перепугался так, что вскочил и помчался что есть дури в сторону леска, недалече стоявшего. Бегу вот и думаю: «Как же я из моря-океана смог так вот вскочить, и если вскочив, очень быстро до поверхности добрался?». Страх мой тут же, как рукой сняло. Остановился я и решил все же не оставлять ничего без ответа. Солнце светит, дождя нет, никто не угрожает, а и вообще вокруг ни души.

Вернулся по своим мокрым следам и вижу – скуфейка моя то ли плавает в воде, то ли на половину утопла, а на половину поверх воды. Сошел, бережок то низенький и метра высоты в нем нет, прошелся по реке – всего то пять-шесть метров в ширину и в глубину с половину метра, постоял на середине быстрины, и понял, что глаза мои от страха настолько ужасную картину в голове нарисовали, что и как с ума то не сошел, сам не знаю.

Ге лежал, там и вовсе…, поднял бы голову то и нос бы высунул! Вона как быват, Ионушка. Потому я твоему походу вместо родничка к болотцу-то и удивления не имею.

– Чудно, отче!

– Чудно, чудно, Ионушка.

– Ну а дальше то… Как же дорогу то обратно нашел, ведь нашел же, если изба здесь.

– Верно мыслишь, хоть и чудна голова на плечах твоих…

– Чудеса с тем, кто в них верует – ты же сам говорил…

– Говорил, говорил, родной… Так вот, так раздумал: «Раз хотел я к лесу бежать, значит, лес тот не без интереса мне. Знать Господь мне, что-то там показать хочет. Ну вот и пошел туда. Иду, а самому невдомек: «Как это я в реке то оказался, когда посреди поля был? Ну вот точно там реки не было… Не было и все тут… И зачем здесь река образовалась, если не было ее? Наверное, что бы я вдоль нее пошел и куда нужно явился ко времени.».

– Умен ты, батюшка!

– Мне тогда, как тебе было, ну чуток старше… Но если ты бесхитростен и как блаженный, всему веришь и все любишь, у меня своя на сей счет мыслишка была – я все о выгоде думал, ни так, конечно, как купец, или там, ищущий из любого выгоду, но думал, как бы мне устроиться по удобнее и с комфортом, ну что бы если туалет, то с крышей, если кровать, то с перинкой, если кипяток, то с заваркой – малость, но все таки…, а то забыл, что Господь все необходимое даст. Смотри поле как маковое одевает, яко багряный царский плащ! Вот тот же бархатец – цветочек то так себе, а какие цвета! А вот вода тебе – просто жижа, а солнце блеснет в отражении, ни дать ни взять злато-серебро!

– А чего ж под кустиком то не присетсть, или водицы из ключа не испить, а поспать…, я бы на сеновале…

– То-то, оно сено то и есть перина, а вот на доске или глине засохшей, какого будет?

– Да, будет и будет, отче…

– То-то! Вот ни сразу я таким стал, а ты таким и родился…

– Слава Богу!

– Слава то слава, да только как ты после моего то отхода к Владыке то Небесному жить то будешь, коль от самолета по небу идущему под дерево прячешься?

– Да боюсь, отче, что упадет! Ведь если меня на облако то посадить, я же как град о землю, вот и он… Не может же железяка всегда летать, рано или поздно шлепнется…

– Они это мягко умеют делать, как утка на воду, так и они на земельку то, мягко…

– Ох, не понять это мне, а еще больше этого, как в такой маленький этот самолет столько народу помещается…

– А Богу все возможно…

– Ну если только так… Ну и как ты, отче с лесом то?

– А как…, вот все чудным образом и управил Господь… Подхожу я к нему и вижу, что деревья растут, настолько близко друг у другу, что и щели малой нет, не то, что бы человеку, но лисе проскользнуть. «Ну» – думаю: «Такого, что бы не сделать Богу угодного еще е было, когда человек этого хочет!». Перекрестился и, вдруг, догадка меня осенила, если река входит в лес, значит, и ты войдешь, вот по руслу и пробрался. Пробрался и пошел. Час шел, два, уже и дело то к вечеру, а солнце к закату, а я все иду. Начал примечать форму кустов, бережок, рельеф, и тут меня осенило, что каждые пол часа прохожу я одно и то же место и один и тот же холм. Странным мне это показалось.

– Хм… Отче, как же так? Ты целый день проходил по одному и тому же место и только к вечеру тебе это странным показалось?

– Это потому, что сам я шел, а не на Бога уповал. Ни о том думал, как Ему угодить, а как…, а вот даже не знаю о чем, ерунда какая-то в голову лезла, все о мирском. Это вот, до монастыря я никак не мог понять, как это люди часами у телевизора сидят – ящик такой, по которому фильмы и разные безобразия показывают, а сам вот сел и с утра до вечера оторваться не мог. Представляешь! День прошел, а мне и вспомнить то нечего, я и не заметил этого, вот и тогда шел, и ничего не видел. Ну вот прошел я еще половину, посмотрел на этот холм и подумал, а почем бы мне на самую верхушку не забраться. И вот только взошел, как смотрю еще теплящиеся уголья и рядом небольшой дровник сложен и тут же котелок.

Упал я на колени, возблагодарил Боженьку, сложил костерок, а сам захватив котелочек это, пустился к воде. Только хотел воды набрать и заметил, что река-то шире стала а раз шире, значит и глубже. Вот настолько к чудесам здесь просто относиться начал, что решил и искупнуться и водички на середине зачерпнуть. Одежду оставил на берегу и голышом бултых, а вода, как святая водица – живит и сил придает! Добрался до середины, почерпнул и обратно, гребу одной рукой, а второй котелок над водой держу, и чем больше гребу, тем дальше от берега отдаляюсь, будто в другую сторону плыву. Минуту, другую так, мне уже не по себе, суша так отдалилась, что понимаю – никогда мне не доплыть. И только подумал: «Вот бы мне Господи, как апостолу твоему Петру по воде бы пройти!» – и тут слышу: «Иди».

Перестал я грести и не тону, будто стою на камне. Поднял ногу, что бы шаг сделать и почувствовал ступень, другую поднял – следующая ступень, так выбрался и пошел. Иду, а берег все ближе и ближе, и как шагов десять осталось, сбила меня мысль с панталыки: «Господи! Я ж голый совсем!» – будто это для Бога какое-то значение имеет. Остановился и ищу на бережку то одежду и не нахожу, совсем от чуда отвлекся. И на тебе, выругался, прямо таки чертыхнулся, ну его то долго звать не нужно, бес то прямо из под воды выскочил, и ну меня хвостом своим мокрым хлестать. Я терпел, да не расторопен был от растерянности, раньше такого со мной не бывало, что бы вот голый то по воде ходил, да еще голый. В обще перекрестил я его, тут он и сгинул, а следом и я за ним в пучину…

– Как же так?

– А вот так… Надо было мне грешному подумать, мол, вот бы я сейчас девкам то глянулся!

– Ах ты!

– Но вот что странно, больно тут все четко было. Только я прощения попроси, как не только вынырнул, но и на поверхности, как прежде оказался. Надо сказать перепугался, потому как, сейчас уже не просто дна коснулся, а летел, как в пропасть – от скорости аж задница задымилась и все волосы на ней подгорели…

– Ого! И такое быват?!

– Да и не только. В общем выбросило меня на берег, а котелок полон воды и еще что-то в нем.

– Бес?

– Типун тебе на язык! Рыба… Высунула голову и говорит…

– Рыба?

– Ну не котелок же…

– Чуднооо…

– Говорит мне: «Если хочешь дар молитвы Иисусовой обрести, съешь меня (это я только потом вспомнил, как игумен говорил, что у первых христиан, рыба была символом Спасения, это ж ихтиос и есть рыба…) и воздай хвалу Богу. Я и подумал, не может быть, что бы так просто такой дар достался, перекрестил я и воду, и рыбу, и котелок и выбросил в реку. И ту мне сердце защемило, силы пропали: «Неужели ошибся, неужели настоящий дар выбросил?», а потом смотрю, подняв голову на верх холма: костер горит, котелок на нем попыхивает, доска лежит, а на ней хлебушка краюха, да большая и с крестом на верху.

Сел подсохнуть, одежку рядом найденную положил, и задумался: «А хочу ли я молитовку, смогу ли я этот дар то пронести?».

– И ты еще думал?

– Олух ты… Взять не сложно, а вот сберечь…

– И то верно…

– Поел я, и котелок и хлебушек платом накрыл, что со мной был, и заговорил с Небом то, глядя на звезды. Долго говорил, пока неожиданно голоса не услышал с другого берега. Всматривался, всматривался, но ничего, кроме кустов не увидел: три пары по двое стояли и чем-то напоминали людей. Как только я всматривался, так разговоры прекращались, стоило отвернуться, снова слышал. Решил отвернуться совсем и постараться разобраться и вот слышу:

– Смотри, сидит себе, пузо набил! Не молитва ему не нужна, не дар какой, всего боится, даже задуматься куда попал, и тем более зачем.

– А ты много думал, пока жил на этом свете?

– Ну я то монахом не был…

– Да ты и сейчас не душа ни тело, болтовня одна.

– От болтовни и слышу!

Тут же включились другие два голоса:

– Симпотичный, жаль, что молодой… Я постарше люблю…

– Любила…, шалава!

– И что теперь и посмотреть нельзя?

– Да ты когда он плавал все зеньки проглядела, чуть куст листвою не опал…

– Ну у тебя то и посмотреть не на что, даже в дерево не вырос.

– А я и не рос. Ты что забыла, что не кусты, их наполнение. Этак ты и Бога в купине кустом назовешь…

– А че он, хоть молитовку бы почитал, монах тоже!

– Еще прочтет и только вначале своего пути…

Следующей была третья пара:

– Ээээй! Мил человек, за постой платить нужно! Ты либо молитовку читай, либо…

– Да что ты с него возьмешь?! Он гол, как и его опаленная задница!

– Ни твое дело, я между прочем, хоть к чему-то хорошему призываю, а ты…

– А что я?!

– Вот только и заметила задницу…

– Не задницу, а то, что она опаленная…

– Да какая разница?

– Ладно, давай попробуем его наставить на молитву…

– И то верно…

Вот только это услышал, как обернулся резко и увидал, воочию шесть человек: трёх женщин и троих мужчин. Разные они какие-то были, но вот последние прямо светились. Им и ответил:

– А что же я до этого не молился?… – Все они на противоположном берегу застыли, но шепот последней пары долетал:

– Заметил, гляди ка.

– И что?

– Отвечай, вот что…

– Не я…, мы не можем, мы только мысли в правильное русло направляем. Узрел разницу и слава Богу!… – Вот тут я и понял снова, что не будет у меня, а скорее всего, и не было в жизни, ничего случайного, все с умыслом, а поскольку эти все о молитве, значит, и мне нужно искать ее, а прежде понять, зачем она мне…

– Как зачем?! Ты же монах!

– Это я сейчас монах… А случается так, что прожил человек послухом, и святости уже достиг, а достойным монашества все себя не видит… Вот это я тогда и понял. Ну стало быть перекрестился и с этой мыслью, заснул в совершенном бессилии…