Читать книгу Демянские хроники - Алексей Шерстобитов - Страница 4

Так проходили дни, складывающиеся в недели, постепенно приближающие приход осени, а за ней неожиданно нагрянула и зима с холодами, вьюгами, снегом, промозглым ветром, но спокойствием и умиротворение, которое познал Иона в уединении, что нравилось все больше и все глубже принималось его преданным Богу сердцем. Ему казалось, что Господь незримо постоянно пронизывает все его существование, напитывая Собой не только все вокруг, но его разум, сознание, интеллект, будто обучая мудрости, прозорливости, предвидению, каким то особым дарам, к чему он еще не был привычен, но ощущал происходящие в себе изменения, принимая с благодарностью и молитвою, творить которую теперь учился непрестанно – умную Иисусову молитву, читаемую в глубине сердца, с понуждением изгнания из него и самого малого помысла о постороннем.

Постепенно она становилась все более внимательной, созерцательной и сердечной с постоянным изливающимся потоком слез. вот через эту то молитву постепенно входил н в свой подвиг, готовя себя к принятию особенного дара, речь о котором пойдет в свое время…

***

Старые валенки, еще советского производства, с резиновой подошвой – какие были, ступали на только недавно освободившуюся от снега землю. Мягкая, покрытая прошлогодними иголками, приятно уступала тяжести тела. Набравший сухих веток и свежего лапника, Иона направлялся к келейке, радостно улыбаясь весеннему солнышку. Еще раннее утро было холодным и не прогретым, а молитовка уже давно согрела. Видавший виды позапрошлого века куций полушубок, схваченный толстой веревкой, раскрытый на груди, впускал морозную еще свежесть. Послушник за эти больше пол года, ставший настоящим отшельником, любил труд, но еще больше по нраву ему было уединение и тишина. Именно поэтому, почувствовав запах думка, он насторожился – кроме как из трубы печки его келейки идти ему было не от куда, но запах был, значит, ждали гости, привыкшие хозяйничать в чужом доме, как в своем.

Немного постояв с нахмуренными бровями, хоть и молодой, но уже дюже заросший бородой, Иона двинулся дальше, присматриваясь к голой землице. Недалеко от избушки, он нашел четкий отпечаток взрослого медведя, причем совершенно свежий, мало того бок о бок идущий с большого размера отпечатком ноги человека, что заставило задуматься. Такими приметами обладали на его памяти только «хранитель» отец Олег и Лука, постоянный его спутник – огромный бурый медведь, которых, по всей видимости, и приютила его келья.

Лука развалился у очага на улице, нежась на в лучах солнца, подставив им свой необъятный живот. Пройти мимо было несложно, но больно заманчиво выглядел это великан, что бы не погладить его темному меху. Иона остановился в метре, и с улыбкой произнес:

– Христос воскреси!… – Медведь лениво присел и промычал, хотя и не проговорил, но совершенно отчетливо, из чего было понятно:

– Воистину воскреси!… – Человек поклонился и прошел под кров. На краю лавки Евмения сидел, положив большие ладони на колени добродушного вида мужик, весело поглядывая на вошедшего:

– Христос воскреси!

– Воистину воскреси!… Ну что, брат Иона, дождался?

– Ждал, ждал, отче…, только думал, что пораньше явишься.

– Пораньше ты не готов был… – Свали в углу у печи поленца и положив лапник на свою лавку, вошедший развернулся:

– Ну что похристосаемся…

– Похристосаемся… – Мужчины трижды расцеловались и вышли наружу. Кивнув в сторону нежившегося медведя, послушник спросил:

– Лука?…

– Лукааа…

Через пол часа троица направлялась к замурованным мощам старца:

– Отче, как думаешь, а нужно трогать склеп то?

– Нужно, нужно…, не переживай, я сам все сделаю, ты только аккуратненько разбери, а заложим мы сами…

– Я помогу…

– Во славу Божию…

Уже к вечеру сидя у келейке за новодельным столиком, который смастерил сам хозяин, без единого гвоздя, одним только топориком:

– Ладно получилось, учился где?

– Господь управил..

– Оно и понятно, но не чудным же образом, а руками?

– Евмений научил…

– Угу… Что делать собираешься?

– Евмений говорил, что после тебя следует ждать игумена из монастыря…, он ведь еще и не знает о упокоении старца то… Вот у него надо взять благословение, послушать на что…, а дальшеее..

– Не в пещеру ли собрался?

– Говорил отче о пещере, но больно странно говорил, и сказал, что сам так и не сподобился в нее зайти, мол, придет следом за ним подвижник, вот он сможет, через что и обретет себе дар…

– О ком это он говорил, знаешь?

– Откуда же?

– Ну…, кроме тебя и меня тут больше не кому на ум не придет о пещере то этой думать… Мне ни до того – другая стезя, остаешься только ты…

– Я?! Яяя… как же так?! Я не могу… Кто я, если он не сподобился, мне то куда, я ведь даже не монах!

– Что бы быть подвижником, монахом быть не обязательно…

– Неее…, отче, яяя…

– Для чего тебя Господь сюда привел, как думаешь? Неужто только ради тризны по Евмению и просто житию в затворе? Ведь и Евмений то не зря тут был и тебя всему тому научил. Не здесь, ни в этой келейке то тебе быть всю жизнь, ни здесь…

– А где же? Я ж с детства сиротушка, в монастырь не берут, куда мне податься, тять…, куда? Зачем меня гонишь, мне тут в самый раз…

– Не я гоню, но Господь тебя поведет… Прислушайся к Нему, к совести своей, к душе… НЕ будет тебе теперь спокойствия, пока не побываешь в той пещерке…, не будет, помяни мое слово. И вот что…, мы с Лукой тудась, а после обратно, через пару недель, так-то, значит снова, через тебя… К тому времени у тебя игумен побывать успеет, что даст понять… Мы в сторону Демянского бора пойдем, слыхал небось?

– Слыхал… Евмений поведал…

– Ну и славно… Вот туда тебя сведу, потом к церковки на песках, там все и поймешь… Но смотри к тому времени… Молись, Иона, молись усердно – после церковки то на песках ходу назад не бывает… Либо гибнуть, либо спасаться…

– А ты, батюшка, знаешь, что в той пещерке то ждать…, от чего отбиваться…, кто там ворог, а кто друг?

– От себя…, что туда принесешь в своем сердце, мыслях, поступках, то тебе и враг, а кроме Бога других тебе союзников нет и не будет в этой пещере. Умной молитвой бить ворогов тех можно. Нет страшнее человеку врага, чем он сам. Никто себя не знает…, только начав разглядывать страшится каждый в непонимании, как таким стал. Далеко не каждый вступив в противоборство с самим собой, готов продолжать всю жизнь, иной готов и сдаться. А вот теперь представь, Ионушка, не постепенно твоим очам духовным открывается внутренняя твоя сорная изба, где грехов под завязку и правят ими бесы. К каждому из них от мала до велика крепится, и от каждого питается… Когда не у монаха…, а у обычного человека отбирают его собственность, что он делает,

– Обороняется или нападает, но своего не отдает…

– Верно, братец! Вот грех в тебе, он собственность бесов, дающий им прибыль, и вот этой прибыли то ты их лишить то и задумал…

– Ой грешен я! Евмений то страдал от своей греховности, а я то и подавно…

– То-то… И вот представь, обычно, вставшему на путь Христов, все это постепенно открывается, поскольку никто не может и с малой долей своего безобразия (читай «души и плоти без образа Божиего) справиться, а в пещерке этой сразу все скопом набросятся, ты и понять не успеешь, и даже осознать, что все это твое и из тебя же прет. Пещерка то она пуста, сама собой, да только нутро ее способно в оной час стать зеркалом духовным, отражающим от тебя и твое, но никак на плоском изображении, а вполне реально, и страсть не в том, что увидевший, лишь испугавшись, убежать сможет, а увидев, будет разорван, если не сладит, причем не по очереди с каждым, а со всеми одновременно… Сие будет ужас загробный, начало ада, что душа грешников видит после его кончины. Неготовый, но идущий туда, в ад прямиком и попадает раз и навсегда. Смирен был Евмений и знал, что там ждет любого, как и то, что поборовшему и оставшемуся живым и здоровым, ничего не страшно будет, такой человек освящен святости уже здесь, и благодать, исходящая от него, чудесна будет, как благоухания святых мощей. Бесы шарахаются от такого, Ангелы ему служат и обороняют, ни жар печей, ни холод ада такому не страшен, везде слава, даже когда на кресте распинать будут.

– Ну и пещерка, страсть! Зачем же такая на земле то есть? Там же не испытание, а горнило святости, что в наше время соблазн и гибель… Нет, нет не мне туда идти! Кто я, отче?! Кто Ионушка? Просто смерд, а ты его на гибель толкаешь, прямо в ад…, а мне бы в келейке, в тишине, пусть и в проголодь… Как же Евменьюшка, тятя мой родной, меня то оставил на такую страсть?! Зачем же вокруг меня складывается печь медоплавкая, когда я и от звука грома сгореть могу… Отченько, скажи мне, что делать, или что же мне окаянному думать то?! Ведь и сами слова то твое высокомудрые в головушку узенькую не вмещаются! Как в себя помотреть, что бы хоть что-то увидеть, что бы понять, хотя бы с чем столкнуся… Может не мне сей черед предназначен? Ведь вот ты или игумен – вы ведь чистые душой и сильные духом, веры в вас на весь мир хватит, а я так и родился зачем до сих пор не знаю! Матушка Пресвятая Богородица прости мя и защити от моей же глупости и из меня прущей напасти, настави мя грешного и моли Бога о мне окаянном, да будет милостив мне грешному!

– Отчаяние – самое страшное пред Богом преступление, вот первый твой враг, что выступит против тебя! Вот сейчас против тебя стоит и ты верещишь яко свинья резанная! Как устоишь в пещерке?!

– И то верно… Господи, да будет воля Твоя!

– Полегчало?…

– Полегчало… Но…

– Никаких но! Не достоин взявшийся за плуг и оборачивающийся Царствия Небесного! Евмений за тебя молится, Ангелы славу поют, где же сердце твое, что бы им в унисон Бога славить? Учись и верь, ибо веря ни сам в пещерку войдешь, а ее к себе подвинешь. Если Господь с тобой, кто на Вас?!… Жди игумена, и покажи ему с честью возлежащего Евмения на столе каменном во гробе праведника – пусть знает, где святые мощи покоятся. Аминь.

– Благослови отче!

– Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь!… Меня жди, пока вернусь…, не раньше…, я тебя провожу и снаружи с Лукой ждать останусь, своей молитвой вход затворим, что бы не было помощи из преисподней тем, с кем ты битву затеешь…

Иона встал одухотворенной и обнадеженный, обнялся со «хранителем» и спутник его прижал его к мохнатой груди своей, не сильно, но глубоко, проняв послуха своим биением мощного сердца и чуственностью чистой души, прячущейся за шкурой животного.

– Бог в помощь, братья!

– Храни и тебя, Господь!…

***

В ожидании прозорливо предсказанного гостя, вот вот должного появиться, Ионане много молился, но все больше размышлял в процессе медленно делаемой работы: «Вот что я хочу от себя?… От себя и хотеть-то чего-либо странно, все хотят от других, от жизни, от Бога – для себя, другими словами… А я? Вот, что за вопросы у меня в голове появляются, ну ведь ничего путного, ничего полезного… А почему? Да много ли мне нужно? Ничего не нужно тебе брат Иона… Одного, все же хочу! Что бы Боженька меня не покинул и я от его не отвернулся, краса вед одна: тишина, уединение, природа, всего вдоволь. Немного поел, немного поспал, помолился, почитал – вот сколько у Евмения книжек-то накопилось, пусть потрепанные, пусть на церковно-словянском, читаются не быстро, но как сладок плод этого чтения, как глубоки мысли писавших их – прочитал чуть, а думаешь над прочитанным целый день. Нет здесь искушений, все испытания заранее известны, ни от кого ничего не хочу, а вот от себя… Вот одно, все же есть… Я же ведь еще никогда ни для кого еще ничего не сделал! Вот бы мне людей лечить! Но чтоб лечить учиться нужно, а я и школу то не кончил – всего четыре класса… И все равно, вот бы помочь кому…».

Любил молодой под мечтательные мысли, от которых духовный отец его постоянно требовал воздерживаться, потому как говорили: «Воображение и мечтания – мост для бесов!», куда-нибудь идти или что-нибудь однообразное делать. Вот и сейчас, который раз уже сегодня пошел собирать сухие сучья для печи. Идя и радуясь всему, что на глаза подается, думал он о словах Евмения и потом о сказанном отцом Олегом: «Ну вот к примеру, как не думать и не мечтать, если польза от этого будет. Вот спросят меня…, ну там, игумен тот же, ежели, все таки, вздумает навестить меня…, ну в смысле от переживаний за упокоившегося…, хотя и не знает, что он еще к Богу ушел, навестить Евмения? Вот спросит меня: «Что же ты, замечательный брат Иов, хотел бы в жизни своей сделать?» – Илиии… Нет! Ни так… Ну так, к примеру, мол, представь, будто Господь хочет тебя одарить даром необычным и пошлет к тебе Ангела с вопросом: «Что бы ты хотел больше всего получить?». Конечно, тут будет иметься в виду дар помощи людям – какой е еще? И вот буду я стоять остолопом…,и ладно перед игуменом, а если и впрямь Ангел вопрошать станет? А я ни сном, ни духом! Поэтому, Ионушка, думай, думай, мечтай, фантазируй, но и меру в этом знай, то есть дальше помощи людям ни-ни! А что ж тут думать то… И что это я? Тут все, как Божий день ясно. Конечно, я хочууу… Нет…, ни так… С другого начинать нужно. Я же не умен, ни учен, ни мудр и безопытен, а значит нужно выбрать, что-то попроще. Ну к примеру дров напилить и бабке старой ночью принести… Ну что я в самом то деле?! Какой это дар?! Этого и уметь не нужно – сделал и забыл, делов то. Ну а если ягод и грибов набрать, ведь их еще найти нужно, а значит…, а ничего это ни значит – пошел и набрал. Дождь вызывать? Как пророк Илия… Да кто сейчас сеет? Кому этот дождь полезен? Евмений говаривал, что сейчас и икру и яйца даже научились делать из ничего, зачем им чудо, если они сами такое умеют?! Дар прозорливости? На это больше цыганам поверят…, или вон…, говорят развелось каких-то волхвов, как-то тятя их называл странным словом, что-то с гаданием связанное, все к ним прутся, будто без Бога можно, что-то знать. Вот дар молитвы, что бы попросил чего и вот тебе… Но этого отченька наказывал сторониться, потом что за этот дар спрос у Бога большой будет…, тут вот дар есть, а куда ты его употребишь? О людях то и о живых и усопших и так молитовки читаю – жаль всех, страшно за души и их и свою, сгинем ведь все скопом, а ведь какую Жертву за нас Христос принес! Надысь, надысь…, какая-то была мыслишка. О здоровье я думал тогда, а вот что именно не помню… А ведь и то верно! почему одним Господь дает это самое здоровье, когда ни того даже не заслуживают, а другие, которым здоровым быть очень важно, что бы много чего хорошего делать, одни болезни попускаются? Ну что тут сделаешь? Если только у одного взять, и другому отдать. А как при этом узнать, кто богоугодное делает, а кто Его гневит одним своим существованием? Вот и думай…, что сказать – Нет на это ответа и дело с концом! А вот как это блаженные и все знали, и всем помогали, предсказывали, указывали и малым и царственным, и боялись их, и гнали, а все одно за благодатью к ним! А может вымолить у Бога дар изгонять бесов? Да неее… В себе чисто сделать! Вона сколько отец Олег наговорил – зайдешь в эту пещерку и твои е гадости на тебя и набросятся, пожрут и сгинешь сам от себя, а ведь ничего в себе плохого не знаю. Глупость только, да леность! А ведь и того достаточно! И что думать. Может быть у игумена спросить? Так он первее вопросы то задавать начнет, да и ни с руки мне о таком, подумает еще, что затщеславился…, ишь, о дарах Господних возмечтал, а самому в пору в навозе коровьем копаться.

Так бы и ушел верст на пять, если бы не нагрузил на себя ворох больше себя и почувствовал его тяжесть, а поняв, что хватит, подался Иона философствующий в свою нищую келейку, а как уже близок был, так решил просто просить благословить на хоть какую-то живность, ну хоть козу или кота, на худой конец. Молока с последнего не будет, но хоть кто-то хоть встретит. Только подумал о коте, как вспомнил о хорьке. Да как не вспомнить, когда, что ни утро, так тот на лавке Евменьевой восседает, своего куска ждет.

«Нет. Не нужно тебе козы – куда же я буду молоко то девать в пост, да и козу то одну нельзя, вредно ей, значит, двух нужно для их комфорту. Да и молока не будет без козла, а это уже трое…, Бог мой, буди милостив мне грешному! Куда ж козлят то девать, если понародятся… Нет, хорь есть и довольно. Он ведь мне много дней скрасил, вонючий правда, зато свой…».

Только развел костерок у входа, где по старой привычке, еще Евмением заведенной, очажок небольшой был, только водичка в котелке волноваться начала, как послышались звуки до селе здесь не бывавшие. Прислушался отшельник и вспомнил, что большие машины, когда едут так шумят. Тогда в его детстве это были лесовозы, отчищенные от ветвей стволы длиннющие волокли куда глаза глядят. Похоже, но не то.

Навстречу идти не хотелось, хотя и влекло, а потому благословившись от Боженьки, заварил крутым кипятком сбитень, подпоясался и тронулся на рев двигателя.

Думал минут за десять, управился быстрее, поскольку и машина навстречу шла. Оказалось везли это самого игумена, уже совсем постаревшего настолько, что земля его к себе, чуть ли не вдвое притянула. Согбенный старец, хоть и полон сил духовных, прозорливым цепким взглядом осмотрел владения Ионы и сразу заметил:

– Ну что сын мой, вижу руки Евмения давно тут приложено было. Что старец то болен или другое что приключилось. Никак покинул этот грешный мир? Не мог он так поступить, со мною не попрощавшись!

– Прости Бога ради душу его, вечером еще был бодр, хотя и знал, что кончина рядом, наказ дал мне, и почил в Бозе с первыми лучами солнышка. Мирна была кончина то его, без болей, страхов и мучений, здоровым и в разуме ушел он из этого мира…

– Ну и слава Богу! А нам еще трудиться и трудиться. Ведь к мощам, прощаться и наполняться памятью о нем. Подвижником был Евмений, хотя и не верил в это…

К вечеру, перед отъездом игумен, благословил на продолжение отшельничества, на посещение бора демянского, хотя не особенно то в нег верил и на подход к церкви на песках. Отцу Олегу велел кланяться и просил того по возможности посетить монастырь. О пещере покаяния ничего ни сказал, обмолвившись:

– Сего чудесного места не знаю, а потому Господь через «хранителя» благословит. Если все состоится, как сказано, знай, выйдешь от туда с даром, который если не употребишь на пользу и во славу Божию, сгинешь, как «слуга, зарывший свой талант». Дальше уже ни я, а Господь тебя поведет. Молить Его буду, что бы не оступился, а оступившись вновь поднялся, ибо знай, кто идет, тот доходит, и тот только побеждает, кто упав, подняться снова может! Ступай, Ионушка, ступай и если есть тебе честь стать подвижником, то на то тебя Сам Спаситель благословит!…

Уже на обратном пути, в задумчивости иеромонах произнес, сопровождавшим его:

– Не удивляясь, если мы с вами видели, говорили и благословили блаженного, кем и предстоит стать, как видится мне, Ионе… И за что мне такая честь выпала. Слава тебе Боже за все!