Читать книгу Демянские хроники - Алексей Шерстобитов - Страница 6

Иона не стал ничего говорить о сне «хранителю», хотя в нем и произошла перемена настроения. Возможно, впервые он встал перед необходимостью принятия серьезного решения, что раньше не представлялось возможным и, к чему нельзя подготовить человека за ранее, если не вводить искусственно его в обстоятельства этого требующие.

Молодой человек был легок на подъем в своих действиях, обоснования которым не требовал – нужно так нужно. Не мог он в себе, что-то поменять, а именно без этой переделки не начинал в нем работать механизм, позволяющий его воле страгивать с места, устоявшиеся в его характере константы и установки. К этому возрасту вообще мужчины многое совершают ради своего самоутверждение, кто за счет кого-то, кто своими усилиями, у нашего героя не было такой потребности, именно поэтому он был един со своей совестью и обладал другими категориями, позволявшими называть его добрым, сочувственным, молитвенным.

В этой же ситуации именно тяга к самоутверждению могла погубить его, поскольку ей движет две страсти: гордыня и тщеславие, которых он был напрочь лишен, хотя и имел по многим вопросам, не поддающееся переубеждению, мнение. Выходила формула безысходности, замкнутая сама на себе, именно благодаря этому диссонансу внешняя эмоциональность не совпадала с внутренними потугами.

Отец Олег, прекрасно чувствующий это безысходное состояние, говоря обычным человеческим языком, видел выход, если он, конечно, существовал, в сильном стрессе, если хотите встряске. Возможность такого могла представиться в Демянском боре, куда они направлялись с самого утра, но что для этого места предположения или желания человека? Осознавая эту особенность, протоиерей просто выполнял заповеданное ему, стараясь как можно больше соответствовать этому необычному дню, полагаясь на волю Божию и на участия в этом деле Проведения:

– Что-то ты жизни не рад, как обычно, хотя вроде бы все тот же?

– Да день, ведь сегодня… Отче, а как люди к подвигам готовятся?

– К подвигам?

– Ну да…

– К какому, например?

– Ну вот… На войне же бывают моменты, когда приходится брать над своими чувствами, желаниями, страхами верх. Как-то ведь люди готовятся, что бы это преодолеть…

– Дааа… Я не знаю… Это как-то само собой… Какой-то ресурс в каждом есть… Ну вот возьми меня. Я по молодости миссионерствовал, даже в дни войны в Чечне, причем и на стороне России и на стороне Ичкерии, так называемой… Ну вот идти в стан привный тому, из которого ты вышел, что это?

– А что там могло быть?

– Ну могли убить и убивали, могли и голову отрезать и отрезали, могли и пытать, и пытали…

– А что тебя туда толкало?

– А что вело апостолами, у которых в сущности все было, в чужие страны, к язычникам, к заведомой гибели?

– Слово Божии, они и жили то ради этого…

– Ну вот и я не просто считал, а был уверен и не мог не поступать в разрез своим убеждениям, что обязан спасть заблудших «овец Божиих», где бы они не были… Делал это так же, как делал Спаситель, с понимание, что возможно никому из тех, с кем я столкнусь и не обратит на меня внимания, но скорее всего убьет. Но разве это подвиг, когда выполняешь, что должен по обязанности и отдаешь долг Богу? Вот не делать этого – это преступление…

– Значит, если стезя моя сегодня лежит в пещеру, а я туда не пойду, пред Богом это тоже будет преступление?

– Если лежит и ты в этом уверен, то да, а если нет, и нет уверенности, тооо…

– А как узнать: лежит или нет?…

– Сердце твое знает, есть ли место для твоей стопы на этом пути, или предназначен он для другого. Вот ты когда намереваешься, что-то строить, ты ведь все продумаешь, все замеры произведешь, заготовишь строительные материалы, посчитаешь хватит ли денег на плату рабочим, изведаешь землю и поймешь, какой фундамент нужен, возьмешь разрешение на строительство, а уж потом начнешь и то, подобрав самое подходящее время. Вот если все это есть и ты все можешь продумать…

– Но разве можно предугадать будущее…, сколько, чего и главное для чего, если в этом будущем ничего не известно?

– Что касается материального можно производить расчеты, а соответственно и делать нужно…

– А если духовного?

– А если духовного?… Если дело касается души, так она вся без остатка принадлежит Богу и ангельская у нее сущность, это уж каждый с ней творит, что хочет… Если души…, то нужно делать все, что бы спасти ее… и подсчеты здесь не возможны…

За такими разговорами они подошли к большому полю, на краю которого встали. Отец Олег поставил котомку, встал на колени, лицом на восток и прочитал молитовку про себя, сделал земной поклон, потом вторую и третью с теми же поклонами, встал, огляделся и улыбнувшись направился в одну ему одному известную сторону. Лука мощными прыжками пустился в том же направлении, опережая обоих людей, пока не пропал в густой траве с головой.

Минут через пять оба поднялись на небольшой высоты ров, не видимый раньше, оказавшийся берегом небольшой речушки, вдоль которой и направились к появившемуся невдалеке бору. Иона почему-то именно сейчас начал вспоминать рассказы Евмения об этом месте, чувствуя на своей подбородке, шее и животе пробегающие мурашки с легким ознобом. Почему-то вспомнился поход в еловый лес, содержащий в своих глубинах ту самую пещеру, что показалось одним местом. Жуть от пережитого тогда, наложилась на сегодняшние страхи и о пещере совсем перехотелось ни только говорить, но и думать. Густоту этих красок разбавил «хранитель» вопросом на тему молитвы, которую Иона старался творить постоянно:

– А что, брат мой, Иона, молитовку «Иисусову» творишь?

– Как не творить, творю, по мере сил своих…

– Как выходит?

– С трудом, отченька, с трудом… – это кажется легко, всего-то: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матери, преподобных и богоносных отец наших и всех святых помилуй нас!», а на деле целое искусство, далеко ни каждому схимонаху удающееся… Вот отец Евмений учил, уже десять лет тружусь, а воз и ныне там. Когда получается – прямо чувствую жар в груди, мощь понуждения силы исходящего слова, а потом и сладость на устах, и благодати оттенок, но чуть что…, раз, и все пропало. А бывало и день, и два молитовку мусолишь, мусолишь, именно мусолишь, а все тряпкой шерудишь или клочком бумаги шуршишь. Вгруди, как есть зимой холод, ни оттепели, ни просвета.

– То-то, а ведь это главное оружие молитвенника, владей ты им и никакая пещера не страшна была бы…

– Почему ты так уверен?

– А на горе Афон был, так старцы рассказывали, что раньше творившие эту молитву, проверяли себя в пещерах покаяния, где все бесы мира сего на них набрасывались, постепенно так и закалялись. Правда от туда выйти можно было каждую минуту… так то, брат.

– Чудно… Видно высоко их молитвенный дух стоял…

– Высоко, и то верно… Но и наши молитвенники ничем не хуже, хотя и Афона ни разу не видели, ни в пещерах таких не закалялись… Она ведь брань с враждебными духами злобы то всегда повсеместна, где бы ты не был, везде они и всегда караулят, так что закаляться в любом месте можно и нужно, даже в глуши нашей… Вот тебе, к примеру место на земле, ничем не менее святое, что другое любое, и ведь не знаешь, где оно действительно-то расположено – ни на одной карте, ни на одном аэрофотоснимке нет этого бора и без молитовки сюда только по Промыслу Божиему попасть можно. Святая это земля, бесы здесь бессильны. Входи, брат мой, Иона…

Они вошли по бережку, ступая по мокрому песочку, даже не оставляя следов, и вновь окружающие Иону чудеса, показались ему чем-то обыденным, будто все его существование на земле прошло именно в таком мире необыкновенного.

«Хранитель» сам с некоторых пор перестал замечать изменяющиеся вокруг него законы физики, химии и прочего знания, принятого человечеством извечным и единственно возможным. Но открывшееся сейчас, стало неожиданным и удивившим.

Обыкновенно бор встречал, как помнит читатель, невысоким холмом, на котором разводился костер, что можно предположить данной возможностью адаптации к этому месту. Сделав, всего лишь шаг в святой земле, все трое оказались на краю пропасти, куда падала вода реки, образуя водопад, причем незвергающихся вниз потоков было так много, что Явонь при входе в этот оазис должна была выглядеть Волгой в самом широком месте своего русла.

Шум, быстро окруживший путешественников, превосходил мощью реактивный двигатель, поэтому ни единого звука, выходящего изо уст, не было слышно. Отец Олег показал на уходящую в правую сторону тропу, проходящую по самому краю водопада. Через пол часа люди и медведь, повернули на сто восемьдесят градусов и вошли в скалу с корой продолжала падать вода. Туннель оказался недлинным и вывел на, сделанный природой, если так можно сказать, балкон, застеклением которого были те самый потоки, по которым еще недавно прошли трое. Их этого места были вины три, зияющие своей непроглядной темнотой, входа, по которым можно было пройти с трудом протискиваясь. Первый, к одному из них, ради любопытства, пошел на четырех лапах Лука, и мгновенно был затянут, в сразу после этого захлопнувшийся проем.

Здесь слова были слышны:

– Ну что, брат Иона, кажется здесь наши пути должны разойтись. Лука уже в пути…

– И что же делать?

– Уповай на волю Божию… И ты должен понять, что все это ради чего-то…, для каждого из нас, значит и для тебя тоже… – Иона, каким-то непривычно взволнованным взглядом посмотрел на «хранителя», сжал губы и наложив на себя крестное знамение, сделал несколько решительных шагов в сторону ближней зияющей пустотой дыры.

Только он исчез, как из «своей» выскочил Лука.

Удивленный протоиерей, только что осознавший по решительности и внешнему виду Ионы, серьезность его намерений, чего раньше не замечал, даже отпрыгнул от неожиданности:

– Лука! Ну что ж ты… – Лука перекувыркнувшись дважды, через голову, пока не загасил скорость, повалился на бок, тяжело дыша, но гладя при этом довольными искрящимся глазами.

– Ну и чем ты так доволен?

– Видел Никодима с Михеем…, какие они сейчас…

– Так где ж ты был то?

– Да прямо тут и был… – Пока отец Олег собирался направиться в сторону оставшейся последнего отверстия, оно закрылось, оставив просто голую калу, покрытую капельками конденсата:

– Ну и…

– Пойдем отче проветримся, что нам тут делать то?

– Я так и понял, что главное действующее лицо Иона.

Они вышли из туннеля, но не нашли тропу, поднимающуюся наверх, по которой попали сюда, зато сразу вышли к довольно широкой лестнице, выдолбленной в скальной породе, винтом, спускающейся вниз. Посредине проема поднимался огромный ствол мощного дерева, крону которого они не видели ни вначале спуска, ни сейчас, задирая головы вверх.

– Думаешь найти его там, внизу уже подвижником, страстно желающим идти на испытание в пещеру покаяния?

– Мы его там точно найдем, но суждено ему стать избранным или нет, не могу сказать – ни ты, ни я, мы не видим будущего…, одно скажу – пока я видел человека с чужими целями, которых он перед собой не ставил…

– Таких много, но он особенный…

– Особенный… Но и из особенных много, так и остающихся бесцельными, и не достигшими своей полноты, благодаря чему и приходящими к отчаянию от понимания бесполезности своего существования…

– Любое существование без Бога бесцельно, пусто, бесполезно…

***

Иов решительно сделав шаги, совершенно потерял свою решительность, когда что-то увлекло вперед, будто поток воздуха выдувающий его из трубы. Изо всех сил, он пытаться зацепиться за стенки, когда увидел из темноты быстро приближающийся свет, но только отбил пальцы. Резкое торможение, еле позволило удержать равновесие, когда он оказался на краю пропасти, где-то посередине водопада. Снова некое подобие балкона, с которого можно было взглянуть вниз, увидев очень далеко озеро, куда падала вода, переполненное, будто бы змеями и какими-то неприятного вида существами, постоянно нападавшими друг напротив друга – туда ему не хотелось, именно там и виделся пока единственный возможный путь.

Он присмотрелся и начал различать маленькие фигурки людей, которых разрывали чудовища на куски и проглатывали, то и дело вырывая части тела из чужой пасти. Парень вскрикнул, сразу пожалев о своей слабости. Озеро застыло, почти превратившись в зеркало, а точнее в один большой глаз, смотрящий в его сторону. Постаравшись не быть заметным, послушник отполз от края и неожиданно заметил периферийным зрением, какое-то шевеление недалеко от балкона. Медленно поворачиваясь, уже представляя, как клыки чудовища, оказавшегося совсем рядом, истекают ядовитой слизью и свежей кровью, уже чувствуя гнилое дыхание и запах разлагающегося трупа, он заметил не враждебное существо, а карабкающегося вверх по мокрой стене водопада человека.

Присмотревшись он, разглядел сбитые в кровь руки, расцарапанную грудь, висящую клочьями висящую лохмутами, порванную кожу, местами оголенные мышцы, сухожилия, даже кости. Иону стошнило и по привычке, что бы рвотные массы не пали на пол, он высунул голову за поток воды, показав «глазу» свое лицо. Все внизу пришло в движение. Змеи и какие-то страшные существа, быстро суетно задвигались, будто хотели плыть вверх по падающим струям. Только подумав об этом, молодой человек в полном отчаянии обнаружил, что шевелится весь поток – против него, многие тысячи людей пытаются лезть к вершине. На их телах нет ни единого здорового или не раненного участка. Если тот первый, которого он заметил, делал это почти молчаливо, о теперь все орали, глядя в его сторону – кажется, ругали его.

Совершенно растерявшись, Иона снова отпрянул, что бы избежать всего этого вида, но шум, все равно долетал, резал слух, вызывал страх и непреодолимое желание бежать! Но куда? Он заставил себя снова выглянуть и с ужасом видел, как существа из озера быстр приближаясь к его высоте, по дороге хватали карабкающихся вверх людей, подбрасывали их вверх и проглатывали целиком или раскусывая пополам, съедали частями. Кто-то очень быстро и ловко лезший снизу, крикнул ему:

– Беги, несчастный! Они лезут за тобой и нам достанется.

– Но куда!… – Человек показал рукой вверх и только тут Иона заметил много достаточно выпуклых камней, за которые удобно было хвататься, что бы лезть вверх. Но глянув вниз, он потерял ориентацию в пространстве, почувствовал головокружение и, снова, тошноту. Страх возможного падения не позволял, схватившись за выступы и устремиться, как другие вверх. Он выглянул за водную падающую стену снова и вновь увидел того же человека, опять ползущего снизу вверх, и опять пробирающегося мимо него:

– Это гады сбивают на лету, они везде, чем раньше рванешь, тем больше шансов спастись.

– А многие спаслись?

– Я еще ни одного не видел, но говорят, что спасаются те у которых есть Ангел-Хранитель… У тебя есть?… – Иов исчез внутри балкона и утонул в быстро бегущих мыслях: «Господи, Господи» что же мне делать, я даже не пойму, зачем я здесь и на самом ли это деле происходит! Куда они все ползут и почем эти твари ползут за мной?! Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного!» – он сам пришел к «Иисусовой» молитве, сам нашел в ней выход, правда быстр показавшийся временным. Вдруг, очередная мысль, совсем загнала его в отчаяние: «Выхода от сюда нет и быть не может! Спасшихся никто не видел, их просто нет, так же, как и Ангелов-Хранителей». Что-то в этой фразе показалось очень похожей на обычную жизнь. Он упал на колени и снова начал молиться, чем больше он молился, тем сильнее себя чувствовал. С каждым словом вокруг него выстраивалась стена, дававшая какое-то спокойствие, но мысли не стояли на месте: «Конечно, кто же в жизни видел Агелов? Конечно, никто! А кто видел спасшихся праведников? Конечно никто! Ведь наш мир с миром духов никак не сообщается! Только верующий в то, что спасется, верующий в Бога безусловно, как дитя, может спастись!» – слово молитвы цеплялось за частичку мысли, а мысль опиралась на суть молитвы, как стены опираются на фундамент и цементируются цементом.

Неожиданно, он понял, что дело не в карабканье по стене, и даже не стремлении наверх водопада, а в поиске аналогии, в поиске смысла этой задачи. Первое он осознавал. Падающие вниз – это грешники, пожираемые своими грехами – существами. Покаявшиеся и узнавшие, в каком они состоянии, пытаются освободиться от этого рабства страстей, но делая это самостоятельно, постоянно срываются. Они не уповают на Бога, рассчитывая в гордыни только на себя, не опираются на молитву, раз покаявшись, полагают, что больше в чем, делают шаги к спасению, совершенно не продумывая их и не считая нужным брать на это благословение… Дальше он уже не думал, но осенив себя крестным знамением, выскочил наружу и громко стал произносить: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного!», при этом выбранный торчащий выступ стены он перекрещивал, после чего, если за ним пряталась голова чудовища, она проявлялась и застывала окаменев, поэтому переставала быть опасной и могла служить опорой. Да эти духи злобы подкарауливаю в самых непредсказуемых местах, часто уверенные в том, что делают хорошее дело, творят зло – благими намерениями дорога в ад вымощена. Ползущим по стенам водопада людям хотелось использовать наиболее подходящие для этого выпуклости, но именно так в жизни выглядят соблазны, да и привык человек двигаться по более удобной и широкой дороге, избегая извилистых, опасных троп и узких ущелий.

Посмотрев на верх и увидев, как высоко спасение, он пришел в отчаяние и взревел усомнившись, но кто-то рядом спокойно сказал: «Что невозможно человеку, возможно Богу! Дорогу осилит идущий и уповающий»… внезапно Иона заметил, что хоть и не держится за опоры, но не падает: «Господи, отчаяние – враг мой!». Подавшись вперед, он почувствовал чье-то присутствие, поддерживающее сзади: «Святый Ангеле Божий, Хранителю мой, моли Бога о мне грешном!». Поддержка усилилась, сила в руки вернулась и он пополз, но с каждым метром становилось все тяжелее: «Господи! почему мне так тяжко?!» – кто-то ответил, будто вложив в разум: «Ты молишься, но забываешь каяться. Разве можно убежать от греха или страсти?! – Они тянут тебя вниз, за них цепляются бесы и пользуясь твоими же усилиями, приближаются к тебе…, только покаянием и отчищенным сердцем, сможешь ты стряхивать вместе с грехами и их бесов! В очищенное и Господь войдет…»…

Эти слова приковали его к этой высоте, но никак не повлияли на погоню. Твари жути и ужаса, будто спускались с горы, а не ползли на скалу. У них не были ни устали, ни боязни – они были в своем привычном мире, где человек боится и бежит, даже не подозревая, что так приближает себя к гибели. Любое войско в страхе покидающее поле боле, противник с легкостью уничтожает ударами в спину, не оставляя раненых, но горы трупов поверженных.

Он еще раз взглянул на пытающихся карабкаться вверх от преседователей и заметил про себя: «Нет, Иона, от себя не убежишь!». Рядом виднелся небольшой выступ от такого же, как все, балкона, к нему он и направился, продолжая пытаться мыслить, бороться со страхом, молиться, думать о спасении, искать выход в посланных ему словах, но неожиданно осознал, что не умеет быть занятым одновременно столькими задачами, при этом еще и каяться. Следующая мысль, натолкнула его на: «Все должно быть в одной молитве, нужно все это вложить в саму нее, в ней же и сосредоточив покаяние!».

Как сложно в обычной ситуации с совершенной тишине и уединении, без вмешательств, звуков, отвлекающих обстоятельств, искушений, тем более опасности из вне, сосредоточится на молитве. Нужно совсем забыть о своей плоти. С этого он и начал, сказав самому себе: «Что моя плоть, если сейчас может погибнуть вечная душа?!». Вспомнив страсти Господни на кресте и муки после Его задержания в Гефсиманском саду, он перестал бояться, ибо осознал, что сейчас ему легче, хотя бы потому, что он подвержен опасности не один, мучим так же, как и другие, и главное – во всем происходящем виноват сам, а значит, за свои вины страдает и сгинуть может. Покаяться, а не оправдаться – последнее Господь не принимает, но как сложно это соблюсти, имя привычку оправдываться перед другими и перед самим собой!

«Меня нельзя будет убить, если вера моя будет настоящей, ибо написано: «Кто верует в Меня, у того, из чрева потекут реки живой воды» * (Св. Евангелие от св. ап. Иоанна. Гл.7, ст.38). Нужно читать по одной Иисусовой молитве на каждый вдох. Сердце же, бьющееся часто, не дает такой возможности, ибо не уповает и не верит. Иона не унимался: «Но если я чувствую присутствие Ангела своего, значит, он есть и послан Богом. Что бы не случилось, кто бы не явился забрать мое тело, это не сможет никто… Я каюсь, Господи! Ложь моя недостойна Твоей любви; гордость моя не может знать Тебя и она лишняя во мне, с ней я не замечаю Твоего милосердия к себе; я не могу уповать на Тебя, потому, что не знаю Тебя, хотя я и уверен в том, что Ты есть, но я сам не пускаю Тебя в свое сердце. Я попрал Твои заповеди и не чту отца и матерь моих, забыв об их душах, проходящих сейчас мытарства, я не молюсь о них, поминая только кратко; чаще я больше чту людей, чем Тебя; лень моя оттолкнула меня от Тебя, и виню я в этом ее, а не себя; благодарность моя скупа, потому что бывает только взаимной; я милосерд лишь по выгоде, не хочу страданий и необходимости терпеть – это значит, что я мало люблю Имя Твое и не готов пострадать за Тебя, так, как Ты пострадал за меня!»…

Чем глубже Иона всматривался в себя, тем медленнее и размереннее текло его покаяние, тем меньше оставалось в сердце места, занятого злом, но и этого было мало, поскольку Господь не входит в сердце нечистое, неразумное, неготовое… И тут вспомнил раб Божий: «Держи сердце свое во аде и не отчаивайся!» * (Св. преподобный Силуан Афонский) – «Значит нужно умереть и сойти за Христом Распятым во ад, испытать там злострадание, уничижение тела в могиле, смириться участи, приготовленной тебе и радоваться, чем бы она не казалась. И намерения ценит Господь! Не важно, успею я или нет, Он войдет в мое сердце, когда я отчищу его…, Он увидит что я зову Его, по чистому сердцу и разумному соблюдению заповедей, данных Им».